Газета День Литературы - Газета День Литературы # 99 (2004 11)
ЕВГЕНИЙ БАХРЕВСКИЙ, востоковед
Сергей Зхус Я ЭТОТ ВОЗДУХ ПИЛ
***
Опять тяжёлая атака
Моих невидимых лисиц.
Сейчас я выгляну из мрака
Чредой неуловимых лиц.
Взревев ужасными словами
Дубиной тяжкою взмахну!
Застыла чаща с медведями
На фантастическом лугу!
***
О, царь мой сладкий, удави
Мой самый нежный взгляд.
К тебе с молекулой любви
Был послан этот яд.
Тебя я за руку не брал,
С тобой не говорил.
Ты чёрным воздухом дышал.
Я этот воздух пил.
***
С таким запасом мрачной немоты
Не избежать причудливой войны.
О, Суздаль моего ума. Как сложен
Путь ядер будет. С лабиринтом ножен
Не совпадут гиперболы мечей.
Не лучше ль нож в тебя воткнуть скорей,
Чтоб ми-бемолью чистой, голубой
Тяжёлый рёв заколебался твой?
MILITARY
Мягкие ружья сплетём в боевой миномёт.
Ветки берёз и медовые венчики трав.
Бродим по полю, серебряный взяв пулемёт,
Чёрные мины к груди на мгновенье прижав.
Летние грозы бегут далеко впереди,
Грозы орудий степных, перевитых плющом.
Лишь ветер дремотный качает стальные стволы,
Стволы разрушительной силы, плюющей огнём.
***
Дракончики летят на свет лампады,
Лишь на мгновенье заменяя мотыльков,
Что были бронтозаврами когда-то
И спали до поры в глуши веков.
Но рыцари с печальными глазами
Встречают их у краешка зари
И тянутся холодными мечами
К безумным шеям, жаждущим любви.
ОСЕННИЕ ЗАЙЦЫ
На спелый мох мы упадём с тобою,
пронзённые индейскою стрелою,
давя щеками ягоды хмельные,
вдыхая ртом пылинки золотые.
Листва уж вянет.
Влажный мир стрекоз
бледнеет и дрожит за дымкой слёз.
МЕТАМОРФОЗЫ БРОНЕНОСЦА
Я в медовой капле увяз.
Вы увидеть меня смогли бы
Сквозь кристально чистый алмаз
Меж ветвей драгоценной ивы.
Я ползу электрическим скатом
По излуке точёных бровей
Командиров и ихних солдатов,
Умирающих в зыби морей.
ЛЮБОВЬ РЫБАКА
Ведь ты же видишь,
Это невозможно.
Уйдут моря за пашню летом.
А рыбы нам останутся седые.
В клетушке серенькой сидим сидим.
Все в чешуе, как будто рыбы.
А сами рыбьи головы едим.
***
И шёпот коня за полночной рекой
Колеблется в воздухе рядом со мной.
Мой дивный жираф пробежал навсегда
Меж сумрачных трав, где сияет вода.
Смотрите,
тончайшая башня за сотней морей
Распалась на атомы редких солей.
Теперь — там, где Солнце над миром встаёт,
Нам тонкий германия мнится налёт.
***
Как летний пруд стояло небо
Над фиолетовой Москвой.
Унылый цвет немого хлеба
В окне у булочной простой.
Плутон висел под небом тёплым,
неспешный мой склоняя ход
поближе к стенам зданий блёклым.
Из магматических пород.
***
Ночами нежная равнина
Нас обнимала и звала.
А нам три нежных георгина
Во тьме торговка продала.
И эта женщина в платочке
С гиперболическим ведром
Бежит по трепетной цепочке
В свой извивающийся дом.
***
Эта мрачная вишня — вопрос,
Сводит скулы мои от мечты:
— Ты пойдёшь до высоких берёз
собирать на рассвете грибы?
— Нет!
…короткая схватка, борьба,
Поцелуи меж согнутых ног.
Пряный воздух рывками дыша,
Сок любви мы прольём на Восток.
***
Я пришлю тебе мёртвого мима
С обмороженным бледным лицом,
С голубыми цветами в корзине,
В чёрной шляпе с павлиньим пером.
Ты отпрянешь испуганной ланью
Вглубь квартиры красивой своей,
А уж я тут как тут, и тираню,
И целую меж строгих грудей!
Александр Проханов МИРОВАЯ ОСЬ (Отрывок из нового романа “Надпись”)
ВОЛНЫ ШЛИ ИЗ КИТАЯ. Свет был бессловесным посланием, таинственной молвью, которую Коробейников силился и не мог разгадать. Загадочная страна через темные очертания гор что-то вещала Коробейникову, разговаривала с ним дыханием света. Эти прихотливые, существующие тысячи лет очертания, и одинокая удаленная сопка, озаренная с одной стороны, и розоватая, с нежными тенями степь, над которой кружил тяжеловесный ворон, и слетающие с чьих-то огромных уст, пульсирующие волны света, — все это был Китай, о котором он так мало знал. Золоченые Будды среди красного убранства храмов. "Зимний Дворец императора" с черепичными крышами, резными драконами, каменными священными львами. "Летний дворец императора" у лазурных прудов, по которым плывет ладья, оставляя на лазури розовый след. Алебастровая армия воинов, бессчетными рядами стоящих по пояс в земле, — доспехи, мечи, мужественные пехотинцы, грациозные всадники, молчаливые генералы в долгополых одеждах. И конечно "Пекинская опера", — танцующие лицедеи с мяукающими голосами, в ярко раскрашенных масках, тяжелых шелках, с движениями марионеток.
"Пекинская опера" — так называется эта игра, в которой участвуют солдаты с палками, пыльные, с приподнятыми пулеметами, транспортеры, полковник Трофимов в мятой панаме с лицом притаившегося охотника, и он сам, Коробейников, вцепившийся в скобу транспортера, глядящий на мятую, из оцинкованного железа трубу…
Предрассветный ветер принес с сопки звуки: звяк лопаты, неразличимые голоса, нечто, напоминавшее смех. Там, на вершине, китайские солдаты долбили окоп. Скребли металлом гору, переговаривались. Кто-то произнес забавную шутку, вызвавшую смех.
Было странно слышать смех людей, которых через минуту станут убивать. Быть может, засмеялся именно тот, в чьем рожке таится роковая пуля. Не ведает о нем, Коробейникове, — о стебельке полыни в руках, о мимолетной мысли о детях, о футурологе Шмелеве, с которым мечтали оказаться в казахстанской степи, у подножья китайских гор, о восточном стихотворении, которое читал наизусть Валентине: "Летние травы — воинов павших грезы о славе", о Елене, которая спит в этот час в зеркальной спальне, и в ней наливается, зреет их нерожденный сын. Все эти мысли и образы пробьет молниеносная пуля, сольет их разрозненную последовательность в нерасчленимое целое…
Коробейников, приподнявшись, слушал гулкие, рвущие воздух удары. Видел, как в сумерках пузырится крохотное желтое пламя у пулеметного дула, изрыгавшего крупнокалиберные очереди. Пули со стальными сердечниками буравили камни, отстригали вершину, долбили сопку, подымая над ней облачко светлой пыли. С другой стороны, подкравшись, ударил второй транспортер, пылко, туго, вколачивая в воздух пузырящийся звук, всаживая в сопку красные гвозди.
Два "бэтээра" обрабатывали вершину, соединяя на ней пулеметные трассы. Вершина дымилась, искрила, словно на ней шла сварка, и ее приваривали к заре. На латунном листе — темная вершина, окруженная кудрявым дымком, в который вонзаются красные электроды.
