О женщинах - Сьюзен Зонтаг
В любом случае с семьей ничего нельзя сделать в приказном порядке. Вне всякого сомнения, какая-то форма семейной жизни продолжит существовать. Что необходимо, так это не уничтожение семьи, но отказ от противопоставления (особенно глубоко укоренившегося в капиталистических странах) между «домом» и «внешним миром». Это противопоставление тлетворно. Оно угнетающе действует на женщин (и детей) и душит чувство общности, сестринского и братского, на котором может быть построено новое общество.
9. На какое место в списке задач женской борьбы вы ставите право на аборт по собственному желанию?
Легализация абортов — это реформистское требование, как и ликвидация стигмы на незамужних матерях и так называемых незаконнорожденных детях, а также открытие бесплатных детских садов для детей работающих матерей, и потому оно неоднозначно. История показывает, что женскую ярость, направленную только на требование реформ, слишком легко усмирить (как случилось с движением суфражисток в Англии и Америке, когда женщинам-таки дали право голоса после Первой мировой). Подобные реформы обычно притупляют и затем резко распыляют энергию борьбы. Можно даже сказать, что они идут на пользу репрессивным системам, добиваясь от них лишь послаблений. Вопреки горячим ожиданиям, особенно в Латинской Америке, более вероятно, что получение права на аборт — как и права на развод, покупку дешевых и легальных контрацептивов — будет только способствовать сохранению текущей системы брака и семьи. Подобные реформы в действительности укрепляют власть мужчин, опосредованно поощряя сексуальную распущенность и эксплуатацию женщин, что в этом обществе считается нормальным.
Но реформы в этой области отвечают насущным нуждам сотен миллионов женщин — всех, кому не досталось богатства и привилегий. Улучшение их положения способно привести и к другим требованиям, при наличии теоретической подкованности женского движения. Ценность борьбы за реформы такого малого, неоднозначного политического веса во многом зависит от географии. Как правило, чем тяжелее предстоит борьба, тем с большей вероятностью она будет политизирована. Так, в Италии или Аргентине кампания за легализацию контрацептивов и абортов имеет в большей степени политический характер, чем в Норвегии или Австралии. Само по себе право на аборт не относится напрямую к политике, несмотря на крайнюю необходимость в нем с гуманистической и экологической точки зрения. Значительность оно приобретает вкупе с требованиями и действиями, нацеленными на мобилизацию и просвещение большого числа женщин, которые еще не задумались о своем угнетении. В статусе женщин ничего не изменится, если они добьются только какого-то одного права. Тот факт, что развод фактически невозможен в Испании, но при этом его легко получить в Мексике, не значит, что положение женщин в Мексике значительно лучше положения женщин в Испании. Но борьба хотя бы за это право может стать важным шагом в подготовке к более основательным действиям.
10. Как к вам, бесспорно эмансипированной женщине, относятся мужчины?
Я бы не назвала себя эмансипированной женщиной. Так просто всё не бывает. Но я всегда была феминисткой.
Когда мне было пять лет, я мечтала, что стану биохимиком и получу Нобелевскую премию. (Я тогда только прочитала биографию мадам Кюри.) В десять лет я променяла химию на медицину. В пятнадцать я уже знала, что стану писателем. Что я хочу сказать: мне никогда не приходило в голову, что мне могут не дать заниматься всеми этими вещами «в мире», потому что я родилась женщиной. Возможно, причиной тому мое хворое детство, проведенное за книгами и в химической лаборатории в пустом гараже, жизнь в глубокой провинции США в семье настолько не полноценной, что я назвала бы ее «субнуклеарной». Я странным образом не знала даже о существовании такого барьера. Когда в пятнадцать лет я поступила в университет и покинула дом, а затем попробовала работать в разных сферах, мои отношения с мужчинами в профессиональной среде всегда складывались, за редкими исключениями, самым дружеским и безмятежным образом. Так я и продолжала жить, не осознавая проблемы. Я даже не поняла, что я феминистка, — настолько непопулярным явлением это было в то время, — когда в семнадцать лет я вышла замуж и не стала менять фамилию; таким же «личным» проявлением принципиальности я считала тот факт, что при разводе с мужем семь лет спустя я с негодованием отказалась от автоматической попытки моего адвоката подать на алименты, хотя я была без гроша за душой, без дома, без работы на тот момент и с шестилетним ребенком на руках.
Время от времени я замечала, что люди говорят, как, должно быть, трудно быть одновременно независимой и женщиной; меня это всегда удивляло — и иногда раздражало, потому что эти люди казались мне недалекими. Для меня проблемы не существовало — не считая зависти и неприязни, которые я периодически чувствовала от других женщин, образованных, безработных, привязанных к дому жен моих коллег. Я понимала, что я — исключение, но мне не казалось сложным стать исключением; поэтому я принимала свои привилегии как должное. Теперь я вижу всё иначе.
Мой случай — не редкость. Не слишком парадоксальным образом положение «эмансипированной» женщины в либеральном обществе, где большинство женщин не эмансипированы, может быть до постыдного легким. При определенном таланте и блаженной или просто упрямой незакомплексованности можно избежать (как было со мной) первоначальных препятствий и насмешек, с которыми чаще всего приходится сталкиваться женщинам, желающим автономности. Такой женщине будет казаться не сложным жить независимой жизнью; вероятно, она даже получит некоторые профессиональные преимущества от того, что она женщина, — например, она будет заметной. Ее благополучие сродни благополучию нескольких черных людей в либеральном, но всё еще расистском обществе. Любой либеральной группе (политической, профессиональной или творческой) нужна своя женщина «для галочки».
Чему я научилась за последние пять лет — с помощью женского движения — это воспринимать собственный опыт с определенной политической перспективы. Мое личное благополучие здесь ни при чем. Что оно доказывает? Ничего. Любая «эмансипированная» женщина, которая принимает свое привилегированное положение за данность, участвует в угнетении других женщин. Именно в этом я обвиняю подавляющее большинство женщин, работающих в сфере искусства и науки, занятых в либеральных профессиях и политике.
Меня часто поражает уровень мизогинии многих успешных женщин. С какой готовностью они обзывают других женщин глупыми, скучными, поверхностными или занудными и говорят, что предпочитают компанию мужчин. Как и большинство мужчин, которые относятся к женщинам свысока и по сути презирают
