Альберт Макашов - Трагедия СССР. Кто ответит за развал

Главный враг у нас не инородцы Великой России (азербайджанцы, якуты, кавказцы), а те, у кого есть свое государство, те, кто грабит все народы России, вывозит капитал, презирает русскую, советскую культуру, издевается над нашей историей. «Вождь» скинхедов Александр Иванов, бывший полурежиссер, в газете «Я - русский» открыто пишет: «Сегодня нам нужно дружить с евреями, бороться против таджиков, азербайджанцев .» Так это стратегия иудаизма. Кусать всех, а их не трогать. Неужели непонятно?

В один из дней предложил Баркашову проверить его участок обороны. С внутреннего двора с помощью коменданта здания (начальник гражданской обороны) спустились через калитку в решетке из металла в подвал. Света нет. Идем с двумя фонарями, держась вдоль стены. Размеры - автобус может проехать. Вдруг слышим громкий храп. Один из помощников Баркашова шепчет: «Здесь где-то наш пост». Положение неприятное. Если это часовой спит, то он с оружием. А если в темноте всех перестреляет с испуга? Выключаем фонари, на цыпочках пробираемся до источника звука, включаем. На деревянных нарах в форме Штирлица - храпит. Автомат, слава богу, на других нарах. Баркашов оставляет помощника разбираться со своим кадром. Мы идем дальше. Сухо. Есть какое-то движение воздуха. Звук поездов. Комендант гражданской обороны шепчет: «Станция метро «Киевская». В свете фонаря виден поворотный круг стены. Вывод: есть путь для отхода, есть путь и для прохода ельцинских сил в здание. Решение: выставить усиленный пост с пулеметом. И не спать. Баркашов извиняется.

Допрашиваю коменданта КО. Звание - подполковник. Рост - полтора метра. Чернявый, типичный хасид. С перепуга дрожит и заикается. Но осмеливается: «Кто будет платить за противогазы, розданные защитникам, за ковровые дорожки?» Отвечаю: «Советская власть. После победы».

Интересно, как они все находят для себя такие должности и место службы: завхоз, продюсер, комендант, конферансье, банкир, диктор?

Господи, неужели ты выбрал себе такой народец в наказание нам?

Ачалова, как единственного в русской истории министра обороны, избранного непосредственно съездом, на людях подчеркнуто звал «товарищ министр». В своем осажденном гарнизоне старался поддерживать порядок. Команда «Союза офицеров» была управляема. Баркашовцы находились под землей и в приемных. Полк добровольцев курировал генерал-лейтенант Калинин Ю.Н. Около меня всегда под рукой был десяток. Охрана президента и председателя Верховного Совета, как и баркашовцы, мне подчинена не была. О группе «Север» до сих пор знаю мало. В Останкине они мне не подчинялись. Говорили: «Мы группа рабочих». Непосредственно со мной было пять человек.

Один мой близкий знакомый, старый генерал, однажды сказал мне: «Нам надо уходить. Ты не на своей должности. Ты здесь как начальник караула.

Я отвечал, не рисуясь, что готов работать дворником, лишь бы чистоту в государстве навести. Я не мог не прийти сюда, так же, как и не мог уйти отсюда, не выполнив до конца воинскую присягу.

Защитники Верховного Совета жили при почти что нулевой температуре, многие под дождем, другие без света и воды. Власть объявила своему парламенту биологическую войну.

Спали на стульях, столах и под столами. Добровольческий полк только на третьи сутки осады получил в свое распоряжение ковровые дорожки. Питались посменно в общей столовой. Поварихи в возрасте с состраданием смотрели на нас, но домой не уходили. Руководство питалось отдельно. Как-то Ачалов передал мне бутылку водки со стола руководителей. Я отдал эту бутылку знакомому якуту, чтобы он обменял ее на сигареты для ребят. Меня от холода спасал кожаный реглан.

Искренне благодарю тех людей, которые скрытно организовывали подвоз продовольствия осажденным. Однажды даже прорвалась цистерна с дизельным топливом.

Три священника (отец Алексей и отец Никон - русская православная церковь, отец Виктор - зарубежная православная церковь) поддерживали дух сопротивляющихся и были верными моими помощниками.

Все эти две недели осажденное здание парламента напоминало огромный круглосуточный политклуб. Депутаты заседали, яростно выпускали свои законы и постановления (особенно запомнился С.Н. Бабурин, которого избрали председателем комитета по законодательству). Эти документы размножались и раздавались добровольцами москвичам и приезжим в многолюдных местах и на станциях метро. В коридорах и фойе жарко спорили. На улице шел постоянный митинг. Политизация достигла своего апогея.

Телефонная связь отключена. На самом верхнем этаже здания находим по наводке заваренную дверь. Приказываю взломать. С помощью топора и лома, снятых с противопожарного щита, открываем. На столах остатки разбитой радиостанции. Все ясно. Ко мне приводят подполковника. Назвался офицером гражданской обороны. Уверяет, что рабочая связь есть на одном из запасных командных пунктов ГО в Кунцеве. Разрабатываем план. Докладываю Ачалову. Беру с собой позывные и номера войсковых частей Московского гарнизона. На двух легковушках вырываемся из тыльных ворот, где нет баррикад, и на бешеной скорости мимо что-то кричащих омоновцев. Кунцево, оказывается, очень близко. Сонный вохровец открывает ворота при виде генеральской формы. Бегом к входу какого-то хранилища. Подполковник гражданской обороны начинает жать на кнопку звонка, потом стучать кулаком, потом мы все кирпичами. Никто не открывает. Вынимаю пистолет и кричу в дверь, что сейчас выстрелом вскрою замок. Минут через пять скрежет засова, распухшее то ли от сна, то ли от пьянства лицо какого-то охранника. В свете электричества вижу столы, стулья. Бросаюсь к черному старинному телефону. Связи нет. Бомбоубежище на даче Сталина оказалось погребом, напоминающим овощехранилище. Скромно, по-пролетарски жил глава СССР.

Вскоре после возвращения в Дом Советов умельцы из добровольцев-защитников пришли ко мне и докладывают, что связь все-таки есть. Во дворе спортзала спускаемся в канализационный люк на глубину четырех метров по скобам. В жгуте кабелей переносная телефонная трубка, подключенная с помощью двух иголок. Связь есть. Сообщаю Ачалову. Очень скоро ее перекрыли бывшие (или действующие - их тогда, каждого за своей выгодой бегущего, было не разобрать) офицеры спецслужб на службе Ельцина.

На третий день пребывания в Верховном Совете Ачалов и я пошли к Хасбулатову. Стоял вопрос об оружии. Если мы нужны депутатам - то выдавайте. Если мы не нужны, то мы уходим.

- Нет, вы не уходите!

- Нет, мы уходим .

Со скрипом, но решили вопрос. То немногое, что было на складе вооружения (двадцать неполных ящиков, в каждом из которых по десять автоматов), получал я. Получал, считал, организовывал выдачу «Союзу офицеров». Каждый из них сдавал удостоверение или паспорт, иначе не была бы обеспечена сохранность. Были и такие, кто не хотел сдавать документы: «А вдруг нас арестуют.» - т. е. были уже заранее настроены на поражение. Сколько оружия я получил под свою ответственность, столько его и оказалось в куче после того, как «демократия» победила. Ни один ствол по Москве не гулял.

Ни гранатометов, ни снайперских винтовок, ни гранат у нас не было.

Жалко. Начальник службы вооружения департамента видел меня еще будучи курсантом, когда я, уже генерал, приезжал к ним в училище. Он провел меня по всем уголкам склада. Поклялся, что больше оружия «НЗ» у него нет, а то, что на текущем довольствии, - на руках у милиционеров.

Охрана Хасбулатова и Руцкого была вооружена отдельно. Кроме пистолетов и укороченных автоматов я ничего у них не видел.

3 октября, когда толпа от Смоленской площади, сметая все, скатилась к Верховному Совету и мэрии, Руцкой приказал строить «полк» защитников. Нашли меня. Руцкой в своем стиле отдал мне приказ: «Надо развивать успех! Взять мэрию, Кремль, Останкино. Вперед, генерал!..» (Реакция у него всегда была такая быстрая, что кнопку катапультирования он нажимал раньше, чем душман выпускал «стингер».)

Я знал соотношение сил и средств, количество оружия. Со злостью ответил: «Вы что, все охренели?! (Немного покруче, конечно.)

- Это приказ, генерал!

И, матерясь, прыгая под железки баррикад, с громкоговорителем я помчался вперед (и откуда силы брались?..) Из мэрии, от гостиницы «Мир», шла стрельба.

Мэрию «взяли» с помощью вала толпы и моего мегафона.

Были в толпе и какие-то недоумки. Били палками стекла. Приходилось распоряжаться: «Николай, дай вон тому по шее - у окна, с палкой!» Чтобы никаких провокаций.

По мегафону: «Не бить, не трогать ничего! Это все наше, народное. Завтра все пригодится!» Слышу звон разбиваемого стекла. Вбегаем. Один из моих прикладом бьет на полках бутылки дорогого спиртного. Одобряю.