Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология - Штефан Боллингер
История скажет, что революцию вы отдали. Мы могли подписать мир, который нисколько не угрожал революции. У нас нет ничего, мы даже взрывать не успеем отступая. Мы сделали что могли. […] Нужно предложить немцам мир»[89].
Немецкая сторона с самого начала вела переговоры, исходя из допущения, что слабость России удастся максимально использовать в своих интересах, хотя среди немцев и были разногласия, касающиеся того, какие именно области и государства следует выделить из западной части бывшей Российской Империи. Особое беспокойство в связи с вероятностью будущих конфликтов вызывала судьба новообразованных славянских государств, прежде всего Польши. Однако прежде всего высокопоставленные политики и военнослужащие были заинтересованы возможностью до основания встряхнуть Россию. Государства, возникшие таким образом на основании неожиданно ставшего священным принципа «самоопределения народов», могли бы принести Германской Империи изрядную пользу. «Его величество подчеркнул необходимость управлять чужими народами, держа их «на длинном поводке» и позволяя развивать свою самобытность. Противоречия между Литвой и Польшей следует обострять, чтобы вопрос о Вильно[90] решался не между Берлином и Веной, а между Литвой и Польшей»[91].
Германская Империя и её союзники воспользовались срывом переговоров, чтобы быстро и почти не встретив сопротивления перейти в наступление. К моменту возвращения советской делегации за стол переговоров были созданы обстоятельства, существенно изменившие расклад политических сил в Восточной Европе. При этом в области внешней политики Германская Империя упустила свой шанс на мир. Возможность заключить мир без аннексий и контрибуций, мир демократический, была мелочно принесена в жертву ради того, чтобы унизить, расчленить Россию, выпить из неё все соки. Имперское руководство предпочло использовать нерешительность России в вопросе заключения деструктивного «мира» и удобный для себя момент. То, чего до сих пор не удалось добиться на Западе, следовало теперь получить на Востоке: масштабные завоевания, аннексии и создание вассальных государств в Прибалтике и на Украине, а также – последнее в очереди, но не последнее по значению – возможность нейтрализовать опасность, исходящую от большевиков, которые не ограничатся пределами России, где бы ни проходили её границы. Их идеи уже сейчас грозили Германии «деморализацией» войск. В эти дни начальник штаба Восточного фронта Макс фон Гофман доверил своему дневнику сведения о целях и направлении удара немецкой армии: «Завтра мы хотим открыть военные действия против большевиков. Другого пути нет, иначе эти парни поубивают украинцев, финнов и прибалтов, спокойно создадут новую революционную армию и устроят непотребство по всей Европе. Конечно, с теми силами, что есть у меня в распоряжении на Востоке, я не смогу организовать быстрое победное шествие до Петербурга, но кое-чего добиться я надеюсь. Мне очень любопытно, будут ли русские вообще обороняться, или сдадутся без боя. Положение дел на Украине неутешительно. Украинские войска так же, как и русские, полностью дезорганизованы из-за революционных идей и тоже ничего больше не хотят, кроме как “домой”. Вся Россия представляет собой не более чем кучу личинок – всё прогнило, всё беспорядочно кишит»[92].
Он ошибался. Под мощным давлением со стороны Ленина руководство Советской России заняло твёрдую политическую позицию. Мира без аннексий и контрибуций было не добиться, осталась только возможность мира вынужденного. Бесспорный и признанный вождь большевиков сам упорно боролся со своими товарищами. Они мечтали об ослаблении Германии, о перспективах революции на Западе ввиду январских забастовок в Берлине и в Вене, о возможности революционной войны. Ленин же считал эти мечты неосуществимыми даже при самом благоприятном стечении обстоятельств: «Пусть знает всякий: кто против немедленного, хотя и архитяжкого мира, тот губит Советскую власть. Мы вынуждены пройти через тяжкий мир. Он не остановит революции в Германии и в Европе. Мы примемся готовить революционную армию не фразами и возгласами […], а организационной работой, делом, созиданием серьёзной, всенародной, могучей армии»[93].
В итоге руководство Советской России согласилось на оскорбительный мир в интересах укрепления советской власти, полагая, что рабочие и солдаты на Западе тоже закончат войну революционным путём. Вместе с тем стремительное отступление способствовало формированию новой, советской, Красной армии, дававшей на протяжении долгого времени отпор всем врагам.
Тем не менее потери Советской России при мире, который замышлялся как мир «без аннексий и контрибуций», были огромны. В мирном договоре указано: «Россия с одной стороны и Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция – с другой, объявляют, что состояние войны между ними прекращено; они решили впредь жить между собой в мире и дружбе». В будущем они «будут воздерживаться от всякой агитации или пропаганды против правительства или государственных или военных органов другой стороны». Россия должна была демобилизовать свою армию, освободить захваченные территории Восточной Анатолии. Обе стороны намеревались обменяться своими военнопленными. В первую очередь Советская Россия лишилась Прибалтики и большой части Белоруссии. Финляндию и, что важнее, Украину предполагалось аннексировать как самостоятельные государства (под фактическим контролем Германии). Россия отказалась «от всякого вмешательства во внутреннюю жизнь этих областей. Германия и Австро-Венгрия намерены определить будущую судьбу этих областей в согласии с их населением». Однако обе стороны отказывались «от возмещения своих военных расходов, т. е. государственных издержек на ведение войны, равно как и от возмещения военных убытков, т. е. от тех убытков, которые были причинены им и их гражданам в зоне военных действий военными мероприятиями, в том числе и всеми произведёнными во вражеской стране реквизициями»[94]. Дипломатические отношения между странами должны были возобновиться.
В итоге Советская Россия утратила треть населения Российской Империи, четверть территории, представляющей собой сельскохозяйственные угодья, а что хуже всего – лишилась трёх четвертей объёмов чёрной металлургии и угольных шахт. Великая мировая держава и так пострадала в результате мировой войны, развернувшейся в значительной мере на её территории, теперь же она ещё и потеряла возможность экономического восстановления.
Гораздо хуже было то, что под лозунгом права на самоопределение народов, заимствованного у Вудро Вильсона, мирный договор обеспечил народам на западе Российской Империи более или менее реальную независимость под сюзеренитетом Германии, в то время как большевики, напротив, потеряли свои позиции на территории от Прибалтики до Финляндии. Многие из этих новых государств теперь превратились в плацдармы для гражданских и иных грядущих войн. Тем не менее пусть Брест-Литовский мирный договор и не принёс России и другим державам желанного выхода из ситуации, он дал им необходимую передышку.
В итоге выгода, полученная Германской Империей, оказалась невелика, зато пороха для будущих конфликтов было накоплено столько, что его хватает и по сей день. Германская Империя упустила представившуюся ей ненадолго возможность сменить курс на мирный, но
