Александр Шлёнский - Записки полуэмигранта. В ад по рабочей визе
У пожилых людей здесь тоже есть свой стиль. Многие старички щеголяют шкиперскими бородками, особенно яхтсмены. Те, у кого нет своей яхты, утешаются клубным костюмом, или живописной трубкой, или тростью с фигурной резьбой и массивным набалдашником. Пожилые дамы одеваются здесь в свободные легкомысленные тряпки, как девочки. Передвигаются они с трудом, хромая обеими ногами по белому асфальту, залитому палящим солнцем. В автомобильной стране Америке люди ходят мало, в основном они ездят. Здешние старички — это люди, которые всю жизнь ездили по Америке на автомобиле и передвигались на собственных ногах только в пределах офиса и дома. Из-за отсутствия тренировки ног ходьбой у многих происходит дистрофия суставов и мышц нижних конечностей, бурситы, контрактуры. Автомобиль больно бьёт по ногам американцев и многих к старости делает обезноженными калеками. Но американские старички — неунывающий, весёлый народ. Они ездят на самодвижущихся инвалидных колясках, на специальных трехколёсных повозках-скутерах с электродвигателями, и наслаждаются местной природой. Некоторые ходят вполне прилично. Иные хромают, но предпочитают всё же передвигаться на своих ногах. Многие берут на прокат гольфкарты — это смешные открытые электробильчики с маленькими пухлыми колёсиками, на которых игроки в гольф ездят по бескрайним полям от лунки до лунки. И это тоже местный стиль.
Если бы я был художником, я бы обязательно нарисовал картину: Сидорки, улица First, свисающие толстые канаты на дощатом фасаде элитной «пиратской» гостиницы Harbour Master, стайка подростков в телипающихся майках и джинсе с цветными картинками на нескромных местах, сверкающий трёхколёсный мотоциклетный монстр от Харлея… Солнце во Флориде столь горячо, что улицы нельзя закатывать обычным асфальтом — он плавится от жары и солнцепёка как сливочное масло. Поэтому асфальт здесь сделан по особой технологии — в него добавляют толчёное стекло. Этот стеклянный порошок заставляет дорожное покрытие светиться под солнцем таким весёлым перламутровым светом, что человека, которые едет по этой дороге в солнечный день, сразу пробирает курортное, пляжное настроение. Если бы я был художником, моя картина непременно бы излучала этот свет. А ешё бы я изобразил на своей картине американских старичков, неторопливо входящих на рыбацкий причал. У него — шкиперская бородка, тёмные вены на руках, свободные штаны и майка с клубной эмблемой. У неё — жеманные тёмные очки на высушенном возрастом лице, глубокие резкие морщины на шее, обозначающиеся при повороте головы, неуверенный баланс тела, пастельные тона майки и шорт, свободные шлёпанцы. Они элегантно и интимно обнимают друг друга чуть ниже спины, как когда-то давно в юности. Они легки в мыслях, легки в своих неуверенных старческих движениях, и не боятся стареть вместе, потому что до сих пор любят жизнь и друг друга.
Стиль. Его величество стиль. Это он уравнивает здесь стариков и молодёжь, богатых и бедных, щёгольский Мерседес преуспевающего бизнесмена и ржавую посудину бездомного вьетнамского ветерана. Что может быть в нашей жизни дороже стиля? Жизнь коротка, и плотские удовольствия недолговечны, и даже богатство не даст тебе ровным счётом ничего, если ты не чувствуешь стиля и не умеешь его находить и соблюдать. Стиль — это нерв эпохи, он вбирает в себя волнующие краски жизни, её колорит, её чувственные отзвуки. Он сверхестественным образом укладывает разнородные краски в единый ряд и отделяет вечное и верное от сиюминутного и фальшивого. Картины настоящих художников пронизаны стилем, музыка настоящих музыкантов тоже пронизана стилем. Стиль — это самый замечательный способ приобщиться к жизни вечной, это единственная возможность написать послание из своей эпохи в будущее — послание, которое обязательно будет прочитано. Стиль — это духовная волна, которая смешивает радость бытия и щемящую грусть по уходящему времени, это матрица душ и поле для самовыражения, это мелодии и ритмы эпохи, написанные горячей, пульсирующей кровью её современников.
Солнце уже прокатило почти весь свой дневной путь по голубому небесному асфальту и собирается сесть с минуты на минуту. Скорей, скорей на рыбацкий причал! Нельзя не пропустить ни капли заката. Закат в Сидорках — это всегда событие, причём настолько важное, словно его здесь производят вручную. К закату здесь готовятся заранее: ставят трёхногие штативы на облюбованные места, настраивают фотоаппараты и видеокамеры. Некоторые располагаются смотреть и снимать закат как в театре, согласно купленным билетам. Они с достоинством занимают своё место у берега океана, расставляют штативы, камеры, раскладные кресла, корзинки с закуской и напитками (no alcohol!), и готовятся смаковать каждое мгновенье.
Солнце — объект всеобщего внимания — словно бы чувствует на себе многочисленные взгляды, и немного притормаживает своё стремительное падение. Вот оно словно обрывает затяжной прыжок в бездну, зависает над береговой линией залива и начинает неторопливый торжественный спуск на воду, точнее, под воду. Против солнца, в сполохах многочисленных бликов выстраиваются силуэты и бесконечные тени деревянных причалов, тёмные устричные отмели, темнеющая неясная зелень далёкого острова, крыши маленьких домиков на берегу залива, и наконец в самом далеке — серебряная мерцающая линия океанского горизонта, уже подсвеченная розоватым пламенем заката.
Солце становится из огненно-розового чуть более тёмным и малиновым, но яркости ещё не теряет. Оно осторожно опускается вниз и вдруг — какая неожиданность! — тёмная тучка, хитро замаскировавшаяся в вечереющем небе, начисто съедает верхнюю половину светила. Оставшаяся беспризорная половинка продолжает двигаться вниз и наискось, и неожиданно приземляется на крышу маленького домика. Получается фантастическая картина: на далёкой крыше словно стоит полукруглая хрустальная чаша, наполненная чудесной, ярко-розовой солнечной жидкостью. Эта жидкость содержит в себе громадную энергию, она переливается внутри чаши, магнетизирует взгляд. Хочется выпить эту солнечную жидкость всю до дна, без остатка, как волшебное вино, чтобы удержать солнце внутри себя, чтобы не нужны были больше фотокамеры и штативы. Но — нет, солнечная жидкость также неуловима как и время.
Попозировав, солнце срывается вниз и пропадает за крышами домов. Незаметно сходят на нет блики и закатное зарево. Оживают цикады, вечерний прохладный ветерок, зажигаются весёлые огоньки по контуру отелей. Кафе и рестораны зазывают посетителей грохотом рок-н-роллов из гостеприимно открытых дверей. Линию горизонта, образованную небом и океаном, становится всё труднее различить, и вот она исчезает совсем. Различить эту линию теперь можно только в той части залива, где она отмечена трепещущим пунктиром разноцветных вспыхивающих огоньков. Эти далёкие огни мерцают хаотически, но если присмотреться, то легко заметить, что каждый огонёк вспыхивает в строго определённом ритме. Совсем как наша жизнь. Она кажется беспорядочной, только пока рассматриваешь её на стыке множества судеб. Но если сосредоточиться на одной жизни, то в ней всегда можно найти ритм, который задаёт логику развития этой жизни и создаёт чью-то судьбу. А мне уже пора ехать домой, точнее, в то место, которое на данном этапе моей жизни служит мне домом.
Последний раз мой самокат прокатывается по бархатно-тёмной дороге. Придорожные фонари собирают множество мотыльков. В тёмном небе шарахаются ночные птицы. Уютно и мягко светятся окна домов и отелей. В проёме ограды придорожного домика показывается любопытная кошачья физиономия. При моём приближении морда прячется, взбрыкивают четыре лапы, и через секунду на месте морды показывается позорный трусливый хвост, который тоже быстро исчезает.
Я складываю свой самокат и прочие пожитки, усаживаюсь на сиденье, поворачиваю ключ зажигания и готовлюсь пронзать ночной дорожный воздух светом фар.
11. О несомненной пользе чувства стыда
А скажи мне, милый мой читатель, известно ли тебе чувства стыда? Я имею в виду не лёгкий стыд, который быстро проходит и не оставляет осадка на душе, а страшный, потрясающий стыд, который переворачивает всё твоё существо до такой степени, что не хочется больше жить? Стыд, который накатывает удушливым валом и сжигает тебя изнутри — такой стыд ты хоть раз в жизни испытывал?
Моя бывшая родина много раз заставляла меня испытывать именно такой стыд, от которого я был готов провалиться сквозь землю и никогда больше не показываться на её поверхности. Самым болезненным эпизодом, из тех что я помню, была международная научная конференция по инженерной психологии, в течение которой я испытывал непрекращающийся жгучий стыд. В программу этой конференции входило весьма приятное мероприятие — обед в ресторане «Континенталь», располагавшемся прямо внутри гостиницы, где проходила конференция. Там я скорешился с датчанами, которые занимались теми же проблемами, что и я. Мы мило беседовали, а рядом с нами сидели и болтали другие участники конференции. Они говорили на европейских языках, были одеты с европейским вкусом, держались легко и непринужденно, свободно пользовались столовыми приборами, без устали поглощали яства, вытирали руки и губы бесчисленными салфетками, умело пользовались услугами официанта, благоухали дорогим табаком — короче, чувствовали себя как дома. У меня же вилка застревала в левой руке как деревянная, и от смущения непривычный столовый нож норовил вывалиться из правой. Обедать на публике я умел разве что в дешевой студенческой столовой в дни моей юности, а рестораны видел, в основном, в кино. На зарплату врача-ординатора или младшего научного сотрудника в ресторанах не разобедаешься. Дремучая ресторанная необразованность и неумение держать себя в свободной, раскованной обстановке отравляли мне всю радость общения с новыми интересными людьми.
