Лев Троцкий - Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война
– Нас понуждают присягать 23-й статье Берлинского трактата. Но эта статья существует 34 года. Лучше ли нам от этого?
– Нам говорят: 12 миллионов штыков стоят на страже балканского status quo. А где было status quo, когда Австрия аннектировала Боснию, когда Италия захватила Триполи.[61]
– Вы хотите идти на театр военных действий? Вся Турция будет театром военных действий.
Энергичный, волевой язык Лаза Пачу резко отличается от выжидательных околичностей Пашича. Но это только разница темпераментов. По существу же оба они принадлежат к одной и той же исторической формации и являются только индивидуальными вариациями одного и того же политического типа. Романтики-заговорщики, дававшие в своем национальном романтизме выражение потребностям европеизирующегося народа в государственном самоопределении, они ходом вещей стали у власти – с традициями революционных трибунов, с обязанностями государственных людей буржуазного порядка.
Младорадикалы еще при Обреновичах откололись от отцов, обвиняя их в нерешительности и готовности идти на компромиссы со старой династией. Когда же отцы достигли власти и дали парламентарное выражение «воле народа», – разумеется, на основе ценза, – оказалось, что младорадикальный демократизм лишен социальной почвы под ногами. Городские рабочие, а в последнее время и полупролетарские элементы деревни пошли за социал-демократией. Зажиточные крестьяне, священники, купцы, имущие люди крепко держатся Пашича. На разрозненных и темных промежуточных слоях деревни демократической партии построить нельзя. Что же касается буржуазии, то она развивается здесь – как и во всех отсталых странах – «не органически», не на «национальных» основах, а как соучастница европейского финансового капитала и им в его интересах питаемая.
В таких условиях демократический радикализм должен был принять форму литераторского «якобинства» Яши Продановича, политическая религия которого, со своим символом социальной справедливости, отражает не определенный классовый интерес, а неопределенность всех классовых интересов.
В качестве министра промышленности в коалиционном кабинете, г. Проданович со всей энергией проводил в 1910 году промысловый устав, во многих отношениях наиболее прогрессивный во всей Европе. – «Частную собственность я считаю не вечным учреждением, а лишь переходной ступенью к новым общественным формам», – так заявил однажды этот министр в парламенте мелкобуржуазной крестьянской страны. При всей симпатии к честным намерениям г. Продановича, нельзя не признать, что его политика не имеет будущего.
А в это же время правое крыло младорадикалов, захваченное европейским финансовым капиталом, в его крестовом походе на страну, быстро сбросило с себя обличье непримиримого радикализма и, ведя за собой мелкого собственника, горожанина и семьянина, поступило в политическое услужение к банкам. Открытым выразителем идей мнимо-демократической банкократии выступает Милорад Драшкович.
Банки играют здесь не менее политическую, чем экономическую роль. Конкуренция иностранных банков в Белграде есть непосредственная финансовая форма соперничества великих держав за покорение Сербии. Близость сербской политической партии к той или иной европейской державе в области внешней политики предполагает теснейшую связь с соответственными банками. Капиталистическое развитие не вышло здесь еще из стадии первоначального накопления, поэтому национальной формой капитала является торгово-ростовщический. Европейский финансовый капитал через посредство многочисленных продвинутых им сюда банковских щупалец примкнул непосредственно к туземному ростовщическому капиталу и высасывает все, что можно, из народного хозяйства – прежде еще, чем им самим сделаны серьезные шаги в области развития сербской промышленности. В качестве посредников между европейской биржей и крестьянской страной банкам нужны туземные дельцы, влиятельные политики, законодатели и министры. Одна и та же дверь ведет здесь в министерство и в дирекцию банка.
Если это относится ко всем правящим и соправящим партиям, то младорадикалы, в лице своего забравшего силу правого крыла, выступают как профессиональные гладиаторы банкократии. Для этого они достаточно свободны от мелкобуржуазных предрассудков и традиций национальной романтики. На международные отношения, на вербальную ноту и на мобилизацию, на мир и войну они научились глядеть под углом курса и дисконта. Les affaires sont les affaires (дело – это дело).
Но они вынуждены говорить на политическом языке своей страны. Они не могут другим поручить говорить за них в парламенте и народном собрании, для этого они еще слишком бедны материальными средствами, а страна – интеллигентными силами. Они вынуждены сами выступать политическими ходатаями по собственным делам и перечеканивать чувства и настроения национального романтизма в звенящие фразы деляческой демагогии.
С г. Драшковичем я говорил в здании скупщины, в небольшой комнате, примыкающей к помещению клуба самостальцев (младорадикалов).
– Итак, война неизбежна. Какова политическая программа войны: автономия христианских провинций Турции?
– Нет, раз прольется кровь, автономия была бы слишком дешевой ценой. Но для себя мы ничего не хотим, – только для наших христианских братьев в Турции.
– Не опасаетесь ли вы сопротивления великих держав?
– Так называемых великих держав. Где они? Их нет, их нельзя отыскать!.. Видите ли: когда полтысячелетие тому назад турки подошли к Константинополю, султан Магомет заколебался. «Ты боишься соединенных христианских держав, – сказал ему великий визирь, – напрасный страх: их соединяют друг с другом только взаимная зависть и вражда. Делай без страха свое дело». И султан, как вы знаете, свое дело сделал. Теперь, пятьсот лет спустя, мы хотим сделать наше дело, невзирая на великие державы, которые по-прежнему связаны друг с другом только завистью и враждой. Главная задача для нас – военный успех. «Мы надеемся на себя и на бога».
– Как вы смотрите на балканскую политику России?
– С величайшей надеждой. Нам часто говорят о двух Россиях: правительственной и общественной. Для нас двух Россий нет. Россия нас поддерживала и поддержит.
– От г. министра финансов я слышал другое мнение. Он считает, что балканская политика России ничем не отличается от политики других европейских держав.
– Нельзя требовать невозможного. Наш народ верит в Россию. Про нас говорят, что мы – только военный лагерь России. Это нас не оскорбляет.
– Вы спрашиваете о финансах. Деньги у нас есть. И не просто деньги, а золото. Наш agio[62] менее, чем в Австрии. Это не похвальба газет. Зайдите в наши банки: вы увидите наши запасы золота. Кроме того: наш солдат – крестьянин. Главная его пища – хлеб. А запасы хлеба в нашей стране велики.
– Нет ли опасности раскола между Сербией и Болгарией?
– Не думаю. О неизбежности этого раскола неутомимо твердит австрийская пресса. Но наше ослабление означало бы для Болгарии величайшую опасность. Сейчас Австрия – наша соседка. А если бы мы были поглощены, Австрия оказалась бы соседкой Болгарии. Этого Болгария не может желать. Идете ли вы на театр военных действий в качестве военного корреспондента? Если пойдете – мы встретимся там.
Мы простились с г. Драшковичем, бывшим министром торговли в недолговечном «самостоятельном» кабинете, ныне директором известного (экспортного) банка.
Сухой и четкий, трезвенный при всех своих патетических ссылках на братьев по ту сторону границы и на бога, этот руководящий младорадикал показался мне гораздо старее, чем те старорадикалы, которым он идет на смену.
«День» N 4, 5 октября 1912 г.
Л. Троцкий. ЛАЗА ПАЧУ
Министерство финансов помещается в старом запущенном доме, в глубине сада. У ворот и во дворе стоят на часах ополченцы в заплатанной деревенской одежде, с ружьями. Из длинного коридора ковыляет навстречу старичок-служитель, без воротника и галстуха, в туфлях без задков. В приемной – обивка мебели и портьеры из сербского ковра. В окно виден прекрасный старый сад. Целый угол его подле дома завален кучей старых досок и каких-то ржавых труб. Впечатление такое, как будто мы явились к члену земской управы – только угрюмая почти стариковская спина постового ополченца говорит о другом. Через пять минут второй служитель, во всеоружии воротника и галстука, проводит нас в кабинет министра.
Лаза Пачу за 60 лет. Смуглый, седой, нервный, несмотря на полноту, с энергическим голосом и умными глазами, он беспрестанно курит, зажигая одну папиросу о другую, – то, что немцы и, кажется, французы называют курильщик «цепью». Пачу – лучший финансист правящей старорадикальной партии, знаток экономической литературы, в частности и в особенности – марксизма. Он и теперь еще не прочь считать себя марксистом и в политической полемике охотно ссылается на Маркса. Во всяком случае, он был марксистом в 60-х годах, в эпоху Интернационала, когда г. Никола Пашич, нынешний министр-президент, – а в те времена, как и Пачу, женевский студент, – был ярым сторонником Бакунина. Но марксизм одного, как и бакунизм другого нашли свое высшее примирение – в управлении судьбами Сербии. Я говорю об «управлении судьбами» не для красного словца. Ибо, поскольку речь идет о внутренних факторах сербской политики, все нити сходятся в руках трех лиц: Николы Пашича, Лаза Пачу и Стояна Протича. Король – чисто декоративная фигура, без нравственного авторитета и политического значения. И если в среде диктаторского триумвирата бывший конспиратор Никола Пашич представляет собою осторожного кунктатора, а Стоян Протич, старый боевой журналист, олицетворяет «железную руку» на страже порядка, то Лаза Пачу является бесспорно идейным вдохновителем старорадикальной партии.
