Лев Троцкий - Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война
– Это заведомая предвзятость. Без народного воодушевления мобилизация не могла бы совершиться так блестяще.
– Ход мобилизации свидетельствует только об улучшении административного аппарата. Несомненно, радикальное правительство успело внести в эту область значительные улучшения, точно так же, как оно сумело упорядочить до некоторой степени государственные финансы. Население не сопротивляется мобилизации, это верно, но отсюда до воодушевления еще далеко.
– А пресса? Все газеты, за одним единственным исключением, – я говорю о «Радничке Новинс» (рабочая газета) – за войну. Все газеты говорят о восторженном отношении народа к военной инициативе правительства. Точно также – парламент. За вычетом двух-трех социал-демократических депутатов, все остальные единодушно и восторженно идут за правительством. Что ж это – случайность?
– Нет, к сожалению, не случайность. К сожалению, – ибо ни наша пресса, ни наши политические партии не являются выражением общественного мнения или, вернее, настроения страны. Крестьянские массы культурно слишком отсталы, политически слишком беспомощны, чтобы заставить правительство, партии и печать служить себе. Поэтому-то наши правящие группы так легко делают в политике и дождь и ведро. Наша пресса и наша скупщина выражают только мнение тех кругов, которые ведут нас к войне, – но не действительное настроение народа, которому война не даст никаких завоеваний, но который она может на десятилетия отбросить в состояние экономического и культурного варварства.
– Если успешный ход мобилизации и голос прессы не убеждают вас, то что вы скажете о добровольцах?
– Их не так много. А затем: в стране, где пятая часть мужского населения, считая старцев и младенцев, поставлена под ружье, – остальным уж почти нечего терять. И, наконец, случаям добровольного зачисления в армию я могу противопоставить несравненно менее частые, но не менее знаменательные случаи самоубийства резервистов.
На этом разговор закончился. А пока позволю себе воздержаться от выражения собственного мнения.
«Киевская мысль» N 274, 3 октября 1912 г.
Л. Троцкий. КЛУБОК ПРОТИВОРЕЧИЙ
Нужно жить здесь и видеть все вблизи, чтоб убедиться в одном: этим мелким балканским странам нет другого выхода, кроме федерации. Пока политика Европы по отношению к Балканам, как и по отношению ко всему, что плохо лежит, состоит в империалистическом хищничестве, балканским державам нет другого выхода, кроме федерации. Сейчас вся политика Сербии, внешняя и внутренняя, представляет клубок запутанных противоречий, из которых нет разумного и открытого выхода.
Европейские дипломаты совещаются. Они вынесут «необязательную» формулу. Но разве до балканской войны европейская дипломатия не вынесла формулы: мир и status quo Турции? И разве это помешало балканским союзникам вести войну? Формула не помешала. Но вот Австрия хочет помешать Сербии учесть свои победы так, как этого хочет Сербия. Разве формула может помешать Австрии? Могла бы помешать или попробовать помешать Россия. Но Россия, надо думать, не вмешается. Россия будет помогать в выработке «формулы». Пашич прекрасно понимает это. Сербия остается с Австро-Венгрией один на один. Что же делать? Искать соглашения с Австро-Венгрией. Но это соглашение не может быть ничем иным, как капитуляцией. И Пашич готов идти на капитуляцию. Но тут открываются трудности внутреннего характера.
Политические партии здесь выражают не столько определенные классовые интересы внутри страны, сколько определенные взаимоотношения между страной и великими державами. Партии группируются по признаку русофильства и австрофильства. Внешние затруднения всегда означают для кого-нибудь внутренние шансы. Международная политика становится биржей политических спекуляций.
Пашич видит неизбежность соглашения. Но равное капитуляции соглашение не может быть популярным. И на непопулярности этого неизбежного соглашения здесь уже ведется партийная игра, результаты которой могут далеко превзойти намерения игроков.
Пашич уже, несомненно, ведет какие-то переговоры. Какие, с кем, через кого – неизвестно, но переговоры ведутся. Это тоже дело не простое. Ибо неизвестно, чего хочет Австрия. Правда, «Neue Freie Presse»[56] говорит, что Австрия только не желает, чтоб Сербия мутила воды Адриатики. Но есть, по-видимому, в Австрии и другое, гораздо более радикальное желание: «раз навсегда покончить с этим вопросом». В то время как «Neue Freie Presse» печатает какие-то таинственные мирные заверения из Белграда и уверяет биржу, что критический момент прошел, австрийские мониторы шатаются по Саве и Дунаю и ненароком опрокидывают баржи и купальни; а землинские пиротехники забавляются тем, что в течение целого часа освещают королевский дворец – с явной целью вызвать эксцесс и «раз навсегда покончить с этим вопросом». Пашич жалуется на мониторы и на пиротехников здешнему австрийскому посланнику Угрону. Но Угрон с серьезным видом отвечает: «Я – дипломат, и мое дело штатское, а опрокидывание купален и землинские иллюзионы – дело военное». Что означает смена в австро-венгерском министерстве, мы тут не знаем; но и она несомненно вертится вокруг борьбы двух программ: минимальной (не мутить Адриатики) и максимальной (раз навсегда покончить). Таким образом, по существу дела нет никакой уверенности в том, что и самая крайняя уступчивость Сербии обеспечит мирное улажение конфликта. С мониторов, говорят, солдаты грозят штыками. Может, и не грозят, а только кажется, что грозят. Да это, ведь, все равно! А что если сербский ополченец рассердится и пустит камнем? Ведь, камень, особенно если покрупнее, это уже явный casus belli (повод к войне). В ответ с монитора выстрелят. Тогда и ополченец, пожалуй, выстрелит. Винтовка у него плохая, старая русская берданка, дареная, а все-таки выстрелит и на худой конец может попасть. Тут уж и всем переговорам конец. Господин Угрон возьмет зонтик и скажет: «Мне тут делать больше нечего, – мое дело штатское». Ведет ли сам Угрон свою политику в этом направлении, не знаю. Но что сильная партия в Вене и Будапеште стремится создать такое положение, при котором ружья сами стреляют, это несомненно.
А навстречу ей работает соответственная партия в Сербии. Здесь тоже хотят «раз навсегда покончить с этим вопросом». Целый ряд газет пишет свои статьи с одним и тем же рефреном: «Finis Austriae» (конец Австрии).
Г-ну Пашичу приходится непрерывно вести двойную игру. Его газета то печатает статьи министров, доказывающие, что Дураццо и собственный коридор к нему являются для Сербии вопросом жизни и смерти, то помещает без комментариев заметки на тему о том, что нейтральная гавань и путь к ней для Сербии «обеспечены». Одновременно в «Neue Freie Presse» печатаются крайне успокоительные, но безыменные интервью из Белграда. Вчера после обеда Пашич собрал у себя редакторов местных газет и рекомендовал им крайнюю осторожность в обсуждении сербско-австрийских отношений. Чтобы сделать для них более понятной свою мысль, г. Пашич распорядился перед обедом конфисковать свежие выпуски двух газет: «Штампа» и «Пиемонт»{23}. Как всегда в таких случаях водится на белом свете, газетчик из-под полы продал мне оба «конфискованных» издания по слегка повышенной таксе. В «Штампе» оказалась довольно невинная карикатура на Франца-Иосифа. А в «Пиемонте» ничего не оказалось, кроме передовой статьи, заканчивающейся словами: «Мы отсюда можем видеть распад Австро-Венгрии гораздо лучше, чем вы видите наш город при помощи ваших рефлекторов».
Подействуют ли увещания, дополненные конфискациями, можно сомневаться. Я уже писал вам о настроениях так называемой военной партии, т.-е. широких, но неоформленных кругов офицерства, связанных с воинствующими политиками. Одна из старых партий, напредняцкая, несмотря на свои австрофильские традиции, изо всех сил стремится надуть свои паруса ветром австрофобства. Чем явственнее выступают симптомы готовности правительства пойти на соглашение с Австрией ценою крайних уступок, тем непримиримее и воинственнее становится «Правда», газета, близко стоящая к напреднякам.
Пашич и с этой стороны принял «свои меры». Заранее считаясь с тем, что результаты мирных лондонских переговоров[57] будут гораздо ниже сербских ожиданий, он предусмотрительно поставил во главе сербской делегации г. Стояна Новаковича{24}, очень декоративную и импозантную фигуру среди напредняков. Таким путем Пашич хочет переложить на своих главных антагонистов добрую долю ответственности за результаты войны. Слова нет, назначение старика Новаковича – ловкий шаг, совершенно в стиле осторожно-извилистой политики Пашича. Однако же, ответственным за мирные переговоры, как и за войну, лицом останется в глазах всего населения все-таки он же, сербский политический Каннитферштан, Никола Пашич.
