Александр Пушкин - Переписка 1826-1837
1297
и проч.
1298
Переделано из которую
1299
и проч.
1300
Переделано из приветствовали
1301
Хозяин и его переделано из: гости и хозяин
1302
Переделано из ох
1303
Переделано из благодарю
1304
Милостивый государь.
Только что, сию минуту, я получил от Андрея Карамзина письмо, в котором он пишет, что в одном из своих предыдущих писем он [упоминал] меня извещал об объяснении, которое вы будто бы желали получить от меня, [и что]. Спешу вас заверить, милостивый государь, что письмо это до меня не дошло и что вплоть до сего дня я совершенно не знал, что из-за моей опрометчивости меня могли заподозрить в поступке, недостойном честного человека. — Далекий от мысли отказать в удовлетворении, которого вы от меня хотите, милостивый государь, я иду ему навстречу и настоятельно прошу вас дать мне знать через Андрея, когда и каким образом мы можем окончить наше дело. — Нынешние обстоятельства не позволяют мне возвратиться в Петербург, если только вы того не пожелаете непременно, да и в таком случае это было бы возможно лишь на несколько часов. Не имея, впрочем, намерения оспаривать ваше вполне законное право вмешиваться в разговоры, которые ведутся с вашей супругой, я отвечу на ваши два вопроса, что я говорил ей о г-не Ленском, так как я только что обедал с ним у графа Нессельроде [и что я ничего не знал о сплетнях, говоря ей]… [и] что кроме того у меня не было никакой задней мысли [не зная и всегда презирая сплетни], потому что никогда не знаю сплетен света и глубочайшим образом их презираю [всегда светские сплетни]
[Что касается другого поставленного мне вопроса, то я отнюдь не отказываюсь на него ответить; не получив от вашей супруги никакого ответа и видя, что она с княгиней Вяземской смеется надо мной] [Что касается других подробностей того вечера] Если я задавал еще другие нескромные, быть может, вопросы вашей супруге, то это было вызвано, может быть, личными причинами, в которых я не считаю себя обязанным давать отчет.
Вот, милостивый государь, все, что я могу вам ответить. Спешу отправить это письмо на почту, чтобы как можно скорее удалить оскорбительные сомнения, которые вы могли питать на мой счет, и прошу вас верить, что я не только не склонен отступать, но даже сочту за честь быть вашим противником.
Имею честь
1305
Фраза не окончена.
1306
Фраза не окончена.
1307
Умоляю вас простить мне мою настойчивость, но так как вчера я не мог оправдаться перед министром…
Моя ода была послана в Москву без всякого объяснения. Мои друзья совсем не знали о ней. Всякого рода намеки тщательно удалены оттуда. Сатирическая часть направлена против гнусной жадности наследника, который во время болезни своего родственника [приказывает уже наложить печати на имущество, которого он жаждет. Признаюсь, что подобный анекдот получил огласку и что я воспользовался поэтическим выражением, проскользнувшим на этот счет.]
Невозможно написать сатирическую оду, без того чтобы злоязычие тотчас не нашло в ней намека. Державин в своем „Вельможе“ нарисовал сибарита, утопающего в сластолюбии, [глухого к воплям народа], и восклицающего:
[…]
[…]
Эти стихи применяли к Потемкину и к другим [между тем, все эти выражения были общими местами, которые повторялись тысячу раз; другими словами в сатире наиболее низменные и наиболее распространенные пороки, описанные].
В сущности, то были пороки знатного вельможи, и я не догадываюсь, насколько Державин был неповинен в каких-либо личных нападках.
В образе низкого скупца, пройдохи, ворующего казенные дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т. д., — публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности.
Тем хуже для публики — мне же довольно того, что я (не только не назвал), но даже не намекнул кому бы то ни было, что моя ода […]
Я прошу только, чтобы мне доказали, что я его назвал, — какая черта моей оды может быть к нему применена, или же, что я намекал […]
Все это очень неопределенно; все эти обвинения суть общие места.
Мне неважно, права ли публика или не права. Что для меня очень важно, — это доказать, что никогда и ничем я не намекалрешительно никому на то, что моя ода направлена против кого бы то ни было.
1308
Милостивый государь.
Я повторил в виде цитаты замечания г-на Сенковского, смысл которых сводился к тому, что вы обманули публику. Вместо того, чтобы видеть в этом, поскольку дело касалось меня, простую цитату, вы нашли возможным счесть меня эхом г-на Сенковского; вы нас в некотором роде смешали вместе и закрепили наш союз следующими словами: […] В выражении „эти люди“ подразумевался я. Тон и запальчивость вашего голоса не оставляли никакого сомнения относительно смысла ваших слов, даже если бы логика и допускала неопределенность их значения. Но повторение „нелепостей“ не могло, разумно говоря, вызвать в вас никакого раздражения; следовательно, вам показалось, что вы слышали и нашли во мне их отголосок. Оскорбление было достаточно ясно выражено: вы делали меня соучастником [нелепостей свиней и мерзавцев]. Между тем, к моему стыду или к моей чести, я не признал или не принял оскорбления и ограничился ответом, что если вы непременно хотите сделать меня участником суждений об „обмане публики“, то я их вполне принимаю на свой счет, но что я отказываюсь от приобщения меня к [свиньям и мерзавцам]. Соглашаясь таким образом и против моей воли сказать вам, что „вы обманываете публику“ (в литературном смысле, ибо ведь все время дело шло о литературе), — я наносил вам, самое большое, литературную обиду, которою я отвечал и доставлял себе удовлетворение за обиду личную. Думаю, что я отвел себе роль достаточно благодушную и достаточно кроткую, ибо даже при взаимности оскорблений отпор никогда не бывает равноценен с первоначальным выпадом: только в этом последнем заключается сущность обиды.
Однако именно вы, после подобного поведения с моей стороны, стали произносить слова, предвещавшие принятую по обычаям общества встречу: „это уж слишком“, „это не может так окончиться“, „посмотрим“, и проч. и проч. Я ждал результата этих угроз. Но не получая от вас никаких известий, я должен теперь просить у вас объяснений:
1) в том, что вы сделали меня соучастником [нелепостей свиней и мерзавцев];
2) в том, что вы обратились ко мне, не давая им дальнейшего хода, с угрозами, равносильными вызову на дуэль;
3) в том, что вы не исполнили по отношению ко мне долга вежливости, не ответив мне на поклон, когда я уходил от вас.
Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга
С. Хлюстин.
С. П. Б. Владимирская, № 75.
4 февраля 1836 г.
Адрес: Милостивому государю, господину Александру Пушкину.
1309
Милостивый государь,
Позвольте мне восстановить истину в отношении некоторых пунктов, где вы, кажется мне, находитесь в заблуждении. Я не припоминаю, чтобы вы цитировали что-либо из статьи, о которой идет речь. Заставило же меня выразиться с излишней, быть может, горячностью сделанное вами замечание о том, что я был неправ накануне, принимая близко к сердцу слова Сенковского.
Я вам ответил: […] Отождествлять вас с [свиньями и мерзавцами] — конечно, нелепость, которая не могла ни придти мне в голову, ни даже сорваться с языка в пылу спора.
К великому моему изумлению вы возразили мне, что вы всецело принимаете на свой счет оскорбительную статью Сенковского и в особенности выражение [„обманывать публику“].
Я тем менее был подготовлен к такому заявлению с вашей стороны, что ни накануне, ни при нашей последней встрече вы мне решительно ничего не сказали такого, что имело бы отношение к статье журнала. Мне показалось, что я вас не понял, и я просил вас не отказать объясниться, что вы и сделали в тех же выражениях.
Тогда я имел честь вам заметить, что все только что высказанное вами совершенно меняет дело, и замолчал. Расставаясь с вами, я сказал, что так оставить это не могу. Это можно рассматривать как вызов, но не как угрозу. Ибо, в конце концов, я вынужден повторить: я могу оставить без последствий слова какого-нибудь Сенковского, но не могу пренебрегать ими, как, только такой человек, как вы, присваивает их себе. Вследствие этого я поручил г-ну Соболевскому просить вас от моего имени не отказать просто-напросто взять ваши слова обратно или же дать мне обычное удовлетворение. Доказательством того, насколько последний исход был мне неприятен, служит именно то, что я сказал Соболевскому, что не требую извинений. Мне очень жаль, что г-н Соболевский отнесся ко всему этому со свойственной ему небрежностью.
