Мятежный ангел - Кустурица Эмир
— Браво, браво!..
Что делать? Протягиваю руку, берусь за раму и думаю: начинается долгое бегство от большой картины…
При въезде в Пизу автобус останавливается на противоположной от отеля стороне улицы, поскольку движение одностороннее. Все спешат выйти, а я притворяюсь спящим; меня будят, и я, словно бы еще сонный, медлю, чтобы пробраться к двери последним. Шофер снимает чемоданы с крыши автобуса и выгружает остальной багаж. Я быстро открываю дверь туалета.
Как глупо! Это не решение, при следующем переезде первый же вошедший сюда пьяный музыкант, начав мочиться, забрызгает картину — как низко падет моя душа художника. Бедные госпожа Анастасия и ее супруг Жаба.
Погрузка инструментов на багажные тележки сопровождается обеспокоенными воплями музыкантов, а я тем временем решаю затолкнуть картину на крышу автобуса. Озираюсь — не следит ли кто. Взобравшись на заднее колесо, поднимаю картину и кладу ее плашмя. Прощай, шедевр!
Поспешно догоняю группу, музыканты ставят инструменты к стойке администратора, яйцеголовый портье раздает ключи. С великим облегчением получаю свой ключ.
— Господин Цустурика…
— Кустурица!
— О'кей, Кустурика!
— Кустурица, Ца, Ца, КустуриЦа!
— Сеньор Кустурица!
— Именно так.
Взяв ключ, направляюсь к лифту. Двери раздвигаются, и в тот момент, когда из прибывшего лифта выходит последний из шумных туристов, слышу за собой стук шагов по мраморному полу.
Администратор тычет пальцем в коротышку — тот сует мне картину прямо под нос.
— Чуть не угодила под колеса, я заметил, как она падает с крыши автобуса.
— И что же такое выделывал автобус?
— Перепарковывался! Шофер сказал, что картина ваша.
— Да, спасибо, мне дико повезло. Чем же вас отблагодарить? — достав из кармана два евро, протягиваю ему.
Поднимаемся на лифте: картина, шофер автобуса и я.
Шофер оглядывает полотно.
— Бэлло, уна картина перфетта, ориджинале. Это цыгане?
— Цыгане, да!
Да, да, мысленно твержу я, шагая к номеру. Странное чувство испытываю я, таща громадную картину. Словно Анастасия вместе с толстяком Жабой взобрались мне на закорки. Господин Жаба очень трогательно сравнил смерть своей жены с кончиной Моцарта. Великая любовь!
Хммм… Похоже, запах скипидара дурманит мне мозги. Если во всем этом и есть что-то хорошее, так это то, что картина совсем свежая, ведь художница умерла не так давно. В ре миноре?
Пусть моя смерть наступит не в миноре. Слишком уж он печален.
Если миф о смерти Моцарта не выдумка, то господину Жабе впору быть Сальери, тем самым человеком, чья зависть создала «Реквием», последнее произведение Моцарта. Возможно, господин Жаба убил свою жену из ревности и сам написал эту картину… но зачем? При чем тут я? Смотрю на картину, исполнившись лучших намерений восхититься ею — не только ради женщины, которая, если верить словам господина Жабы, любила меня. От скипидара я хмелею. Закрыв глаза, приникая ноздрями к холсту, я исследую его вдоль и поперек, вдыхая каждый миллиметр творения Анастасии. Чтобы полюбить его. Наконец отхожу от картины, и комната переворачивается вверх дном, я едва успеваю шагнуть к дивану и падаю на него, ударившись коленкой об стол.
Лежа в кровати, выглядываю из-под одеяла. Прищуриваю один глаз, потом другой, и так поочередно. Все слилось воедино: дух скипидара, моя любовь к дилетантам, безумный господин Жаба, смерть в ре миноре, но картины в этом списке нет.
«Будь она поменьше размером, я смог бы, наверное, смириться с ней».
Лежу, пялясь в полоток.
«Оно того не стоит!..»
«Господин Жаба — он ведь приличный человек?»
«Даже если так: неужто иначе картина уже оказалась бы в мусорном баке?.. Вряд ли».
Внезапно настроение меняется, скипидар пробуждает агрессию. Нужно напасть на артефакт.
«Располосовать прекрасное полотно, искромсать ножом, развести в камине огонь и сжечь? Нет, нет, нет! Это все равно что расчленить живого человека. Но я ведь не маньяк и не серийный убийца! Есть идея получше: разрезать холст на совсем мелкие кусочки и спустить в унитаз. Или так поступил бы еще более жестокий маньяк? Раму не трону, она хорошая. Впрочем, зачем мне рама, все ведь поймут, что я сделал с холстом. Это будет нечестно по отношению к господину Жабе. Нет, так нельзя! За такое небесно-голубая крышка надает мне по башке!»
Так или иначе после концерта нужно пробраться на чердак отеля и избавиться от источника терзаний. Эстетических и моральных. По сути, это одно и то же. Но что скажет моя небесно-голубая крышка? Об этом лучше не думать.
Концерт в Пизе удался на славу, пришло много людей, и накренившаяся башня едва выдерживала децибелы, казалось — все подпрыгивает, весь город, а потом, покосясь, повисает в воздухе, в точности как башня. Жесткий это размер, две четверти. Во время концерта мысли то и дело устремлялись в отель. Спрашиваю первую скрипку:
— В отеле есть пожарная лестница?
— Что-что?
— Жаль, — говорю, — что мы не в Англии и не в Штатах. Помнишь, там в гостиницах были железные пожарные лестницы, прямо на фасадах, от первого этажа до самой крыши?
— Это еще зачем?
— Так, из соображений безопасности, они ведь там умные.
— Это американцы-то умные?!
— А то! Видишь ли, я тоже не дурак, со временем тоже кое-что начал понимать…
Он удивленно смотрит на меня, смеется, но, похоже, недоумевает. Я играю и осознаю, что внутри меня уживаются мораль и мышь-полевка. Собственно говоря, мораль борется с мышью, сидящей во мне. Причем с осторожной мышью. Вот ведь! Кому расскажешь об этом? Никому.
Мне стыдно кому-либо доверить свою тайну. Люди сталкиваются со многими трудностями, умирают от голода, планета задыхается в долгах перед Богом, вот-вот грянет ядерная война — а я пекусь о судьбе бездарной картины. Я и впрямь жалок. Эта картина не стоит даже затраченных на нее красок, холста и рамы. Она не что иное, как материальное бремя планеты. Однако не стоит преувеличивать. Сколько найдется стен в домах по всей планете, на которых это полотно будет неплохо смотреться, и сколько людей с гордостью захочет показать гостям «картину маслом»? Нет, нет, нет… Будь я аморальной мышью — растерзал бы ее на части и не переживал в конце концов ни о трагически-печальном облике человека-жабы, ни о судьбе создательницы картины, которой уже нет в живых. Вопрос исчерпан, но какая разница — после концерта я закончу эту историю, как подобает, достойно, храня спокойствие, не причиняя вреда ничему, и завершу все это гуманно…
Кружка пива в грим-уборной и обратно в отель на автобусе. Первым вхожу в лифт и быстро иду по коридорам, поглядывая в окна — прикидываю, как пробраться на крышу, смотрю вверх, надеясь обнаружить пожарную лестницу или иной путь. Ночь, ничего не видно. Открываю дверь своего номера, передо мной картина. Почему бы не пойти завтра на почту и не отослать ее господину Жабе? Верное решение. Наверное, администратор Андреа знает номер его телефона?
— Я не помню даже свой номер, что уж говорить о телефоне этого человека.
— А я думал, у тебя есть его визитка.
— Так понравилась картина, что ты решил заказать ему свой портрет?
— Честно говоря, нет… В общем, ладно, не важно…
А может, выбросить ее в окно? Да ну, куда там, подумай мозгами, так же нельзя. За подобную штуку тот небесно-голубой, что кружится в вышине, проломит тебе голову и никогда больше не покажется. К счастью, меня одолел сон и разрешил дилемму той ночи.
Проснувшись наутро, я сразу вышел из номера и на цыпочках отправился искать ход на крышу. Но его не было! Как так?
По пути обратно замечаю приоткрытую дверь кладовки. Подходящее место. Возвращаюсь за картиной, выношу ее за дверь. В длинном коридоре, одна за другой, возникают горничные — идут убирать номера. Последняя оборачивается и видит человека в трусах, держащего картину. Загораживаю холст собственным телом, делая вид, будто смотрю то в окно, то на картину, поворачивая ее к свету.
