Газета День Литературы - Газета День Литературы # 60 (2001 9)

временного мира и еще более скоропреходящей жизни,

чтобы всем сердцем возлюбить сладости духовныя, непременныя?..

Иоанн Кронштадтский

Дикорастущая дикобредущая дымчатая извилистая в августовской лазоревой несметной икшанской траве кошка кошка схватила и смяла новорожденного ликующего мышонка объятого первой радостью травяной жизни…

И!..

И последний писк трепет порыв в траве — вот последний писк след мышонка в равнодушной необъятной вселенной? и все? и для чего явился в травяном мире новорожденный мышонок этот? и кто слышал последний писк порыв его? кто? кто? кто?.. Нет!..

…Я слышал писк — свист твой, мышонок безымянный!.. Я слышал… И в душе моей навек поселился отразился след жизни твоей краткой ломкой, мышонок мой…

На какой-то смертный миг — ты стал мною, а я — тобою…

Да и твоя жизнь, поэт, лишь плеск свист писк мышиный? И кто услышит тебя? Кто навек примет тебя?

Только Ты Господь необъятный мой!..

Только!..

Но ты страшишься смерти бесследной?

Тогда поэт улыбнулся и сказал:

— Так много соблазнов и искушений в жизни моей! такая жгучая обильная стая льстивых бесов как туча июньских комаров стоит вьется над сладкой греховной жизнию моей!

И если я помру — то темный рой бесов этих бросится на другую жизнь! на другую душу! на другого грешника, а жаль мне того человека! И поэтому я томлюсь стражду мучусь в мире этом отнимая у других людей бесов сладких этих…

И поэт лукаво улыбался…

…Ночь нощь была августовская перезрелая духмяная и я вышел из подмосковного икшанского летнего убогого домика моего и стал глядеть в небеса и ждать звездопадов во вселенной.

Книга ночного полыхающего неба — самая великая Книга, живая переливчатая Библия созвездий, звездное необъятное Писание где живые строки — звезды сыпучие падучие и все в душе моей…

Сколько же вмещаешь ты душа человечья моя малая?.. Колодезь звезд?..

Я люблю в ночах эти падающие скоротечные знаки строки Божьи в недвижной Книге Мирозданья

И задрав многотяжкую суетную голову свою я гляжу в вольные мерцающие небеса

Горько миндально медово пахнут от ночной росы флоксы которые я посадил вокруг дома моего и вот пришел час их цветенья

Я гляжу на звезды и чую что звезды пахнут снегом свежим

Я чую что на звездах лежит вечный альпийский снег как на вершинах таджикских далеких родных хиссарских гор гор моих

О!..

Чую дальний вселенский запах этого вечного звездного снега… И он запредельный свежий запах этот переплетается с духом цветущих земных флоксов моих но запах звездных вселенских снегов уже уж сильнее

Скоро скоро смерть моя!..

Да!.. да! да! да!.. но ты устал от этих земных цветов и давно хочешь туда туда на звездные снега что ли?

Иль в райские сады где тебя ждут возлюбленные усопшие друзья твои?

И где бродит твой отец Касым которого убили когда ты был во чреве матери и он никогда не видел тебя на земле и хочет увидеть в небесных садах

А после Руси быстротечной где земная жизнь — одна боль да мука многие встречаются в райских садах

Но! В раю шел снег в аду была весна

Но!..

Я стою в ночных флоксах и звездах

…И тогда кто-то нежно неслышно затаенно закрывает мне глаза ладонями кто-то обхватывает обвивает мня сзади материнскими забытыми шелковистыми струистыми руками словно нежными донными водорослями дремными текучими обволакивающими облачными

Ладони пахнут дальним речным чистым песком таджикских моих колыбельных рек и скользят нежно по губам моим забывшим о теле извилистой стонущей ночной жены и я забыто счастливо целую ладони вспыльчивые нечаянные эти

Кто ты полночный друг? полночная подруга моя в ночных густопахнущих ореховых горчащих флоксах сиротских одиноких моих моих моих? Кто ты, полночная подруга, когда все забыли меня в кромешном одиночестве моем? Сон что ли? Сон? Сон? Забвенье дремное ли?..

Но!.. Как ты нашла меня в этом одиноком августовском подмосковном всепианом поселке Икша в нищем призрачном летнем домике моем, который и зимой — прибежище мое?

…Ах Тимофей, Тимофей Пенфей! Я Наталья Наталия пришла из твоего родного города Душанбе, где ты был юным и курчавым и пылким возлюбленным всех дев и жен душанбинских и душисто бродил с ними в ночах расцветающего урюка а теперь там гражданская братская война резня давильня и урюк цветет средь убитых и раненых и средь пуль обрывающих рвущих урюковые лепестки.

А ты Наталия Наталия ты ль? откуда ты? как ты возросла налилась исполнилась? а где матерь твоя Людмила и отец твой Иосиф которые были друзья мне кровные и горячие и вечнохмельные в родном вечноцветущем вечнохмельном Душанбе моем?

И ты была дитя девочка дева когда я приходил в дом твой гостеприимный открытый и ночью для веселых лихих курчавых гуляк

Всегда тут было вино открытое и еда лакомая гостеприимства русского необъятного

И ты была девочка солнцеволосая! рыжая русская рожь неистово поселилась на голове твоей и средь азийских смоляных голов ты была полем золотистой ржи иль пшеницы

Ай ты рыжее солнечное солнечнокудрое златистое поле в ночи!

И я в твоем доме часто и сладко бывал в ночах и днях со ярыми гулливыми скоромимогрядущими вечноуходящими возлюбленными сладчайшими моими

Ах ты Наталия Наталья я вспомнил тебя

Запретная пшеничная колосистая ржаная солнечная юная твоя красота и тогда уже томила меня но Великая Русская защищала чутко не только необъятные рубежи свои, но и хрупкую девственность твою, но и потаенный курчавый вожделенный островок меж твоих живомраморных лакомых круглых ног ног ног и я лишь в тайных снах своих (а в глухой Империи были самые вольные сны!) находил наготу твою как в густых летних травах лужицу лазоревой дождевой воды…

А тогда я называл тебя, рыжеволосая, Лиющимся Золотом! Водопадом златистых колосистых влас влас влас!..

Ай как любил я ранней весной бродить в тающих арзобских хиссарских горах тысяч новорожденных ручьев родников водопадов! как возлюбил я вставать под эти сыпучие пылящие ледяные алмазные только что рожденные водяные горы водопады! и снимал одежды свои и одежды возлюбленных своих и мы вставали обнявшись объятые окруженные завороженные рассыпчатым льдом алмазом водопадов

Да теперь эти водопады извиваясь рассыпаясь распыляясь в дальных дальных дальных родных моих горах пылят без меня

Кручинятся они без меня без песнопевца сладкопевца а кто узнает о них без гимнов моих забытых?..

Да! Рыдают без меня печалятся мои одинокие наскальные водопады!..

Ах Натали Наталья златолоконая златокожая златолонная моя! откуда ты пришла? как нашла тощий нищий дом мой среди пьяной повальной Руси?..

Пойдем в дом мой… Ночи августовские сырые уже росяные… Я там печь-притопок растоплю березовыми солнечными прозрачными ликующими дровами потому что ночи августа звездопадника ночи одурманенных цветущих флоксов уже хладные уже холодные росы лежат на флоксах и дощатые стены дома моего сквозистые впускают ночную сырость и неуют влажных заброшенных растений…

А стены тела древлего моего уже обвалились как родные таджикские саманные кибитки мазанки глиняные мои в землетрясенье а землетрясений на родине Таджикии разрушенной моей более трех тысяч в год — это Господь более трех тысяч раз в год напоминает тамошним грешным человекам о хрупкости земного бытия…

И потому родина моя Таджикия — родина мудрецов бездомников странников воздыхающих о вечной жизни где нет страданий и землетрясений разрушающих хрупкое жилье гнездо человеческое

Но вот Наталья! Наталья! ты пришла в дом забытый дом мой златоволосая и наполнила жизнь мою и наполнила душу мою золотыми колосьями влас солнечных твоих что ли?

О Господь мой! Почему когда гляжу я на поле волнующихся спелых шелковистых колосьев — всегда я тревожусь! всегда я волнуюсь, как это зрелое спелое переполненное яровчатыми семенами зернами волнами колосьев поле поле поле

Иль качанье томленье спелых златистых колосьев как качанье детских русых курчавых головок?

Иль спелые колосья иль этот хлеб вечно волнующийся томят первобытно первозданно меня а что слаще хлеба на земле? а что слаще печной дышащей рассыпчатой лепешки?