Николай Ульянов - Происхождение украинского сепаратизма
Похоже, что «патриоты», трудившиеся «в честь, славу и в защиту всей Малороссии», поставили задачей создать ей пышную галерею «отцов отечества» и всевозможных героев. В уста им вложено немало выражений любви к родине. Но старания патриотов пропадают при соприкосновении с документальным материалом и при сколько-нибудь критическом подходе к летописям, вышедшим из кругов войсковой канцелярии. На практике мы видим переходы из одного подданства в другое, но ни разу не видим намерения создать «незалежную» Украину. Это не значит, что все речи гетманов сочинены позднейшими их почитателями. Об Украине-матери, «отчизне» читаем иногда в гетманских универсалах. Но мы уже не заблуждаемся насчет этих патриотических излияний. Они — простое порождение логики казачьего путчизма. Затевая бунты для удержания узурпированной власти и материальных выгод, старшина не|87: могла приводить этих мотивов в оправдание своего поведения, надо было аргументировать ad populum {55}, пускаться в декламацию о любви к родине, о благе народа. Вот почему поляк Мазепа, затеяв свою измену исключительно по личным побуждениям, счел нужным клясться перед распятием, что начинает дело для блага всей Украины. Чем беспутнее, чем аморальнее гетманы, чем больше вреда народу приносили своими похождениями, тем с большей слезой в голосе произносили слово «отчизна». Национальная нота казачьей «публицистики» тех дней — один из видов демагогии и маскировки. Это почувствовали в XIX веке многие украинофилы. Даже Тарас Шевченко, заунывный певец казатчины, срывался иногда с тона и начинал совсем не в лад:
Раби, подножки, грязь Москви,Варшави сміття — ваші пани,Ясновельможнії гетьмани {56}.|88:
Установление крепостного права в Малороссии
В антирусской пропаганде есть особо острый пункт, требующий специального рассмотрения. До сих пор он остается «действующим» по причине крайнего невежества русского общества в украинской истории. Речь идет об установлении крепостного права в Малороссии, которое приписывается москалям. Они, по словам Петрика, «позволили нашему гетману пораздавать старшине маетности, а старшина… позаписывали себе и детям своим в вечное владение нашу братью, и только что в плуги их не запрягают, а уж как хотят, так и ворочают ими, точно невольниками своими» [76]~.
Сообщение это очень авторитетное. Принадлежа к казачьей аристократии и занимая — до своего бегства в Запорожье — видный пост в войсковой канцелярии, Петрик превосходно знал картину закрепощения простого народа. Конечно, он и сам «запрягал в плуги» крестьянскую братью, ибо трудно поверить, чтобы, будучи правой рукой генерального писаря Кочубея — тогдашнего друга Мазепы, он остался чистым агнцем, не запятнанным всеобщей крепостнической практикой. Не соверши он какого-то преступления по службе, после чего вынужден был бежать, он безусловно не порицал бы москалей за то, что те «позволили» ему сделаться крупным помещиком. Только попав в Сечь, в вынужденную оппозицию к гетману, обрушился он на это «позволение», забывши, что Москва «позволила»|89: и многое другое — сбор податей, администрирование и полное управление краем. Петрик великолепно знал это, и, тем не менее, остался верным казачьей традиции переносить ответственность за свои грехи на Москву.
Позднее введение крепостного права в Малороссии приписано было императрице Екатерине Второй. Кому не известна «Русская история» гр. А. К. Толстого?
Messieurs,— им возразилаОна: — vous me comblez,И тотчас прикрепилаУкраинцев к земле.
Событие это связывают с указом 3 мая 1783 г., положившим, по всеобщему мнению, конец свободе в малороссийском крае.
Унылый, томный звук прольюОт струн, рекой омытых слезной:Отчизны моея любезнойПорабощенье воспою*.
Так начинается «Ода на рабство» В. В. Капниста, появившаяся вскоре после указа 1783 года. По всем правилам ложноклассической пиитики, сильно тронутой сентиментализмом, поэт удаляется сначала «на холм, древами осененный», потом «уклоняется» в густую рощу, где, севши «под мрачным мшистым дубом», предается горестному созерцанию несчастья, обрушившегося на Малороссию:
Куда ни обращу зеницу,Омытую потоком слез,Везде, как скорбную вдовицу,Я зрю мою отчизну днесь*.
Из ламентаций его видно, что роковой указ рассматривается как грань между двумя эпохами малороссийской жизни. Одна — светлая, счастливая, свободная, другая — отмеченная знаком рабства, слез и стенаний:|90:
Везде, где кущи, села, градыХранил от бед свободы щит,Там тверды зиждет власть оградыИ вольность узами теснит.Где благо, счастие народноСо всех сторон текли свободно,Там рабство их отгонит прочь.Увы! судьбе угодно было,Одно чтоб слово превратилоНаш ясный день во мрачну ночь*.
«Одно» только слово, один законодательный акт. Так представляли и представляют себе введение крепостного права на Украине девяносто девять процентов образованных людей в России. Для полуобразованных и совсем необразованных пущена с давних пор еще более грубая версия, согласно которой украинский народ, освободившись от польских помещиков, попал в другое рабство, к помещикам русским, которым царица раздала земли и крестьян в Малороссии.
Катерино, вража бабо,Що ты натворила!Степ широкий, край богатыйПанам роздарила.
Вирши эти приобрели всероссийскую известность, цитировались в тысячах речей и журнальных статей, раздавались с трибуны Государственной думы, даже здесь, в эмиграции, приведены А. В. Карташёвым в «Очерках по истории русской Церкви», вышедших в 1959 году в Париже [77] {57}. В полном согласии с либеральной версией, он упрекает Екатерину за «введение в обширных пределах Украины не бывшего там крепостного права»*.
В Советском Союзе таких образцов — не меньше. Раскрыв «Историю русской литературы XVIII века» проф. Д. Д. Благого [78], можно прочесть об указе 1783 г., как о «закрепощении крестьян, до того бывших лично свободными» {58}.|91:
Что после этого требовать от публицистики и всяких безответственных видов печатного слова?
Весь этот ворох бранных стихов, слезливых и высокопарных од, возмущенных речей и проклятий — превосходный образец невежества, обывательского восприятия истории и сознательно распускаемых с политическими целями легенд.
Новое рабство, действительно, установилось на Украине, и было, по словам народа, «хуже лядского». Но закабалителями выступили не великороссы, а свои доморощенные паны, вышедшие из среды казачества. И произошло это не по указу Екатерины, а задолго до него. В положение украинского крестьянства указ 3 мая 1783 г. не внес никаких изменений, и, по мнению исследователей, не был даже замечен крестьянством. Земли были расхищены и мужики закреплены задолго до воцарения Екатерины.
Вот пункт 8-й указа, наиболее нас занимающий:
«Для известного и верного получения казенных доходов в наместничествах Киевском, Черниговском и Новгородско-Северском, и в отвращение всяких побегов к отягощению помещиков и остающихся в селениях обитателей, каждому из поселян остаться в своем месте и звании, где он по нынешней последней ревизии написан, кроме отлучившихся до состояния сего Нашего указа; в случае же побегов после издания сего указа поступать по общим государственным установлениям» [79]*.
Пункт этот дополняется соответствующими штрихами, разбросанными в других частях указа — распоряжением оставлять на усмотрение помещиков раскладку податей с крестьян в частновладельческих деревнях и запрещением принимать беглых малороссийских поселян. Даже если бы мы не располагали никакими другими документами, кроме этого пункта, его достаточно было бы для установления факта существования крепостничества в Малороссии до 1783 года. Мы видим здесь весь характерный крепостной ландшафт — «помещиков», «частновладельческие деревни», «поселян», «побеги», доставляющие помещикам «отягощения». То обстоятельство, что поселяне не просто уходят, а бегут, свидетельствует о невозможности|92: легального ухода с места. Это и есть главный признак зависимости. Целью Екатерининского указа было не введение крепостничества, уже существовавшего в крае, а распространение на Малороссию административных мер, связанных с фиском и действовавших во всех прочих российских губерниях. Такая унификация была бы невозможна при различии экономически-правовых отношений.
