Газета День Литературы - Газета День Литературы # 94 (2004 6)
С Владимиром Цыбиным отыскали его в ЦДЛ.
По-актерски красивый, с резкими, как орлиные крылья, бровыми, с подвижными выразительными глазами, Анатолий Жигулин загадочно улыбнулся и по-братски сразу откликнулся. Меня восхитили его знания поэзии, когда он назвал с десяток второстепенных ростовских поэтов.
— Аршак, я встречал твои стихи в журнале "Дон". Есть зерно. Постараюсь уладить. Может быть, придется тебе пересдавать,— спокойно произнес автор замечательных "колымских" стихов.
Целой делегацией сердобольные Владимир Цыбин, Анатолий Жигулин, Игорь Жданов пошли в ректорат. А я шептал молитвы на скамеечке у памятника Герцену. Падали пожелтевшие сентябрьские листья. Но слова мои, видимо, не дошли до Бога.
— Придется тебе, Аршак, приехать на следующий год. Только пиши уже, пожалуйста, о ком-нибудь другом. Будет тебе "зеленая улица"...
Так и произошло. Печальный опыт поступления пригодился в 1968 году. И теперь сознаюсь: выучил наизусть статью Владимира Цыбина о Маяковском, опубликованную в "Литературке", — и получил высший балл!..
В "Пестром зале" ЦДЛ мы обмывали мое поступление. Помню, к нашему столу подсел какой-то стихотворец из Магадана. Видимо, он хотел сделать что-то приятное и преподнес в дар Анатолию Жигулину почерневший деревянный крестик. В этот миг Жигулин преобразился, привстал. Его глаза метали гром и молнии!
— Как вы смели украсть эту реликвию с могилы?! Верните ее на место! И прочь!..— возмущался он на весь ресторан и, как мерзкую нечисть, оттолкнул тонкими руками прокуренный воздух от себя. Человек испарился... Жигулин еле успокоился. Посмотрел на меня, сжавшегося в комок, задумчиво вымолвил: "Для меня Колыма — святое". Потом, интуитивно почувствовав, что мои студенческие ресурсы на исходе, предложил: "Ну что, выдохся, Аршак? Давай продолжим. Официант, пожалуйста, еще одну бутылочку "беленькой". Я заказываю в твою честь!.."
Этот эпизод поведал о многом — Жигулин не любил ничего делать за чужой счет.
Шли годы.
Не часто, но мы перезванивались. Работа на урановых рудниках не прошла бесследно — анатолий Жигулин часто хворал, но пристально следил за литературным процессом. Радовался, когда находил "свежие имена", гневался, читая бездарные творения некоторых словотворцев...
Последний раз я его видел на девятый день трагического ухода из жизни моего земляка Бориса Примерова. Жигулин был потрясен.
Во дворе переделкинской дачи собрались и "левые", и "правые".
Анатолий Жигулин воседал на коляске, как на царском троне. Кто-то, несмотря на запрет жены, преподнес ему рюмочку водки. Он выпил. Зажмурился. И, как летчик, готовившийся в бессмертный полет, мужественно посмотрел на небо, где митинговали грозные тучи, и стеснительно вытер платочком с лица то ли капельку дождя, то ли скупую внезапно набежавшую слезу...
ЗВУЧНАЯ ФАМИЛИЯ
Щуплый, как подросток (таким сохранился до сегодняшних дней), Петр Мнацаканян, с пухлыми негритянскими губами, похожими на спасательный круг, жил в Ростове-папе напротив трамвайной остановки, на втором этаже, в тесной коммуналке с отцом-армянином, русской мамой и красавицами сестрами-близнецами, которых всегда путали и соседи, и сами родители...
Окончив метеорологический техникум, Петя не поехал по направлению, а писал искренние стихи, которые охотно публиковали комсомольские издания. Годик-другой пообтерся рабочим сцены на областном ТВ и засобирался покорять столицу.
— Как придумать, Аршак, запоминающийся псевдоним? — жалостливо спрашивал меня, да и других встречных-поперечных собратьев по перу.
В то время в табачных киосках впервые появились "иностранные" болгарские сигареты "Вега". Да и одноименная звезда подсказала, поэтому я посоветовал: "Дружище, послушай, подойдет такой вариант — ВЕГИН?"
— Хорошее сочетание!— согласился он со мной и несколько раз вслух произнес: Петр Вегин!
Прошло время. В журналах "Юность", "Молодая гвардия", в "Литературной газете" замелькали стихи поэта со звучной фамилией...
Признанный мэтр Андрей Вознесенский "зачислил" Петра Вегина в свои ученики. И молодой автор гордился таким признанием! Как артист на сцене, Вегин перевоплощался на газетных полосах и порой уже писал не ПОД Вознесенского, а КАК Вознесенский. Критики сетовали: нельзя отличить!
— Старик!— убеждал он меня.— Я продолжатель новой традиции, как Николай Асеев у великого Маяковского!
Издавал книги. И, наконец, добился "Избранного".
В конце 90-х столкнулся с ним на Тверской, у Центрального телеграфа.
— А, земляк, привет! Улетаю в США. Пригласили читать лекции,— с гордостью сообщил он мне.
— Скатертью дорожка!
Недавно человек, приехавший из-за бугра, сказал: "Петя Вегин стрижет кустарники в библиотечном парке..."
Трагическая все-таки судьба. Конечно, не страшно, кем работает, и не позорно это, но вот, думаю: печатается он теперь под забытой уже фамилией Мнацаканян или под псевдонимом? Хотя янки даже своих поэтов не читают!..
СМЕРТЬ ШОЛОХОВА
Крупный снег медленно, словно на парашютах, опускал на землю прохладное утро пятого декабря тысяча девятьсот семьдесят второго года. В легкой студенческой курточке я, боясь пропустить красавицу-землячку, забывшую указать в телеграмме номер вагона, занял заранее позицию на Казанском вокзале у входа на перрон, куда должен прибыть фирменный поезд "Тихий Дон" Ростов—Москва. До прибытия оставалось минут тридцать. И я, чтобы не замерзнуть, то отходил, то снова возвращался на облюбованное место. Неожиданно обратил внимание на подъехавшие две машины "скорой помощи". Возле них стояли врачи в белых халатах и озабоченные мужчины в серых одинаковых пальто и фетровых шляпах. Еще до объявления по радио о прибытии "Тихого Дона" внезапно появившиеся милиционеры образовали живую стенку и не подпускали встречающих. Что же случилось?
Из-за спин увидел санитаров, бегущих от вагона с носилками, накрытыми одеялом...
Первым из знакомых показался известный донской писатель Виталий Закруткин.
— Аршак,— с грустью поведал он,— произошла трагедия. В соседнем вагоне ехал Михаил Александрович. Мы с ним час назад общались. Он болеет... Решил выпить лекарство. И вместо одной таблетки по рассеянности проглотил целую горсть, что высыпал на ладошку... Наступила клиническая смерть!.. Из поезда сообщили по рации в ЦК... Господи, что же будет?!— озабоченно твердил уже в дороге Виталий Александрович, прихватив меня и гостью до гостиницы "Москва"...
Вечером узнали, что Шолохова вернули к жизни в Кремлевке. И та болезнь, от которой лечился классик, навсегда отступила! Так случается, когда человек находится на грани встречи со Всевышним. Но развилась другая болезнь, которая увела Шолохова в мир иной, но уже через двенадцать лет...
ПОСЛЕДНИЙ ЗНАК
Многие ее стихи носили нале
т книжности. Леночка Нестерова по праву считалась лучшей донской поэтессой и проживала в самом престижном доме, где писатель Фадеев в двадцатых годах завершил свой знаменитый роман "Разгром". И папа, и мама, и старший брат ее, впоследствии утонувший в Цимлянском море, сочиняли вирши. Эта "болезнь" поразила и черноволосую, похожую на цыганку скромницу, которая тихо трудилась старшим научным сотрудником в областной библиотеке и местную поэзию знала "назубок". Чужая литература ей мешала сильно, и, чтобы познать "настоящую жизнь", Лена решилась на смелый поступок: устроилась стюардессой на комфортабельный теплоход "Иван Франко", что фрахтовали иностранцы-миллионеры для путешествий. Таким образом она посетила разные уголки планеты и "бросила якорь" уже в ореоле славы...
Я тоже сошел на берег из утомительной кругосветки, и Борис Примеров предложил познакомить меня с морячкой.
— Пойдем к Нестеровой. У нее мамаша готовит настоящие казачьи борщи.
Узнав Бориса, женщина в черном платье, похожая на старуху Изергиль, подслеповато моргая, заговорщицки приложила корявый палец к тонким губам и взглядом поманила на кухню через коридор.
— Тс-с!— прошептала она у двери, на которой держался присобаченный кнопками листок со словами: "Тише! Леночка работает, пишет стихи!"
Нас проводили на кухню, где мы терпеливо сидели, ожидая, когда Леночка закончит свое новое творение. Уже наступил полдень, из кастрюлек на плите исходили чудные ароматы...
