Федор Булгаков - Всемогущество денег в древнем Риме
Банки – «niensae» – помещались на форуме. В начале то были небольшие бараки – tabernae, построенные или нанятые государством. Банкир помещался за своей конторкой, отделенной от публики решеткой, практичность которой не требует пояснений.
Здесь, на форуме, вокруг этих бараков, на открытом воздухе располагались спекуляторы того времени, начиная с важнейших ростовщиков и кончая самыми низкопробными лихоимцами. Приближаясь к Капитолию, вы могли видеть двух Янусов, т. е. две небольшие арки, чрез которые шли четверо ворот; арки были украшены барельефами. Между двумя этими Янусами и находилась биржа Римлян. Впоследствии, для защиты спекуляторов от дурной погоды, возведены были обширные и пышные базилики. Первая базилика, т. е. первая биржа, – хотя базилика служила собственно для других целей, – была построена две тысячи семьдесят четыре года тому назад Катоном старшим.
Не трудно понять, какая сильная агитация должна была царить в базиликах и на всем форуме, в случае важных событий, когда tabellarii приносили дурные вести из Азии или из Африки, известия, которые могли вызывать на римской площади финансовый крах. Впрочем, крахи эти были редки, благодаря кредиту ростовщиков и благосклонному вмешательству государства.
Банкиры никогда не имели большего влияния на государство. Нельзя того же сказать о ростовщиках, которые, без преувеличения, долгое время были хозяевами всего тогдашнего мира, так как они хозяйничали в Риме. И ни в какую эпоху финансисты не имели такого огромного влияния на внутреннюю и внешнюю политику своей страны.
Да и откуда же выходили ростовщики? Они не выходили из плебеев, слишком бедных, ни из патрициев, которым даже законом воспрещалось вступать в финансовые компании. Они выходили вообще из сословия римских всадников и вскоре звание всадников слилось с ростовщическими обществами. Начиная со II века оба эти выражения на деле становятся почти синонимами. И так, ростовщики могли опираться на это могущественное сословие, которое всегда действовало за одно с ними.
Они располагали между прочим силой, которая дается ассоциацией, соединенными капиталами, крупными предприятиями или спекуляциями, распространявшимися с одного конца вселенной на другой. Они ссужали взаймы не только частных лиц, они одолжали народы и монархов, которых таким образом держали в своих лапах. Откупщики налогов безжалостно изнуряли провинции налогами и обогащались на их счет.
В Риме у них была необъятная клиентура, как среди патрициев, нередко вверявших им свои капиталы, так и среди плебеев, вкладывавших свои доли или покупавших акции. По словам Полибия, почти все Римляне было заинтересованы в их предприятиях. Вот почему и не удивительно, что для предотвращения публичного краха, в том случае, если предприниматели оказывались в убытке, государство являлось на помощь и соглашалось или похерить или же облегчить договор с ними.
Благодаря своей клиентуре, плебейской и патрицианской, и благодаря своим капиталам, ростовщики нередко бывали хозяевами голосования. Они содержали суды, поддержка которых была обеспечена за ними, побеждали тех, кто был им враждебен. В зависимости от того, насколько замешан был их интерес, они принимали или же уничтожали законы. Они настояли на отмене подрядов с торгов, которые для них были невыгодны. Горе тем, кто вздумал бы противиться их хищениям! Таковых предавали суду, изгнанию, иногда даже убивали. Они способны были на все, чтобы заполнить свои кассы. Вследствие чудовищных своих хищений, они всегда вызывали в провинциях ненависть к себе, а иногда даже грозные восстания: избиение 100.000 римлян в Азии во времена Митридата произошло главным образом вследствие тирании ростовщиков. Они затевали войну ради наживы. Они содействовали разрушению Коринфа и Карфагена, в видах истребления опасных своих врагов. «Где имеется хоть один ростовщик, – говорит Тит Ливий, – там нет более ни общественного права, ни свободы для союзников».
А правосудие? С давних пор воздействовали они на судей подкупом или же террором. С того дня, когда правосудие оказалось в их руках, можно было сказать, что они стали хозяевами Рима. В 122 году Кай Гракх предоставил суды всадникам, т. е., ростовщикам. Закон этот возвел их могущество до апогея. Что бы ни делали они, они были уверены в безнаказанности, и нам хорошо известно, что никакое чувство честности и справедливости не останавливало их. Ярче, чем кто-нибудь, Монтескье выяснил злополучные последствия системы, отдававшей власть и честь в руки финансистов: «Подобно тому, как располагающий деньгами всегда является хозяином другого, так и откупщик казенных доходов становится деспотом по отношению к самому государю: он не законодатель, но он принуждает его давать законы. Все пропало, когда прибыльная профессия откупщиков казенных доходов, в силу их богатства, делается почетной. Это не здорово для республики; подобная вещь и уничтожила римскую республику». По распоряжению Суллы, ненавидевшего всадников, таковых умерщвлено было две тысячи слишком, затем были конфискованы их имущества, он отнял у них суды, но не мог уничтожить финансового их могущества. Вскоре, в силу нового закона (в 68 году до Р. X.), треть их снова заняли свои прежние места в судах. Цицерон, происходивший из римских всадников, был другом всадников, т. е. ростовщиков. Он пробовал в управлении своем опираться на союз Сената с сословием римских всадников. Он нуждался в них во время борьбы с Катилиной. Будучи честным человеком, он тем не менее знал об их злоупотреблениях, льстил им, щадил их, осыпал похвалами, называл столпами республики, защищал их в суде. Была ли то симпатия к ним? быть может, он боялся их могущества, – во всяком случае, как политик, он не мог обойтись без них. Положение его между ростовщиками, которых он не желал раздражать, и провинциалами, которым хотел оказать покровительство, – было крайне затруднительным. «Предоставьте свободу, – говорить он, – ростовщикам, не допуская, во всяком случае, гибели провинциалов». И потому всадники и ростовщики так энергично отстаивали его против Катилины.
Проследим деятельность одного из этих финансистов, некоего К. Рабирия Постумуса. В защитительной речи, которую Цицерон произносит в его пользу, он знакомит нас с необычайными приключениями своего клиента. Отец его был одним из первых представителей сословия римских всадников, одним из наиболее значительных среди ростовщиков. Рабирий последовал примеру своего отца: «Руководимый самой природой, он увлекся той же деятельностью. Он совершил много дел, заключил массу обязательств, взял в подряд на значительные суммы общественные доходы, ссужал взаймы нацию, получал проценты со многих провинций, доверял монархам и одолжил громадную сумму Александрийскому царю Птоломею Аплетесу. Между тем он не переставал обогащать своих друзей, давать им поручения, доверять им разные дела, поддерживать их своим кредитом и даже своими деньгами». К несчастию, должник его Птоломей был свергнут с престола своими подданными и явился в Рим, в поисках за средствами, чтобы снова занять престол, для чего обратился в своему кредитору. Рабирий, желая не лишиться одолженной уже им суммы и вернуть ее, ссудил снова ех-царя Птоломея. Он одолжил ему денег, чтобы тот мог окружить себя настоящей царской свитой. Дурные языки того времени говорили даже, что он дал ему денег для подкупа сенаторов. Сенат сдался на утоворы или на подкуп. Деньги Рабирия были спасены. Вскоре, однако, подчинившись иным влияниям или же иным резонам, сенат изменил свое мнение. Деньги Рабирия опять оказались необеспеченными. В отчаянии от своего промаха, наш финансист измыслил остроумное средство для возвращения царя в свою столицу и денег в свою мошну: он посоветовал Птоломею обратиться к авантюристу без стыда и совести, некоему Габинию, бывшему тогда губернатором в Сирии, с просьбой уступить эту аферу.
Развенчанный царь предложил сирийскому губернатору двадцать миллионов рублей на наши деньги, под тем условием, если он, ослушавшись приказаний Сената, восстановит его на престоле. Само собой разумеется, Габиний принял это предложение и водворил царя снова в Александрии. Рабирий только и ждал этого момента и поспешил в Египет, где занял пост управителя при монархе, который доверил ему управление своей казной и сокровищами.
Вначале Птоломей, счастливый возвращением своим на трон, проявил щедрую благодарность. Вскоре однако он забыл об испытанном им низложении с престола и о бывшем бедственном своем положении. Он видел только одно, а именно, что надо выдать миллионы Рабирию после того, как он отдал уже миллионы Габинию. Эти римляне казались ему положительно ненасытными.
Можно предположить, что Рабирий не особенно-то нежно обходился с египтянами. Хотя он и одевался à la grecque, тем не менее в нем жила душа римлянина и ростовщика. Обираемые им подданные Птоломея стали роптать. Птоломей воспользовался этим случаем, чтобы окончательно расквитаться с своим должником. Он заключил его в тюрьму. Опасаясь за свою жизнь, Рабирий бежал, причем царь, пожелавший остаться великодушным до конца, позволил ему увезти с собою несколько кораблей, нагруженных папирусом, льном и стеклом.
