Газета Завтра - Газета Завтра 52 (1204 2016)
Что я имею в виду? А вот что.
Мне надо было сделать книжный стеллаж нестандартного вида. Подруга рекомендовала своего дальнего родственника: молодой человек, по профессии столяр, безработный. Я обрисовала ему фронт работ, мы договорились о его приезде для замера. В день замера он позвонил и сказался больным. Мы отложили встречу, но она так и не состоялась: подругин протеже исчез. Стороной я узнала, что он отъехал в какой-то монастырь (он очень религиозен). Занавес.
Теоретически сегодня, в кризис, любой заказ работники должны ловить на лету. Не ловят. Почему? Да просто неохота. Празднолюбцы они. Ценность праздно-созерцательного времяпрепровождения для нашего человека зачастую выше заработка. В конце концов, миллиардером ты от лишнего заказа не станешь, голодать ты и так не голодаешь, а потому — ну его на фиг, возжаться тут с каким-то нестандартом. Так рассуждает, вернее, не рассуждает — так чувствует наш типичный работник.
Капитализм, пресловутая рыночная экономика удаются там, где для людей ценность заработка, даже самой малой денежки выше ценности праздного времяпрепровождения. Праздность ведь, на самом деле, хорошая штука, она может быть счастливой, даже творческой. И вот её-то человек и обменивает на заработок. Или не обменивает, если праздность дороже.
Наш человек ценит свою праздность очень высоко. За малые деньги он трудиться не согласен. (Иногда и за большие тоже). Именно по этой причине в нашей бедной стране цены на услуги оказываются не ниже, чем в богатых странах. Например, цены репетиторских уроков у нас — как во Франции или в Германии. При этом все репетиторы жалуются, что из-за кризиса клиентура поубавилась. Но цены не снижают. Нет работы — ну и ладно, посижу без работы.
Я совершенно никого не критикую: осуждать и критиковать — это дело пустое и вздорное. Надо просто осознавать вещи как они есть и строить жизнь в соответствии с познанными фактами.
А факты такие. Наш человек, если предоставлен себе, работает по минимуму. Заработав на прожитьё, он к большему редко стремится.
Это я постоянно наблюдаю среди своих продавщиц, работающих на себя. Ценность dolce far niente — cладостной праздности — для нашего человека велика, как для какого-нибудь итальянца-южанина. Не случайно трудолюбивые итальянцы-северяне всё норовят отделиться от своих южных братьев-празднолюбцев, чтоб не кормить дотационные регионы.
Но это их дела, а нам-то что делать? От кого отделяться? Ведь совершенно ясно, что нам насущно требуется развитие, а для развития нужно увеличить количество народного труда.
Чтобы правильно организовать труд, нужно в первую голову правильно понимать характер типичного работника. Не превозносить его или осуждать, не требовать, чтобы он сделался чем-то иным и усвоил новые мотивации и представления, а понять и принять его таким, каков он есть.
А приняв — ему нужно помочь, организовав жизнь по мерке нашего человека. Не заставлять его делать невозможное: самому себя мотивировать и организовывать свой труд, а по возможности делать ставку на коллективные формы труда. Чтоб человек не мыкался сам по себе, не вёл "войну каждого против всех", как учил великий капиталистический мудрец Гоббс, не с кем-то там конкурировал, как учит велемудрый "экономикс", а становился на проложенные рельсы и по ним ехал. Когда нашему человеку указано его место и его тягло, когда не нужно ничего выдумывать, когда ты встроен в какую-то структуру, когда не надо выдумывать себе работу, когда нет выбора, работать или не работать — вот при таких условиях наш человек — хороший работник. Особенно если сказано, что работает он на важное общее дело, когда он видит, что и вокруг все тоже работают. Между прочим, нашему человеку важнее, что он работает на общее дело, чем пресловутое "на себя" — чем завлекали перестроечные витии.
Такими трудовыми ячейками при советской власти были заводы, колхозы, НИИ. Помню, в детстве я жила в заводском доме, где все родители работали на заводе, и мальчишки знали: и они, скорее всего, будут там работать. Было понятно, что делать. Сегодня — не понятно. Индустрия — это не просто заводы и фабрики — это средство приставить народ к делу, поставить на рельсы.
Сейчас рельсов нет. Пресловутый малый бизнес — это для большинства не свободное экономическое творчество, а так, выживание ввиду отсутствия "нормальной" работы. Ожидать, что малый бизнес послужит для нашей экономики драйвером развития — значит совершенно не понимать ни экономики, ни психологии нашего народа.
100 лет назад убит Распутин
100 лет назад убит Распутин
Леонид Болотин , Юрий Воробьевский , Александр Пыжиков , Олег Шишкин
фигура старца Григория до сих пор вызывает споры
30 декабря 2016 года исполняется 100 лет со дня убийства Григория Ефимовича Распутина.
Споры о роли его личности в истории России не умолкают до сих пор. Кто-то чтит его как святого мученика, праведника, великого заступника и молитвенника за русский народ. Кто-то презирает его, считая распутником и губителем русского самодержавия. Лишь в одном утверждении все сходятся — Распутин, без сомнения, незаурядная фигура, оказавшая знчительное влияние на исторические пути нашей страны.
Либеральный жупел
Фигура Распутина крайне интересна и самобытна. Тесная связь этой фигуры с судьбой империи делает её абсолютно уникальной — в мировой истории аналогов нет.
В своё время я с коллегами очень пристально изучал Распутина с исторической точки зрения. В процессе исследования перед нами стояла задача отмести все существовавшие когда-либо мифы о нём, собрав воедино максимум достоверных воспоминаний.
Одно из таких достоверных и первых свидетельств о Распутине принадлежит некоему чиновнику МВД, который общался с тобольским губернатором в пору проживания в губернии Распутина. Этот чиновник описал эпизод, когда Распутин чуть не попал под колёса губернаторской коляски. Испугавшись, чиновник увидел, что губернатор даже не изменился в лице. "А почему вы так спокойны? И кто это?" — спросил он. Тот ответил: "Один крестьянин из села Покровское. Он уже здесь всех замучил. Его все знают: постоянно ошивается в Тобольске, что-то клянчит, кого-то друг с другом знакомит, носит нам в администрацию какие-то ворохи записок с бесконечными просьбами, молитвами. Кто-то напишет письмо ему, он это засылает в Петербург, оттуда постановление: "Разобраться", и мы сидим тут и отписываемся!".
Стиль жизни Распутина в этом кратком воспоминании виден очень хорошо. Глядя на его тогдашнюю кипучую энергию "заступничества" и "покровительства" становится понятно, почему он оказался в столице Российской империи.
Впоследствии петербургская биография Распутина ярко показывает, что все тобольские задатки развились в нём до необычайной виртуозности. Петербург — это не Тобольск, и просто так находиться у Зимнего дворца было затруднительно, поэтому Распутин избрал естественную и очень умную тактику — везде и всюду представлять себя как Божьего человека, на виду у всех проводить жизнь в молитвах и пении псалмов, изрекать путаные "пророчества" и т.д.
Поначалу все его столичные контакты устремились в духовную сферу, к Синоду. Реагировали на него по-разному: кого-то он раздражал, кого-то привлекал своей простотой и одновременно загадочностью. О нём пошли разговоры, которые в результате достигли синодального руководства, его стали рекомендовать в этом окружении, и он становится довольно известным "старцем".
Постепенно круг его знакомств увеличивается, поднимаясь до аристократических кругов. В то время в петербургском обществе некая часть интеллигенции и аристократии была склонна к различного рода религиозности и мистике. К её числу относились и некоторые жёны великих князей. Особенно привязалась к Распутину Анастасия Николаевна, жена великого князя Николая Николаевича, очень уважаемого человека в доме Романовых. Глубокая и, как всем кажется, искренняя религиозность Распутина очаровывает эту чету, и они представляют его царской семье.
В это время в семье Николая II разворачивается трагедия, связанная с тяжёлой болезнью наследника — гемофилией. Семья Николая II фактически удаляется из Зимнего дворца и переезжает в Царское село. В Зимнем дворце с этих пор они бывают только наездами. Они сильно сокращают круг общения, более не устраивают знаменитых и роскошных царских балов. Так начинается их изоляция, которая будет нарастать с каждым годом.
Говорили, что Распутин мог останавливать кровь наследнику, хотя придворные врачи к этому относились скептически. Так или иначе, не вдаваясь в медицинские аспекты, можно сказать, что Александра Фёдоровна, как страдающая мать, конечно, привязывается к Распутину, но (я подчёркиваю!) не до такой степени, как потом начинают рассказывать.
