Газета Завтра Газета - Газета Завтра 926 (33 2011)
Но этой лунной ночью ночию нощью я расстилаю свою вольную рубаху на горячем песке прибрежном шелковом и она сразу подрубленно перезрело перемлело радостно необъятно ложится на рубаху горячую мою разметав распустив разбросав во всю вселенную перезрелые а юные плоды ея…
И я наг и она нага
И я закрыв переспелые глаза мои тихо осторожно бережно льстиво отуманенно сладимо бредово ложусь восхожу на плоды ея…
Покоюсь на плодах ея… а потом воздымаюсь до райских звёзд, а потом опускаюсь до адовых подземелий…а потом бьюсь вьюсь на плодах ея как горная бессонная река на камнях…
И мы течём в ночи лунной как два бешеных ручья
А потом как одна бездонная жемчужная медовая река
И все врата ея открыты и я вхожу во все врата ея
И я объял ея и она объяла меня мя
И я узнал её как вечный муж
И она узнала меня как древляя жена
И я вхожу во все врата ея но не трогаю кишащие млечные сиреневые миндальные медовые соски её, потому что они принадлежат агнцу её… будущему Пророку Руси…
Жено!..
Но у нас будет наш агнец, возлюбленная моя, потому что от таких лунных пианых ночей раждаются солнечные дщери и сыновья…
И она вся ответствует покоряется мне
А потом волна
набегает и омывает нас…
А потом мы восстаём от песка и не разлепляясь не разлучаясь не разъединяясь слипшись сойдясь смиряясь насмерть входим в волны…
И два стали одно
И мы входим в волны и омываемся в волнах
И нет на земле и не было в жизни моей роднее ея
И не было круглее слаще лунных губ её в губах моих! и лунных куполов грудей в устах моих! и лунных ягодиц ея в перстах моих!
И не было слаще родней лунной вселенской души ея
И где ея душа, и где моя душа — не знаю, не ведаю, не чую я я я…
Ты? ты? ты?.. я?.. я?.. я?.. Где ты? Где я?..
О Боже…
И я зарываюсь в золотой сеновал влас её и как дитя радостно сладко рыдаю…
И я пришёл на Кипр умирать а вот с возлюбленной моей омываюсь услаждаюсь в жемчужных медовых малахитовых волнах волнах волнах…
О Боже! что теперь? куда куда куда…
И вот я прожил долгую грешную жизнь, и любил многих жен, и сотворил много чад, и пил вино любви с возлюбленными пылкими, мудрыми другами моими, а любви не знал…
И вот встретил её перед смертью… но она навек ушла…
О Боже...
И я один на лунных Камнях…
…Я иду к морю, раздеваюсь, вхожу в морскую мягкую шелковую податливую вечную виноградную хмельную неоглядную блаженную животворящую, полную жизни утробу мякоть доисторическую дочеловечью теплынь, не дающую прохладу телу и отдохновенье душе…
Плыву…
Долго…
Берег теряется зыблется тонет вдали…
Зачем мне берег?..
Если она навек ушла…
…Я хочу блаженно умереть
во кипрском виноградном
монастыре Махерас
Чтобы душа моя уставшая
от бесконечных русских снегов и бед
Обрела в исходе виноград вертоград
Да купалась аки дитя после ледяных прорубей в лазоревых виноградных вечнопианых вечнохмельных волнах
Где жива осиянна струя Иордана
в которой Святой Иоанн
Крестил окроплял
Вечного Отрока Христа…
Борис Лизнёв -- Первый план
Мир русской деревни был всегда многоцветным. Можно сказать, что это целая вселенная.
Люди, которые там жили, существовали как бы каждый внутри своего жанра. Кто-то был драчуном, а кто-то певцом или гармонистом. Кто-то молчалив, другой же болтал без устали. Были и вруны, подначники, разыгрывальщики. Без них, наверное, стало бы скучно, и жизнь потеряла бы полноту.
У нас в деревне жил Фёдор Кузьмич, он был настоящим художником вранья. Мог обмануть любого, но никто при этом никогда на Кузьмича не обижался.
Сразу вспоминается один случай. Идут бабы с работы. Навстречу Кузьмич. Бабы ему, улыбаясь: "Кузьмич, обмани нас". — Да зачем вы мне нужны? — отвечает Кузьмич. "Ну обмани, что тебе, жалко что-ли?" — Да спешу я. В Красной Слободе рыбу мороженую привезли. "Как рыбу? Какую?!" — Да там и треска, и хек, и окунь, даже омуля подвезли. В общем, не до вас мне...
Потрясённые женщины тут же кинулись в Красную Слободу. Кузьмич специально выбрал самую дальнюю деревню, до неё километров пять. По дороге женщины назанимали денег, и, прибежав, стали спрашивать на площади: "А где тут рыбу-то привозят?" Им отвечали: "Какую рыбу? Никакой рыбы не привозили. А кто вам сказал о ней?" — Кузьмич. "Ну, так он же вас обманул". — Ой, и правда!
Его родственник Витька тоже был не прочь разыграть односельчан. У нас жил ветеран войны Николай Авраамович. Молчун. Интересен был тем, что всегда ездил на телеге, впрягая лошадь. Как-то он подъехал к сельсовету, а оттуда выходит Витька и говорит: "Авраамович, ну ты попал". — Что такое? "Штраф большой тебе назначили". — А за что? "Из города ГАИ приезжала, всем средствам передвижения присвоили номер, будь то машина, велосипед, мотоцикл, словом, всему, на чём ездят. Телегам тоже. А тебя не было. Теперь штраф". — Так откуда ж мне знать? "Ну, вывешено было. Ты что, читать не умеешь?" — И большой штраф? "О, там твоей зарплаты не хватит".
Расстроенный Николай Авраамович, надев фронтовые плашки, на следующий день отправился в город к отделению ГАИ. Влетел в кабинет начальника и давай тому мозги вправлять: "Мы за вас кровь проливали, головы клали, а вы?! Не думайте, я и до Москвы дойду!" Начальник ГАИ ничего не мог понять, пока Авраамович не объяснил ему, что не успел получить номер для своей телеги. Долго тот не мог разогнуться от смеха. После этого Витька и Николай Авраамович не разговаривали около полугода.
Я тоже внёс посильный вклад в историю малокуликовских розыгрышей. Как-то я опоздал на опрыскивание картошки, и за три дня колорадские жуки успели уничтожить всю ботву. Было обидно и не хотелось с этим мириться. Я обошёл всю деревню, спрашивая, что будет, если продолжать обрабатывать картошку, есть ли шансы на урожай? "А ты попробуй", — отвечали мне довольные деревенские мужики.
Я не успокоился. Всё лето обрабатывал огород, окапывал картошку. Пришла осень, пора убирать урожай. Чуда не произошло — удалось собрать лишь небольшую горку какого-то картофельного горошка.
Мужики подходили, и каждый день не без удовольствия говорили: "О, какая у тебя картошка-то уродилась. Просто рекордсмен!" На урожай "городского" каждый пришёл посмотреть несколько раз. Я решил как-то ответить на все колкости в мой адрес.
И вот меня спросили: "Куда же ты теперь с такой картошкой". Я ответил: "Сдам теперь. Вырастил как раз то, что хотел". — Куда ж ты сдашь? "Как куда? На станцию. Там принимают картофельный горошек". — Какой такой горошек? "Да вы что? В каком же веке вы живёте?" — продолжал я: "Ваша огромная картошка уже давно никого не интересует. В мире самое дефицитное и желанное — картофельный горошек. Только в таком состоянии в нём встречается особое вещество", — тут я брякнул первое, что пришло в голову: "Интерферон. Именно его используют в различных препаратах для борьбы с онкологическими заболеваниями. Как только картошка растёт, вещество исчезает. И за него денег не щадят. В Японии, например, последний писк — маринованный картофельный горошек. Японцы как раз и принимают". — И почём? — испуганно спросили мужики. "Семьсот рублей килограмм", — рубанул я. Раз врать, то уж по полной. В то время все сдавали картошку по два.
Немая сцена. В полном недоумении мужики разошлись по домам. Утром я услышал, как прозвенел велосипед Николая Степановича. Он помчался на станцию. Через два часа пришла его жена Ольга и начала ругаться: "Что вы там наговорили моему глупому? Он пришёл, напился и весь вечер орал, что мы не то делаем и что наша картошка никому не нужна. Пришлось его даже в амбар отправить".
Мужики восприняли мои слова всерьёз, и только к вечеру всё вернулось на свои места. Где-то неделю они потом косились на меня, некоторые даже не разговаривали. Но потом нужно было поправить ворота, я пригласил нескольких. Подошли и другие. После работы отметили и мужики оттаяли. "Лихо ты нас разыграл", — говорили они.
