Сергей Львов - Быть или казаться?
В институте им приводили слова знаменитого русского медика Захарьина: «Чем зрелее практический врач, тем более он понимает могущество гигиены и относительную слабость терапии…»
Им говорили: мечта выдающихся медиков прошлого стала основой советской медицины. Профилактику полагает она главным направлением своей работы. Им разъясняли: авторитет санитарного врача в нашей стране высок; его деятельность — одна из основных государственных функций здравоохранения. Они обещали принести в город, где будут работать, не только знания, но и высокое представление о государственном долге санитарного врача.
А первое, с чем они столкнулись, было неуважение. Сами они дать поводов для неуважения не успели и отнесли его за счет своей профессии. Здесь не уважают их профессию. Их дело окружающие не принимают всерьез.
Молодой врач СЭС — Ольга Доронина впервые в жизни докладывала на заседании горисполкома. О нарушении правил торговли продуктами. Вчерашняя студентка волновалась. Говорила с излишней горячностью.
Возможно, следовало объяснить и оратору и присутствующим, что практическое разрешение вопросов, поставленных в докладе, не такое уж простое дело. Но необходимое. За предостережениями врача стояли данные науки. И уж чего ни в коем случае делать не следовало — обрывать новичка, высмеивать его доводы и выдвигать доморощенную теорию: «Фрукты — продукт чистый. Их освещает солнце и омывает дождь».
Молодой врач Ольга Доронина получила несколько таких «уроков» и работает теперь в лаборатории.
Спрашиваю, почему так случилось, и серьезные люди серьезно говорят: «Плохой характер».
Пренебрежение к санитарным врачам и их науке в Энске чаще всего проявляется очень просто: им не возражают, их просто не слушают.
Главный врач призывала молодых не портить отношений, а «строптивые» новички то и дело говорили вслух о том, что их тревожит в работе на станции.
Машин не хватает, а те, что есть, используются плохо. Инфекционные больные добираются до больницы, кто как может. Хорошо еще, если пешком, а то и в городском автобусе, распространяя инфекцию. Очаги инфекции обрабатываются по старинке. Станция отстала и от требований науки, и от темпов роста города. Надо многое менять.
Руководители горздрава и города урезонивали молодых: «Гордиться должны, что работаете в таком городе, а вы все недовольны. Может, уйти хотите?»
Нет, они не хотели уйти! Они хотели гордиться и своим городом, и своей работой. Только гордость свою полагали в том, чтобы быть истинными врачами санитарной службы, а не казаться ими.
«Строптивцы» написали письмо в облздравотдел и Министерство здравоохранения. «Мы знали, что нам придется портить отношения с людьми, которые нарушают эпидемиологический режим… А нас учат не выносить сор из избы».
История эта поучительна.
От результатов первой встречи молодого специалиста с практикой зависит многое во всей его дальнейшей жизни и работе.
Приобщение к практике, сближение представлений, почерпнутых из учебников, с жизненной действительностью выглядит по-разному. Оно зависит от того, кто и как направляет этот процесс.
Одно дело научить молодого специалиста, как претворять в повседневную жизнь высокие принципы его специальности, другое — под флагом обучения жизни заставить его поступиться этими принципами. Подобное обкрадывание молодой души сопровождается обычно сентенциями вроде молодо-зелено, стерпится-слюбится, благо мещанская мудрость заготовила их с запасом на долгие годы.
В те дни, когда на молодых нажимали, когда им «дружески» советовали «переменить характер», «не выносить сор из избы», они сдавали экзамен. Экзамен на гражданскую принципиальность. И они его выдержали, оставшись при убеждении, что сор из избы надо выносить. Что их человеческий, профессиональный и гражданский долг совпадают. Чем принципиальнее будут молодые специалисты в любой области работы выполнять свой долг, тем больше пользы принесут тому городу, где работают, тем лучшими его патриотами станут.
Горбатая пластинка
Мой знакомый — способный, образованный человек. У него широкие интересы, основательная подготовка, знание иностранных языков, «есть перо». Мы не виделись года два. Встретились случайно. Спрашиваю:
— Как дела?
Отвечает:
— Из редакции наконец ушел!
Отвечает решительно. Словно хочет убедить меня — пора! А меня убеждать не надо. Его научные замыслы — о них он увлеченно рассказывал мне несколько лет назад — плохо сочетаются со стремительным ритмом редакционных будней, особенно когда тебе уже под пятьдесят. При прошлой встрече мой собеседник воскликнул:
— Теперь или никогда!
И вот свершилось!
— Что делаете? — спрашиваю я.
Знакомый, подмигнув, говорит:
— Функционирую в одной шибко научной шараге!
Никогда прежде в его лексиконе ничего подобного не встречалось.
Он продолжает расписывать достоинства этого учреждения. Ни слова о его проблематике, ни полслова о возможности наконец‑то разработать давно занимающую моего собеседника проблему, ни четверти слова о научном коллективе и атмосфере в нем. И наконец, ни звука о тамошней библиотеке, с которой он, книжник, раньше непременно начал бы разговор о новой работе. Сияя, он рассказывает лишь о том, что там можно совсем не работать. Говорит, сколько печатных листов продукции в год обязан «выдать на-гора».
— За месяц отпишусь! Левой ногой! Вложат в папку, поставят на полку. Работа — не бей лежачего!
Своим тоном он словно приглашает меня разделить его восторг: вот какую кормушку посчастливилось найти.
Мы прощаемся. Я еще раз растерянно гляжу на его умное лицо, респектабельную фигуру. Да что же это такое? Неужто, он и впрямь попал в учреждение, которое не ведет настоящей научной деятельности, а лишь симулирует ее? Только вот почему он считает, что выдавать себя за прохиндея приличнее, чем быть тружеником? Не хочет признаваться, что в немолодые годы нелегко от журналистской деятельности переходить к научной, овладевать тем новым, что появилось в его специальности за это время? А ведь именно я прекрасно бы его понял! Далеко не начинающим литератором я обратился к историческому жанру. Занятия им — близки науке. Нам есть о чем потолковать с ним. Но как заговорить о серьезных проблемах с человеком, который отзывается о своей деятельности с таким цинизмом? Увы! Он не одинок.
Слова «интеллигент» и «бездельник» — несовместимы. Ведь основное значение слова «интеллигент» — работник, подчеркиваю, работник умственного труда, однако тут па наших глазах произошли некие опасные изменения. Они — симптом болезни, происхождение которой я объяснить не берусь. Это дело психологов и социологов.
Когда‑то интеллигентный бездельник тратил немало времени, доказывая, как много он работает, теперь же вывелась новая довольно многочисленная порода «интеллигентов» (в данном случае это слово приходится брать в кавычки). Они без всякого стыда и даже с какой‑то гордостью рассказывают, как бездельничают в своем научном учреждении, «кантуются», заседания «отсиживают», от своих тем «отписываются».
Иногда это правда. Чаще вранье. Дань странной моде. Оказывается, в определенном кругу «престижна» не репутация труженика, а слава ловкача, получающего деньги ни за что. Пусть это поза. Она не безобидна, ибо заразительна. Зеленая молодежь не просто твердит вслед за старшими, что «кантуется», но и на самом деле начинает «кантоваться».
Вредная для незрелых поза эта небезопасна и для вполне созревших. Если упорно говорить о своей работе с ернически-неуважительной гримасой, гримаса прилипнет к лицу, проест кожу, начнет отравлять душу. Ущерб понесут и человек, и его дело, и окружающие. Ведь работа делается для них.
Полагаю, необязательно оговаривать, что у нас добросовестных работников науки неизмеримо больше, чем бездельников и лентяев. Мы возмущаемся браком, где бы мы с ним ни встретились, но как же нетерпим он там, где должны создаваться духовные богатства.
Читаешь восторженную заметку об известном актере: днем он репетирует, вечером играет в театре, потом летит на киносъемки в другой город, в промежутках записывается на радио, выступает на телевидении, преподает в театральном вузе, в ближайшие дни выступит в большом концерте… Есть актеры такого многогранного таланта, такой неистощимой энергии и темперамента, что они действительно все это успевают: многое — хорошо, кое‑что — блистательно.
Но у настоящих театралов такие заметки умиления не вызывают. Слишком часто наши любимые актеры появляются в фильмах, которые могут принести их репутации только ущерб. На экране телевизора иные из любимцев публики повторяют старые-престарые находки или играют так, как никогда не позволили бы себе играть на сцене. С болью в сердце смотрел я недавно на замечательного актера в безвкусной телепостановке. И постановка плоха, и то, что он делал в ней, — оскорбление его дарованию. Если такая всеядность не эпизод, мы не сегодня-завтра увидим из зала театра, сцена которого — главное дело всей его жизни, — он уже не тот! Соглашаясь выступать кое с чем и делая это кое‑как, эксплуатируя свою заслуженную славу, он расточает свои силы. А они принадлежат не только ему. Зрителям.
