Алексей Сахнин - Болотная революция
Организационная работа Гражданского Совета ослабла. Все силы уходили на борьбу групп друг с другом за влияние в предполагаемом штабе протеста. Часть активистов, занятых непосредственной подготовкой следующей большой акции (назначенной на 4 февраля), ушла работать в структуры, созданные Оргкомитетом, другие нашли себя в «Мастерской протеста» и на других площадках. В результате всего за месяц Гражданский Совет утратил инициативу в организации ключевых протестных мероприятий и лишь принимал к сведению информацию о том, какие шаги предпринял Оргкомитет.
В этих условиях, когда напряжение между разными составляющими гражданского движения стало видно невооруженным взглядом, Алексей Кудрин заявил СМИ, что его переговоры с представителями оппозиции и власти кончились неудачей. Важнейшей причиной провала он назвал отсутствие понятного для власти субъекта переговоров со стороны протестующих. «Политический пинг-понг пока получается: оппозиция ждет от власти конкретных мер и предложений, а власть не видит, с кем вести переговоры», — заявил он «Ведомостям». По словам экс-министра, он пока не получил от оргкомитета протестных акций решений о порядке формирования представительской группы. Но Кудрин не унывал. Он верил, что переговоры все-таки востребованы: «Я сам буду продолжать переговоры и приветствую подключение других политиков». При этом Кудрин намекнул, что проблема заключается в наличии у протестного движения радикального крыла, не готового к диалогу: «Часть протестующих стремится радикализировать ситуацию, выдвигая требование немедленно и окончательно удалить Владимира Путина с политического ландшафта России. Любые попытки диалога этой частью отвергаются как проявление „соглашательской позиции“». Соответственно, бывший финансист режима выдвинул предложение из двух пунктов: «во-первых, институционализация протестного движения (как минимум — до уровня появления субъекта для диалога); и, во-вторых, — ограничение пропасти (повестки дня для этого диалога) до ширины, которую можно преодолеть в один прыжок»[82]. Его предложение для очень многих выглядело слишком соблазнительно.
Вероятно, доступ к подобным переговорам, суливший счастливчикам огромный политический выигрыш, был важнейшим аргументом, заставившим Алексея Навального, Евгению Чирикову и ряд других публично известных, «раскрученных» лидеров в январе-феврале отойти от Гражданского Совета и присоединиться к Оргкомитету. Этот орган существенно расширился, но все же недостаточно. Он оставался узкой коллегией, в которой преобладали либеральные политики, журналисты и общественные деятели. Этот фактор тормозил углубление и расширение повестки протестного движения.
Во всяком случае, со второй половины января Навальный (вернувшийся из Мексики, где он справлял Новый год) и Чирикова перестали посещать заседания Гражданского Совета. Вместе с внутренней борьбой в Гражданском Совете это привело к тому, что на его работу обратили внимание средства массовой информации, блогеры, существенная часть активистов.
В начале февраля еще казалось, что ситуацию можно отыграть назад. Но уже после следующей крупной акции протеста, состоявшейся 4 февраля, стало ясно, что механизм организации протестной кампании отработан, и место его штаба прочно занял Оргкомитет, который пополнился рядом участников бывшей Инициативной группы. К тому же стало ясно, что до выборов новых уличных шествий больше не будет. С таким трудом созданный Гражданский Совет потерял всякую перспективу. Мотивация участвовать в его работе резко снизилась. К весне он превратился во второстепенное образование, которое больше не оказывало на развитие процесса существенного влияния.
В феврале 2012 г. в Москве прошли две крупные акции протеста. 4 февраля в двадцатиградусный мороз состоялось шествие от Калужской до Болотной площади. Несмотря на холод, явка оказалась довольно высокой. На этот раз в соответствии с договоренностью, которая была заключена на Оргкомитете и одобрена Гражданским Советом. Активисты шли четырьмя колоннами (по числу фракций Гражданского Совета): левые, либералы, националисты, общегражданская колонна. Это само по себе свидетельствовало о политизации движения. Для многих стало сюрпризом, что из политических колонн левая не уступала либеральной.
Число участников было сопоставимо с декабрьским, в то время как число записавшихся в соответствующие группы в социальных сетях заметно упало: 28000 вместо 54000 24 декабря[83]. Менялась природа мобилизации, а отчасти и состав протестующих.
Об этом свидетельствуют данные социологов, проводивших среди участников шествия очередное полевое исследование. Изменения не были радикальными, но не заметить их было тоже нельзя. Во-первых, социально-демографические характеристики протестующих немного сдвинулись в сторону средних по России показателей. Немного снизилась доля молодежи (число людей моложе 24 лет сократилось с 25 до 21 %, моложе 40 лет упало с 64 % до 58 %). Сократился процент богатых и обеспеченных граждан в общей массе участников митинга. Доля тех, кто «ни в чем себе не отказывает» упала почти вдвое (с 5 до 3 %), на 4 % сократилось число тех, кто может позволить себе автомобиль (с 28 до 24 %). Немного увеличилась доля мужчин — с 60 до 65 %. Немного снизилось среди участников акций число руководителей предприятий и подразделений: с 17 до 14 %. Зато выросла доля рабочих — с 4 до 7 %. Заметно сократилось число специалистов — с 44 до 36 %, но выросла доля пенсионеров, безработных и служащих низшего звена. Неизменным остался только очень высокий уровень образования митингующих[84].
Еще сильнее изменились идеологические пристрастия участников протеста. Число сторонников либерализма сократилось с 31 до 27 %. Еще значительнее сократилась доля тех, кто обозначил свои взгляды просто «демократическими»: их стало на 8 % меньше (30 %). Существенно выросла доля приверженцев радикальных взглядов — как левых, так и правых. Если в декабре лишь 6 % митингующих отнесли себя к национал-патриотам, то теперь их стало 14 %. Аналогичным образом выросла доля сторонников левых взглядов. В общей сложности их процент вырос с 30 % до 38 %. Больше всех прибавили коммунисты (с 13 до 18 %) и «новые левые» (с 2 до 4 %).
Большинство опрошенных (55 %) в той или иной степени одобрили решение организаторов идти четырьмя колоннами. Против этого выступили лишь 30 % участников опроса. О чем это свидетельствует? Вероятно о том, что большинство протестующих уже отдавало себе отчет в неизбежности идейно-политического размежевания в гражданском движении. Но все же оставалась весьма значительная прослойка тех, кто боялся, что это разрушит идиллию всеобщего единства.
Наконец, остается сказать, что удельный вес «постоянно практикующих» активистов снова вырос. Лишь 21 % пришедших признались, что участвуют в подобной акции впервые. Остальные принимали участие в предшествующих акциях протеста. Общий объем активистских сообществ, без сомнения, расширялся параллельно с процессом интенсивного идейного поиска и размежевания. Один из аналитиков совершенно справедливо констатировал:
«Социологи отмечали раздробленность данного меньшинства (не говоря уж о распыленности большинства), говорили о неясности целей, идей, символов, лидерских фигур, которые могли бы его объединить и увлечь, ожидали либо, напротив, уже не ждали накопления „критической массы “. И вот неопределенное положение начало меняться. Концентрация людей перешла в кристаллизацию групп» [85]
Наблюдатели обратили внимание и на тенденции в динамике идейных и ценностных предпочтений протестующих. Журналист портала KM. RU Сергей Черняховский констатировал, что «если бы этот фиксируемый и заслуживающий внимания „момент изменения “ превратился в тенденцию, и продолжился с той же скоростью — 5 % ежемесячного „полевения“ состава митингующих, то к октябрю нынешнего года неимущие составили бы порядка 80 % вышедших на митинг, а белые шары и александрийские триколоры потерялись бы в море красных знамен» [86].
«Новая газета», по заказу которой было выполнено исследование «Левада-центра», констатировала, что за полтора месяца политизация активистов зашла очень далеко, а их требования стали более радикальными. Это выразилось, по мнению аналитиков издания в том, что «Две трети пришедших твердо уверены, что будут участвовать в новых демонстрациях и протестных движениях, еще четверть „скорее всего “ примет в них участие. В сумме это дает опятъ-таки свыше 90 % собравшихся». «Кажется, весна обещает быть жаркой», — заключал автор[87].
Но к горячей весне готовились не все. В «Лиге избирателей» и в Оргкомитете было немало тех, кто был заинтересован не в повышении общественной температуры, а в том, чтобы конвертировать ее во что-то более определенное. Для этого нужно было показать свою способность к мобилизации без участия радикалов.
