Газета Завтра Газета - Газета Завтра 44 (1041 2013)
К слову сказать, думаю, что не следовало бесноватым давать по два года. Пожалуй, было бы вполне достаточно задать публичную порку на паперти храма.
Но сейчас не об этом речь. В письме Толоконниковой можно чему-то не верить, в чем-то сомневаться. В самом деле, угрожал ей начальник колонии или это её выдумка - как это проверить? Сказал другой работник колонии - "Учтите, я сталинист" или не говорил - какое это имеет значение? Но есть в её письме один факт, который обошли молчанием все публикации, включая передачу по телевидению и статью в правительственной "Российской газете". Об этом не упомянул и Задорнов. А факт вопиющий, чудовищный и его очень легко проверить: Толоконникова пишет, что рабочий день заключенных 16-17 часов. Если это действительно так, то всё остальное перед этим меркнет. Значит, в колониях самое настоящее рабство. И об этом никто ни слова.
Напомню, что сиделец Солженицын, например, весь срок работал по восемь часов, а по воскресеньям и по праздникам, включая чуть ли не День Парижской коммуны, были дни отдыха. И в год таких дней набиралось до 60-ти. А ныне страшнее даже, чем на каторге Достоевского, где было три свободных дня в году - на Пасху, на Рождество да на тезоименитсво царя-батюшки.
А вот о рабском рабочем дне в 16 часов в современной России - факте вопиющем - все молчат.
Пора выбить искру
Владислав Булахтин
31 октября 2013 0
Культура Общество
170 лет назад родился Глеб Иванович Успенский
Сначала представьте, что вы - ножка циркуля. Та самая, с иглой, прочность и острота которой - это ваш характер, знания и способности.
И вы отращиваете себе вторую грифельную ногу, опираетесь на первую и, кружась на ней, замыкаете первый маленький экспериментальный круг.
Вы - циркуль, и уже осознали ваше предназначение и способ существования - упереться и чертить.
Ваше превосходство над другими циркулями в готовности закинуть грифельную ногу как можно дальше и вместить в создаваемые окружности максимум окружающего пространства.
Вероятно, задачу выполнять проще, если переставлять иглу с места на место, каждый раз упирая в надежный участок поверхности.
Глеб Иванович Успенский пренебрег тактикой. Он установил точкой отсчета себя конкретный период - либеральные реформы 60-х годов XIX века в России. Время перемен, обратившееся жутким "безвременьем".
В этой точке, и до и после, болью пульсировала язва, разраставшаяся во все стороны - рана общества, рана страны, не затянувшаяся до сих пор. "Великое море болезней и печалей ненормально живущего духа".
Цель Успенского - описать, купировать, искоренить прогрессирующую болезнь.
В процессе достижения этой цели он стал одним целым с болезнью - накренившийся, но устоявший циркуль, растущий из раны, сросшийся с ней, навечно часть этого увечья.
Иголка, взрывающаяся болью из-за того, что колет язву.
Рана, изнемогающая от уколов.
Происхождение России можно вести из разных истоков. Один из них - русские писатели XIX века, огромные угловатые глыбы. Почти невозможно подобрать угол зрения для их изучения.
Смотришь издали - останешься безучастным. Подберешься поближе, сократишь расстояние - и тогда глыба наверняка нарушит душевный покой, заслонит часть мира.
Поэтому они сами позаботились о читателе, жизнью и творчеством создав вокруг себя профилактические нейтральные полосы - зоны отчуждения.
"Каменный лес -XIX" рос и рос, подхватывая все возможные недуги своего времени - а у недугов нет оснований для жалости.
Писателей убивали, писатели умирали в тюремных больницах, бросались в пролеты лестниц, резали горло битым стеклом, спивались; если не убивали себя, то целенаправленно, морально и физически, уничтожали своих героев.
Многие авторы прошлись по тонкой грани, отделявшей их от безумия. Успенский заглянул дальше других. Не только по общечеловеческим пустяковым меркам, но и по российским, в которых человек творческий, увильнувший от трагической судьбы, небывалая редкость.
Почти десять лет Глеб Иванович блуждал по другую сторону себя - куда там депрессивным неврастеникам По и Свифту.
Десять лет, о которых мало что известно, кроме скупых фраз из дневников докторов.
Впрочем, к чему оспаривать наше неоспоримое первенство в такой сфере как сумасшествие? Можно лишь добавить - русская литература и "остальной мир", создающий слова и смыслы, плохо сопрягаются и сопоставляются.
Наши глыбы, возвышающиеся у истока каждого из нас, будучи сначала смертными, подходили к краю пропасти и упорно смотрели в глаза чудовищ, жаждущих новых душ. Русские писатели высматривали в бездне адские морды, поочередно и все сразу, и, раскачиваясь над пропастью, наблюдали, курили одну за другой папироски.
Остальной литературный мир редко появлялся здесь.
В 1902 году Г.И.Успенский скончался.
Пока он болел, одна из его дочерей, Вера, вышла замуж за террориста Бориса Савинкова (дом Успенского часто давал приют сторонникам крайних методов борьбы) и родила двух детей. Их ждала трагическая судьба.
После смерти Глеба Ивановича его старший сын Александр, гражданский инженер, безвозмездно реализовал проект строительства церкви во имя Казанской иконы Божьей Матери в городе Чудово. "Шурыч", как называл его отец, умер спустя пять лет и один день после смерти Г.И.Успенского - 26 марта 1907 года.
После кончины мужа в больнице жена Александра Глебовича пришла домой, заперлась в своей комнате, достала револьвер "Шурыча" и выстрелом в сердце покончила с собой.
Полоса отчуждения еще и для того, чтобы попытаться не слышать, не чувствовать тяжелого прошлого и кошмарного будущего - не видеть того, что "ужасно в настоящем, таинственно в будущем и в то же время так неумолимо в непрерывности, в повсеместности своего "распространения".
Все наши глыбы, деформированные прошлым, знали о приближении новой страшной эпохи.
Осознавая свою роль, они пытались сделать что-то, чтобы предотвратить.
Потом уходили.
Или сходили с ума.
"понимал жизнь, как она есть, и сгорал в огне порыва к жизни, как она должна быть. Искал правду и находил ложь. Искал красоту и находил безобразие. Искал смысла и находил бессмыслицу"
Л.Троцкий об Успенском
Г.И.Успенский на все времена составил хронику того, как будет действовать "разверстая пасть, которая будет глотать мастеровых".
Это генезис "Растеряевой улицы" - о том, как и кто действует ловчее, когда основной целью становится обогащение в условиях малой ценности, а иногда бессмысленности и бесполезности труда.
В новое время быстро и безжалостно перестраиваются иерархии. Цельные целеустремленные натуры умеют "господи, благослови" находчиво взобраться другим на шею.
Тогда еще не знали слова приватизация: в научный оборот оно придет позднее.
"как вы молоды и какая у вас в душе подлость", "умение смотреть на бедствующего одновременно и с презрительным сожалением, и с холодным равнодушием и расчетом", "умей наметить, разжечь в самую точку" - это стартовые условия успеха одного из главных героев Растеряевой улицы Прохора Порфирьевича - будущего хозяина жизнь "с рублем", "господина Купона".
После того, как человек с рублем входит в силу, наступает следующий этап, изложенный в другой хронике Успенского - "Разоренье" тех, кто не успел, остался неподвижен, в том числе из-за окружающей его мерзости.
Там, где прошелся новый русский (купец), "остается голое изрытое место да деньги в кармане". При этом дела, совершаемые им, постепенно начинают считаться благодеянием, а сам новый русский - благодетелем и кормильцем рабочих и служащих на его предприятиях.
Вот как описывает Успенский старания "новых" по "опустошению отечества": "проста система оборотов капитала, прост прием обогащения, основанный на том, чтобы в корень извести все, что произвели природа или чужие руки, но какого бы рода дело это ни было, всегда что-то очень похожее на опустошение, на исчезание, на смерть чего-то, что было и чего не стало, остается по приведении этого дела к окончанию" (из книги "Книжка чеков").
Дело нового русского (купца) приводит к "бесследному уничтожению естественных и трудовых богатств".
"Подлые концессионеры глотают миллионы во имя разных шарлатанских проектов - а во сколько же раз подлее интеллигенция, которая не за миллионы, а за два двугривенных, осуществляет эти разбойничьи проекты на деле".
Следующая стадия разложения, когда "удивительные, непонятные условия нашей жизни, которые, с одной стороны, дают человеку широчайшую, роскошнейшую возможность отдать всю свою жизнь, всю свою душу, силу, кровь и плоть капельному личному вопросику, а с другой, - дают возможность пожираемому личным делом человеку по целым годам не ощущать ни малейшей потребности уделить что-нибудь из своих личных сил, личного горя, личного внимания на интересы, печали, радости того океана людей, среди которого он живет?".
