Газета Завтра Газета - Газета Завтра 44 (1041 2013)
Следующая стадия разложения, когда "удивительные, непонятные условия нашей жизни, которые, с одной стороны, дают человеку широчайшую, роскошнейшую возможность отдать всю свою жизнь, всю свою душу, силу, кровь и плоть капельному личному вопросику, а с другой, - дают возможность пожираемому личным делом человеку по целым годам не ощущать ни малейшей потребности уделить что-нибудь из своих личных сил, личного горя, личного внимания на интересы, печали, радости того океана людей, среди которого он живет?".
В определениях и фразах Г.И.Успенский чертит приметы нового времени:
"Безвременье" - "желание так ли, сяк ли выскочить из условий "полного удовлетворения", иной раз "куда глаза глядят", - есть одна из самых замечательных черт общественной жизни, затерянных в хаосе постоянного "безвременья"".
"Прижимка" - о чудовищной готовности многих и многих людей присваивать часть чужого труда.
И постепенно от человека остается лишь его подобие с "раскраденным умственным капиталом", нечто "угрюмое, алчное, бездушное" и "забота о шиворатах поглотило всё его существо".
"Тащить и не пущать", "начальство тоже шуму не позволяет", "поэтому нам нельзя допускать дебошу" - это уже об архаичных охранителях нового порядка, - "А не угодно ли, ежели бы палку-то нам передать в руки, так, пожалуй, и мы правила-то да разные религии прописали бы без послабления. Пожалуйте-ко нам палку-то!" "Дайте мне! Дайте нам!" "Вас надо колотить!" - "Нет, вас"
"Власть капитала", убивающая человека среди "собственно наших неисчислимых бессмыслиц и ежедневных отупляющих тревог от этих бессмыслиц".
"Железные законы", "власть машин", вырастающие над человеком и "правовыми порядками" условия нового времени, подминающие под себя человека.
"Моллюски" - о чиновниках.
"Пинжачная толпа", "пинжаковый народ" - про менеджеров всего и вся, которые живут "не на труде рук своих, а на "наживе" денег, на "оборотах"", "жизненная сила которых - не руки, а деньги, которые толпятся у нового дела, до тех пор покуда оно не лопнет "дела" эти носят сумбурный, случайный характер. Куча народу, который "поставляет материал", занимает места, "смотрит", закупает".
"Пинжак" с самого начала предприятия почему-то таит в глубине своей души мысль о том, что дело это должно лопнуть, таит эту мысль невольно от себя, без умысла даже, и сообразно с этой неотразимой уверенностью, что дело затевается именно только для того, чтобы в конце концов лопнуть, производит и закупки, и поставки".
Успенский забрасывает грифельную ногу в разные стороны от пульсирующей болью язвы.
Он категорически не принимает отдельных явлений действительности. Как то: "свинской теории" о том, что можно делить людей на "низшие и высшие типы"; "пинжакового направления мыслей"; "новых деятелей с высшим умственным и нравственным уровнем"; интеллигентского "обжорного ряда" "утробычей" ("скопище интеллигенции, получающей жалованье, томящейся завистью, скучающей, закусывающей у клубных и железнодорожных буфетов, томящейся в танцевальных, театральных и игорных залах, на пикниках, за карточными столами, в ученых и неученых обществах и заседаниях и жаждущей прибавки. За нею следует еще более огромная масса людей, также закусывающих, также томящихся и также никакого практического результата не оставляющих после своего исчезновения с лица земли; людей, мысль которых хотя и не замерла, но освещает только пустоту и бессовестность собственного существования").
Не терпит пьянства, воровства, невежества; "керосинового мышления" перекупщиков.
Самое главное, что диагностировал Г.И.Успенский - это последствия изменений, того, как весь "произвол" нового времени "не прошел даром": покорежил людей, изменил и часто только к худшему.
"Молодое поколение с детских лет ощущает неправду сложившегося порядка, основанного на произволе и "прижимке"".
"Что мы сделали? Довели до фокус-покусов молодежь. Обобрали и обокрали".
Мозг "задушен на копейке серебром", прикован "крепо-накрепко в каждой тряпке". ""Денег подавай!" - только и вопиют новые времена".
Литературные исследования творчества Г.И.Успенского завершились в 70-х годах XX века, поэтому все эти "прижимки", "пинжаки", "дайте мне!", "безвременье" некому соотнести с нашим временем.
Пришло время увидеть себя в словах Успенского - и, глядя в зеркало, негодовать, смеяться и плакать.
Успенский утверждал, что факты из его жизни ничего не значат. Вся его биография "пересказана почти изо дня в книгах", поэтому лучшее, что можно сделать, рассказывая о нем, это передать ему слово о нас самих:
"Все, что хочется человеку, все таится в глубине-глубин его тоскующей совести".
"Нам грозит полнейшее утомление от готовых удобств, средств жизни и самого ее содержания, и единственное наше спасение, единственная возможность пробудить наши силы не на готовом, то есть не на ослабляющем даже самую охоту думать, делать и жить, а на новом, что может поднять все наши силы, что потребует даже удесятеренной энергии, состоит в опыте жить, принимая за главнейшую цель жизни благосостояние народных масс. Это трудно, но в этом непрерывном опыте, в этих непрерывных неудачах, разочарованиях, радостях, высказанных и не сказанных слезах, в этом, по-видимому, мучительном сознании недостижимости цели - во всем этом только и может быть наша самостоятельная жизнь, отсюда только и придет материал, который ляжет в основание воспитания будущих поколений".
"И как ни грустно это вымолвить, а еще не один десяток лет предстоит нам присутствовать при все более и более имеющем возрастать стремлении к наживе "во что бы то ни стало" какая такая сила, может стать на пути человеку, раз уверовавшему, что "сначала нужно добыть, а потом уж разбирать"?
Таких влюбленных в деньги людей в настоящие дни полны все углы и закоулки земли русской благодаря только неожиданности, внезапности всевозможных перемен в условиях русской жизни. Этого народа - непочатые углы.
Все они ужасно мало могут и ужасно много жаждут, и вот по всем углам земли русской, везде и всюду тысячи людей, решительно обиженных своим положением, неуменьем взяться, невозможностью рассчитывать на помощь, видящих спасение в случайном заполучении куша, который один только и может их выручить из беды".
"Мы чувствуем и видим, что есть в человеке какой-то предел, после которого этот же человек может превратиться бог знает во что, из доброго сделаться злым, из великодушного - жадным и алчным, из мирского - сущим врагом мира, разорителем его и предателем, и из человека внимательного к себе - бессмысленнейшим губителем самого себя. Где же тот пункт и в чем он заключается, дойдя до которого гармонический человек вдруг превращается в безобразие и делается решительно непохожим даже сам на себя?".
"Но теперь "ордюр" царит: и аппетит к нему развит более, чем к чему-нибудь другому, и негодование он возбуждает более, чем какое-нибудь другое явление русской жизни".
Мама Г.И.Успенского родила семнадцать детей. Глеба - первым. Выжили восемь, открыв счет смертям в жизни писателя.
Отец умер, когда Успенскому не исполнилось 21 года - в тот момент у молодого человека не было никаких заработков и должности.
Он не смог содержать семью своего отца, а в будущем - свою семью. Редкие просветления бытовых условий жизни, связанные с признанием, с успешной работой в "Отечественных записках", с покровительством таких разных Н.А. Некрасова, И.С.Тургенева. В остальное время - долги и нужда.
Кредитная яма порою столь глубока, что проводились судебные преследования. Несколько раз Успенского устраивали на службу, но он всякий раз сбегал. Последний раз, с железной дороги: "все, там служащие, знают, что они делают разбойничье дело, но все знают, чем оправдать свое положение подлецкая механика дела".
До появления первенца Саши в семье Успенских дважды рождались мертвые дети.
Многие знакомые, друзья, единомышленники писателя трагически погибли или умерли от болезней и пьянства.
Причин для душевных мук более чем достаточно, даже если не считать "психозы, вызванные непрестанными думами о голодающих крестьянах, тысячами бродящих по ледяным дорогам в поисках милостыни" (так сказано в одной из биографий писателя).
Исследователи жизни Успенского могут указать еще массу причин психического расстройства - от наследственности до геморроидальных кровотечений, измучивших писателя.
Они будут по-своему и отчасти правы.
Однако последними соломинками, ломающими хребет великим русским писателям, не могут стать думы: голодающие крестьяне, долговые обязательства и геморрой.
Русские писатели сходят с ума от невысказанного.
Страх, преследовавший Успенского в 70-80-х годах, это страх "перестать работать", не найти новой темы, ограничиться набросками, очерками, не раскрывающими в полной мере того, что происходит вокруг, не начать "новую большую вещь".
