Оксана Булгакова - Караван счастья

«Страсть, одержимость, любовь к тому делу, которое ты избрал главным в своей жизни, — это колоссальный рычаг. Если его использовать по-настоящему, большая польза будет стране, всем нам, каждому».

В тот раз домой из Магнитогорска я возвращалась самолетом. Специально купила билет на рейс, который вел Василий Шабаев. Его лицо я видела на детских карточках Бориса — черноглазый, скуластый мальчик. Они жили на одной улице. Учились в одном аэроклубе. Поступали в одно летное училище. Вместе мечтали. Но порознь подошли к мечте. Я сидела в самолете и думала, что на месте Василия мог бы быть Борис. Пилот Борис Бахтин. И вспомнила газетные вырезки о полетах космонавтов в семейном альбоме Бахтиных и слова близнецов: «Папа строит для нас ракету».

У меня к Борису много вопросов накопилось за эти годы, ответить на которые теперь уже не смогут ни фотографии, ни блокноты, ни он сам…

Магнитогорск,

1974 г.

МОРСКАЯ ВАХТА УРАЛА

ЛОДКА ДИКИМ ДАВЛЕНИЕМ СЖАТА.ДАН ПРИКАЗ — ДИФФЕРЕНТ НА КОРМУ!ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО СКОРО РЕБЯТАВ ПЕРИСКОПЫ УВИДЯТ ВОЛНУ.

         НА ПИРСЕ ТИХО В ЧАС НОЧНОЙ.         ТЕБЕ ИЗВЕСТНО ЛИШЬ ОДНОЙ,         КОГДА УСТАЛАЯ ПОДЛОДКА         ИЗ ГЛУБИНЫ ИДЕТ ДОМОЙ.

…ХОРОШО ИЗ ДАЛЕКОГО МОРЯВОЗВРАЩАТЬСЯ К РОДНЫМ БЕРЕГАМ,ДАЖЕ К НАШИМ НЕЛАСКОВЫМ ЗОРЯМ,К НАШИМ ВЕЧНЫМ ПОЛЯРНЫМ СНЕГАМ.

Был ранний весенний рассвет, когда в сознание прокралась песня. Молодой трепетно-взволнованный голос рассказывал о светлой от берез России-Аленушке. Наш обычно шумливый двор, на удивление, безмолвствовал: парень прощался с девушкой. И все триста с лишком квартир деликатно свидетельствовали их расставание.

А утром в сотне шагов от дома, на площади Революции в коленопреклоненной присяге застыли мальчишки. Они уходили в армию. И видно, был среди них и тот певец, а где-то рядом со мной на уличной обочине уливалась слезами девчонка, которая несколькими часами ранее обещала ждать писем с флота.

Прошло время, а в памяти так и осталось то утро, чистые слова прощания и песня, входящая в сознание легкой, щемящей душу грустью.

И снова утро постучалось в мою память, чтобы остаться там надолго. Щедро голубое, не по-северному солнечное. И не верилось, что по соседству на сопках вечные снега, что морская лазурь смертельно холодна и что день этот — как прекрасное исключение в общей череде мрачно-дождевых, снежно-ветреных, полярных.

Только что закончился на Североморском рейде парад кораблей. И озаренные, словно гриновскими парусами, радужными флагами расцвечивания, они покидали бухту.

На следующий день в газете «На страже Заполярья» мы прочтем:

«Среди выстроившихся на рейде кораблей — известная далеко за пределами флота подводная лодка «Челябинский комсомолец». Экипаж ее в основном состоит из воинов, пришедших служить на флот по путевкам Челябинского обкома ВЛКСМ. Как и на всех кораблях, здесь ведущей силой в борьбе за решение задач, поставленных съездом КПСС, министром обороны и главнокомандующим Военно-Морским Флотом являются коммунисты и комсомольцы».

…Наша подлодка скользит по заливу, секундная проба дизельных голосов уже слилась в вибрирующую басовую симфонию. Пройдут минуты, и далеко в сопки шагнет бронзовый матрос с Приморской площади, и растают, растворятся среди других береговых силуэтов его вечные стражи — устремленная в небо ракета и наведенное в даль океана боевое орудие корабля.

В нашей делегации, которая приехала на Северный флот по приглашению командования и экипажа подводной лодки «Челябинский комсомолец», люди сугубо сухопутные, ярко выраженного уральского профиля: металлург, строитель, монтажник. И лишь одного члена делегации человеком сухопутным назвать можно лишь условно, хотя и водит он тепловозы. Виталий Андреевич Гааз, рабочий Челябинского металлургического завода, десять лет назад на «Челябинском комсомольце» ушел в первое плаванье.

И сегодня для него, бывшего командира отделения электриков, пение дизелей приятней любой музыки. Взволнованный, вспоминает минуты прощания с флотом: как шли они вшестером по пирсу — последние из уволенных в те дни в запас — коммунисты, специалисты 1-го класса и, видно, настоящие парни, потому что вслед им пели сирены всех кораблей, построенных ради такого случая по приказу контр-адмирала. Счастье пережить подобное дано не каждому.

У В. Л. Сухомлниского как-то выписала я мудрую фразу: «У кого нет в душе прошлого, не может быть и будущего». Эти слова вспоминались, когда бродила я по вздыбленным на сопках улочкам североморских городков. В этих насквозь промерзших, продутых ветрами краях прошлое накрепко осело не только в щедрых душах людей, не только смотрит с пьедесталов — цепкими словами в назидание потомкам призывает оно с фасада казармы: «Помни о войне!», навечно пришвартовалось к пирсу легендарной подлодкой К-21, торпедировавшей флагман фашистского флота линкор «Тирпиц». А уж если есть в каком-нибудь поселке 15 улиц, то 11 из них обязательно будут названы именами героев-североморцев — К. И. Душенова, В. Н. Котельникова, Ф. А. Видяева, П. А. Лунина, М. И. Гаджиева и других.

Во флотском музее символично соседствуют телеграмма в Челябинск от экипажа подлодки-«малютки» о первом потопленном транспорте противника и первая конверторная сталь Челябинского металлургического завода. Между этими фактами связь более значительная, чем географическая принадлежность к городу, области.

20 апреля 1943 года, через два месяца после того, как по призыву магнитогорцев комсомольцы и молодежь нашей области передали на постройку подводных лодок «Челябинский комсомолец» и «Ленинский комсомол» 55 миллионов рублей, первая из них открыла боевой счет части.

«На потопленном вражеском судне можно было перевезти за один рейс 150 средних танков или 2 тысячи солдат с оружием и боеприпасами. Эта наша первая победа зовет к новым подвигам. Ни одной торпеды мимо!..» —

писали комсомольцы экипажа в Челябинский обком ВЛКСМ.

А за несколько часов до этого боя на море открыл свой счет Челябинский металлургический завод: получена первая сталь, и с этого дня мотор каждого четвертого самолета, взлетающего с прифронтового аэродрома, каждого четвертого танка будут сделаны из стали рожденного на Урале завода. Не конверторной — от нее еще отделяют 26 напряженных лет, но высоколегированной, так нужной фронту в те дни и годы.

Они еще долго будут идти бок о бок военными дорогами — тыловой город, прозванный Танкоград, и боевая подводная лодка имени его комсомола. И героические дела одних будут переплетаться с не менее горячими буднями других: новые типы сталей разрабатывали здесь для военной промышленности, новые виды артиллерийского вооружения для фронта, новые конструкции тяжелых танков и самоходных установок.

…Легендарные скалистые горы. Открывающаяся панорама красы и мощи вызывала самые высокие чувства. Думалось о том, как прекрасна и велика наша страна, какими нерасторжимыми узами связаны разные ее пределы, сожалелось, что жизни не хватит для познания ее на всех широтах и меридианах. Да, от этих сумрачных, скалистых берегов Мурманска, а позднее и Североморска уходили в легендарные плавания корабли, чтобы с годами ожить в строчках учебников истории. Эти суровые берега провожали моряков «Тумана» и «Сибирякова», повторивших в годы Великой Отечественной войны подвиг «Варяга». Отсюда начинаются сегодняшние вахты безопасности советских военных кораблей на всех широтах Мирового океана. И здесь, наконец, — морской цех Урала.

Бушует ли море, берут ли старт ветры, метелями ли гасят звезды долгие полярные ночи, уходят земляки в море, чтобы далеко от дома охранять наш мир и покой. А в уральском краю, на челябинской площади Революции, каждую весну в коленопреклоненной присяге повторяют парни торжественную клятву, где есть и такие слова: «…быть достойными имен тех, кто отдал свою жизнь за Советскую Родину, свято хранить немеркнущую славу добровольцев-танкистов, подводников «Челябинского комсомольца».

Далеко Урал от Заполярья, но нет связен теснее и ближе, чем десятилетиями окрепшие на этом меридиане мужества.

Вновь с Виталием Андреевичем Гаазом встретилась я через неделю после возвращения с Севера. Пришел он неожиданно и так же неожиданно извлек из портфеля заклеенные в целлофан тетради. Я знала, что они существуют: Гааз рассказывал, что все годы службы вел дневники. Но, заговаривая о них, каждый раз неласково пресекал мой возможный вопрос:

— Заклеил. Спрятал. Сам столько лет не читал.