Пассажиры первого класса на тонущем корабле - Ричард Лахман
Прежде всего, отметим, что Фергюсон даже не пытается провести сопоставление с масштабом внимания или терпимости к военным потерям у британской общественности XIX века. Если бы Фергюсон сделал такое сравнение, то ему бы пришлось признать, что Британия, как будет показано в главе 5, не терпела крупных потерь в тех местах, где её войска сражались долгое время, — отчасти потому, что в Британии тоже регулярно проходили выборы. За столетие между окончательным разгромом Наполеона и началом Первой мировой войны в тех редких случаях, когда британские потери были высоки, войны оказывались недолгими.
Критика Фергюсоном выпускников американских университетов за нежелание жертвовать доходами и комфортом ради службы империи является столь же антиисторичной и не принимающей во внимание совершенно разные дивиденды, доступные для американцев XXI века и британцев XIX века (или же американцев середины XX столетия), приступавших к строительству карьеры. Нужные нам точку зрения и контекст даёт Дерек Бок, сравнивающий американских выпускников конца XX века с теми, кто, как сам Бок, начинал трудовой стаж в течение нескольких десятилетий после Второй мировой войны, когда многие выпускники элитных университетов действительно строили карьеру в дипломатическом корпусе или ЦРУ, которые направляли их за границу на долгий срок:
«По всей стране… лекторы… постоянно призывают выпускников университетов посвятить свою жизнь улучшению общества, помогая бедным, защищая окружающую среду, борясь за расовую справедливость и преследуя другие достойные цели [служа в Ираке, Афганистане или других форпостах американской империи — добавил бы к этому Фергюсон]. Чем больше я думал об этом ежегодном ритуале, тем более пустопорожними и даже лицемерными казались эти речи. На деле, несмотря на всю эту риторику при вручении дипломов, общество делало всё более затруднительным для выпускников следование советам ораторов. Более того, проблема постоянно усугублялась, сильно усугублялась.
Когда я закончил юридический факультет Гарварда в 1954 году, я мог устроиться на работу в какую-нибудь фирму на Уолл-стрит на 4200 долларов в год… Я мог пойти работать в Министерство юстиции [или в Госдепартамент, или в ЦРУ] на почти тот же оклад, что предлагали частные юридические компании. Либо же, поступившись какими-то несколькими сотнями долларов стартовой зарплаты, я мог стать преподавателем и посвятить себя наставничеству молодёжи [что и сделал Бок в качестве профессора юридического факультета Гарварда, к 1971 году пройдя карьерный путь до президента Гарвардского университета].
К 1987 году перспективы для выпускников юридических факультетов радикально отличались от тех, с которыми имел дело я сам. Они могли стать преподавателями примерно за 16 тысяч долларов в год. Они могли работать в Министерстве юстиции за 25 тысяч долларов в год. Либо же они могли устроиться в какую-нибудь компанию на Уолл-стрит с начальной зарплатой 65–70 тысяч долларов».[80]
С момента написания этой работы Бока пропасть между государственной службой и занятостью в частном секторе стала ещё шире, и сегодня выпускники университетов наподобие Гарварда могут зарабатывать ещё больше, если они не идут в юридические или другие магистратуры, а направляются прямиком на Уолл-стрит. Напротив, выпускники Оксфорда и Кембриджа XIX века, которым не светило унаследовать земельное или промышленное состояние, обнаруживали, что могут получить более высокие доходы, отправляясь за границу, а не оставаясь на родине. Можно поспорить, обладали ли выпускники Оксбриджа XIX века некими «имперскими идеалами» (неоднозначные свидетельства на сей счёт также будут рассмотрены в главе 5). А ещё более спорно, были ли британцы XIX века, отправлявшиеся к местам назначения на территории своей империи, привержены «распространению торговли, христианства и цивилизации»[81] в большей мере, чем американцы, находившиеся за границей во время Холодной войны, были привержены продвижению «капитализма» и «демократии». Определение масштабов идеологической приверженности — задача ненадёжная и в конечном итоге тщетная. Более полезно предпринять социологический подход и выполнить непростую работу по рассмотрению институциональных факторов, которые предопределяли, кто именно привлекался на дипломатические или военные должности за границей и какие ресурсы были доступны для них и их оппонентов. Именно эта задача будет предпринята для Испании, Франции, Нидерландов и Британии в главах 3–5, а для Соединённых Штатов — в главе 7.
Проблема подхода Фергюсона заключается не в том, что он сравнивает сегодняшних американцев с британцами XIX века, а в эссенциалистском характере его аргументации, связывающей различия с неизменными национальными культурами или характерами. Именно раздутое ощущение способности Британии порождать империалистов и преувеличенная вера в то, чего могут достичь якобы самоотверженные и хорошо подготовленные империалисты, ведёт Фергюсона к утверждению, звучащему в его книге «Империя»,[82] которая была написана в качестве сопровождения к одноименному сериалу: Британскую империю и британскую всемирную гегемонию подкосил «бог из машины» в виде двух мировых войн, а не внутренняя слабость, сопротивление в колониях или динамика глобального капитализма. С точки зрения Фергюсона, именно американская, а не британская империя является «случайной», полученной за малую цену нацией, которая не готова оплачивать её издержки или выполнять грязную работу, необходимую для сохранения того, что оказалось для неё неожиданным подарком. Фергюсон уверен, что британцы были готовы приносить больше жертв, чем другие великие державы, и погубить их могла лишь наголову превосходящая внешняя сила, а не внутренний упадок. Напротив, американцы настолько расслаблены, что они претерпевают упадок, даже несмотря на то, что их военное преимущество остаётся ошеломляющим.[83]
Причины того, почему военные, политические, экономические и идеологические активы
