Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6381 ( № 34 2012)
Отсюда же и готовность пройти через все искусы, препятствия и рогатки, которых жизнь понаставила чуть ли не больше, чем когда-либо, испытывая Пушкина прямо как сказочного героя: и временем, и пространствами, и собственными сомнениями ("думаю о заботах женатого человека, о прежней холостой жизни"), и бытом, и заданиями, одно другого чище. Здесь же и первый полуотказ, и его, пушкинская, неуверенность в её чувствах, и их, гончаровские, опасения за его благонадёжность, и оскорбительные придирки классичнейшей из тёщ - в особенности по денежной части. К тому же даже весь дежурный тёщинский репертуар здесь как нарочно и вопреки обычной практике в основном был проигран до женитьбы.
В результате моментами свадьба почти расстраивалась. Дело явно спасалось лишь пониманием и ощущением Пушкина, что, скажем, за холодными письмами невесты в Болдино стоит будущая тёща, а что, по сути, он и будущая жена заодно. "Когда он жил в деревне, - рассказывает современница, - Наталья Ивановна не позволяла дочери самой писать ему письма, а приказывала писать всякую глупость и, между прочим, делать ему наставления, чтобы он соблюдал посты, молился Богу и пр. Наталья Николаевна плакала от этого".
Надо сказать, правда, что, став уже реальной тёщей, Наталья Ивановна своим зятем будет быстро и решительно укрощена.
Наконец, имело место и почти фатальное вмешательство судьбы, вплоть до смерти дяди, в очередной раз отложившей (из-за траура) брак. "В довершение всех бед и неприятностей только что скончался мой бедный дядюшка Василий Львович, - сообщает Пушкин Е.М. Хитрово 21 августа 1830 года. - Надо признаться, никогда ещё ни один дядя не умирал так некстати. Итак, женитьба моя откладывается ещё на полтора месяца, и бог знает, когда я смогу вернуться в Петербург".
Действительно, в Петербург он смог вернуться нескоро, и свадьба отложилась уже не на полтора месяца, а ещё на полгода: началось долгое осадное холерное болдинское сидение. "Наша свадьба точно бежит от меня", - пишет Пушкин невесте в сентябре 1830 года из Болдина. Она бежала, а он догонял и догонял.
Он преодолевал (и преодолел) собственные сомнения, неуверенности и страхи. Он завоёвывал (и завоевал) любовь невесты. "Она меня любит", - уже уверенно пишет он Плетнёву из Болдина. Знавшая Гончаровых Н.П. Озерова рассказывала: "Утверждают, что Гончарова-мать сильно противилась браку своей дочери, но что молодая девушка её склонила. Она кажется очень увлечённой своим женихом". Справедливость этого наблюдения подтверждается и письмом самой юной Наташи деду с просьбой о разрешении на брак с Пушкиным: "Любезный дедушка! <[?]> Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нём внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма... целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша Наталья Гончарова".
Мягкая и "навсегда покорная", Наталья Гончарова с молодости могла быть и упорной и волевой. В частности, и в том, что касается семьи. Серьёзно и будучи глубоко религиозной, так сказать, религиозно смотреть на брачные узы. Много позднее она писала: "Можно быть счастливой и не будучи замужем, конечно, но что бы ни говорили - это значило бы пройти мимо своего призвания <[?]> Замужество, прежде всего, не так легко делается и потом - нельзя смотреть на него как на забаву и связывать его с мыслью о свободе <[?]> Это серьёзная обязанность и надо делать свой выбор в высшей степени рассудительно. Союз двух сердец - это величайшее счастье на земле". Всё это близко тому, как понимал брак Пушкин: как ответственность и как обязанность.
Он добивался (и добился) заверения властей и царя в своей общественной благонадёжности. В письме Пушкину в апреле 1830 года Бенкендорф, сообщая о царском, так сказать, благословении ("Его императорское величество с благосклонным удовлетворением принял известие о предстоящей Вашей женитьбе"), официально заверил поэта: "Никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за Вами надзор <[?]> Я уполномочиваю Вас, милостивый государь, показать это письмо всем, кому Вы найдёте нужным". Понятно, что нужно было это письмо показать прежде всего невестиной родне.
Наконец, он устраивал (и, в общем, устроил) денежные дела: долговые (в частности, существенные карточные), издательско-гонорарные (прежде всего печатание "Бориса Годунова" вследствие разрешения царя), семейно-имущественные (главным образом благодаря помощи отца). Всё это позволило подготовить почву и под свадьбу, и под первоначальное обзаведение, а также ответить на многочисленные претензии и притязания тёщи, вплоть до того, что приданое невесты обеспечивал жених - дело в свадебной традиции почти небывалое.
Конечно, женитьба Пушкина становилась событием и всероссийского масштаба. Общество готовилось к нему, как к спектаклю. Чуть ли не бились об заклад: состоится - не состоится. Ведь это был брак, говоря нынешним языком, звёзд. Современник вспоминает, как однажды, когда в сопровождении Нащокина Пушкин с невестой приехали в Нескучный сад погулять и посмотреть вновь отстроенный театр, то "артисты, увидев Пушкина, прекратили репетицию и, пока он осматривал сцену и места для зрителей, толпою ходили за ним, не сводя глаз ни с него, ни с невесты".
Многие рассчитывали и на скандал: ведь женился, по представлению этих многих, русский Байрон. "Не понимаю, как с характером его выдержит он недостатки, лишения, принуждения", - записывает о друге Пушкине друг Вяземский. И продолжает: "Я теперь читал в записках о Байроне эпоху его женитьбы и сердце часто сжималось от сходства с нашим женихом". Но женился-то не британский Байрон, а русский Пушкин. И готовился к этому с величайшей ответственностью, как к решающему в своей жизни акту.
Волнуем и беспокоим в жениховстве Пушкин был одним - может быть, главным сомнением: ревность. Недаром он ещё в Бессарабии кинулся, как Алеко, на поиск - правда, безуспешный - своей Земфиры. Недаром проиграл подобный сюжет в своей "бессарабской" поэме. Недаром вспомнил о бессарабской поэме в болдинском письме Плетнёву: "Она меня любит, но посмотри, Алеко Плетнёв, как гуляет вольная луна, etc.".
Видимо, будучи неукротимо ревнивым любовником, Пушкин готов был увидеть себя неудержимо ревнивым мужем: "Бог мне свидетель, что я готов умереть за неё, но умереть для того, чтобы оставить её блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа - эта мысль для меня - ад".
Пройдёт время, и Пушкину придётся "умереть за неё" и "оставить её блестящей вдовой". Но уже без всяких адских мыслей: он сам спокойно, как герой будущей песни, ставшей народной, чуя смертный час, отдаст ей наказ, ставший последним: сколько она всё-таки должна носить траур и печалиться и с кем, другим, она пусть обвенчается. Точно по этому наказу она всё и исполнит. И только замуж выйдет не по его наказу: не через завещанных быстрых два года, а после долгих семи лет.
В женитьбе Пушкин не оставлял надежд на счастье семейной жизни, ибо уже только здесь видел единственную возможность какого-то счастья вообще, хотя не обязательно рассчитывал на него. В феврале 1831 года, правда, в оговорённом им состоянии spleen (тоски, англ.) Пушкин пишет: "Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. <[?]> Я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет неожиданностью".
Видимо, и здесь Пушкин ощущал возможность действия не только общих жизненных роковых стихий и драматических непредсказуемостей, но и чуть ли не общенациональной, во всяком случае, народной традиции: "Вообще несчастия жизни семейственной есть отличительная черта в нравах русского народа". Однако и здесь ярчайший представитель национальной жизни и "нравов русского народа" преодолеет эти традиционные черты и явит поучительнейший пример счастия "жизни семейственной".
Конечно, были свои обычные, как и у всех, неурядицы и недоразумения. Конечно, была, несмотря на необычно большие литературные доходы, обычная нехватка денег. Наконец, была ревность. При этом Пушкин не стал ревнивым мужем, но очень ревнивой оказалась Наталья Николаевна. И, кажется, Пушкину это даже нравилось. "Таша, - пишет брат Дмитрий в сентябре 1831 года, - обожает своего мужа, который также её любит; дай Бог, чтобы их блаженство и впредь не нарушалось". Через много лет А.И. Куприн под впечатлением пушкинских писем к жене скажет: "Я хотел бы представить женщину, которую любил Пушкин, во всей полноте счастья обладания таким человеком".
