Эксперт Эксперт - Эксперт № 01-02 (2014)
К середине XX века СССР был страной с нищим населением и жестоким политическим режимом, но с современной по тем временам и мощной промышленностью и наукой. От стран ядра капиталистической миросистемы он отличался не «отсталостью», а иным качеством политического устройства. Советскому государству не хватало того, что Майкл Манн назвал инфраструктурной властью — особого взаимопроникновения государства в общество и общества в государство, характерного для современных стран Запада. Проще говоря, Советскому Союзу не хватало таких обезличенных систем контроля над бюрократией и экономикой, как свободный рынок, свободная пресса, свободные выборы.
Как «диктатура развития» СССР был нормален для XX века, оказавшись первой из таких диктатур. Сама эта политическая форма была призвана вырвать из отсталости регионы мира, не сумевшие войти в ядро миросистемы. Проблема в том, что СССР не смог выйти из этого режима существования.
Полупериферийный статус России исторически диктовал ей необходимость поддерживать военную мощь на одном уровне с наиболее развитыми соседями в Европе (а потом в мире). Тем более что перед глазами был пример Польши, утратившей свою государственность именно из-за неспособности конкурировать с соседними державами на поле боя. Военная мощь требовала масштабных изъятий у общества — людей, денег, хлеба. Такие изъятия, в свою очередь, предполагали высокую способность государства влиять на общество, то есть инфраструктурную власть. Ее недостаток компенсировался мощью государственного аппарата, который в конце концов стал полностью автономен и от общества, и от собственного политического руководства. Вечный вопрос о сопряжении России и свободы — это, по сути, вопрос о том, как установить контроль общества над государственным аппаратом, не подрывая при этом геополитическую мощь страны.
Крах Советского Союза не дал ключа к разгадке. Современное российское государство по-прежнему не обладает достаточной инфраструктурной властью, автономия бюрократии велика, а приток нефтедолларов стал поводом для элит почивать на скудных лаврах. Мы так и не вошли в ядро миросистемы. Распад Советского Союза в этом смысле не завершен, ибо не решена задача, с которой тогдашняя сверхдержава не справилась.
Рецепта нет. Но есть шанс избавиться от некоторых химер. Например, от такой: сильная бюрократия сама по себе есть сильное государство, а разрушение такой бюрократии может стать надежным путем к демократизации.
Дерлугьян Георгий. Адепт Бурдье на Кавказе: эскизы к биографии в миросистемной перспективе. — М.: Территория будущего, 2010. — 560 с.
Вот такая революция
Александр Механик
Воспоминания участников реформ 1991–1995 годов рисуют весьма неоднозначную картину того, как принимались решения тогда, и какие оценки участники событий дают им сегодня
Авен Петр, Кох Альфред. Революция Гайдара.
Когда революции заканчиваются, обычно обнаруживается, что провозглашенные революцией цели не только не достигнуты, но, напротив, полученные результаты прямо им противоречат. Если целью была свобода, то в результате мы имеем диктатуру, если справедливость — то устанавливается вопиющее неравенство, если процветание — то наступает нищета. И тогда вчерашние революционеры-победители садятся за мемуары, чтобы доказать: это не их вина, это следствие либо вражеских, в самом широком смысле этого слова, интриг, либо несознательности (отсталости) народа, не доросшего до великих революционных целей или этих целей не понявшего и не оценившего трудов революционеров. Либо, наконец, «неправильной» истории, которая предопределила «неправильный» ход революции. Справедливости ради следует признать, что проигравшие — контрреволюционеры — ведут себя так же: садятся писать мемуары о том, почему они проиграли. И выясняется, что причины их проигрыша те же самые: интриги, враги, народ.
yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');
Книга, о которой мы говорим, «Революция Гайдара», составленная из интервью с ведущими членами гайдаровской команды, самим Гайдаром и некоторыми другими ведущими политиками 1990-х, — классический образец такой литературы. Характерная цитата из Петра Авена: «Многое из того, что мы сегодня имеем, — это результат не наших экономических реформ, а значительно более долгих исторических процессов». Как будто авторы реформ не должны в своих реформах эти процессы учитывать.
Составители книги Петр Авен и Альфред Кох своими вопросами, комментариями и самим названием книги, которым они фактически присвоили своему лидеру звание главного революционера, это лишь подтверждают. Любитель мемуарной литературы, взяв воспоминания, скажем, Милюкова, Керенского или Троцкого, удивится общности тона и тому копанию в мелочах прошедшей эпохи, которая их сближает. Достаточно того, что значительная часть книги посвящена сведению счетов с Верховным Советом, как будто это все еще имеет какое-то значение. Хотя признаем, что исторические мелочи отражают колорит эпохи, и в этом смысле они интересны. Но конечно, в книге затронуты и принципиальные вопросы того периода, которые остаются принципиальными и по сей день. На них и остановимся подробнее.
Попранная справедливость
Для начала обратим внимание на название книги. События конца 1980-х — начала 1990-х действительно были революцией, если понимать под ней смену политического режима и социально-экономического строя. Еще Маркс отмечал, что почти все революционеры обращаются к опыту предыдущих революций. Те же большевики постоянно апеллировали к образам Великой французской революции. А Гайдар и его соратники часто обращались к образам революции 1917 года и к истории революций вообще. Гайдар назвал одну из своих книг «Государство и эволюция» — образец ясен; Чубайс рекламировал свою реформу РАО ЕЭС как новый план ГОЭЛРО, а ближайший сотрудник Гайдара Владимир Мау назвал одну из своих книг «Великие революции от Кромвеля до Путина».
Если признать существование параллелей между событиями разных эпох, считать их важным объясняющим или, по крайней мере, иллюстрирующим фактором и припомнить хронологию революции 1980–1990-х годов, то следует признать, что революция началась еще при Горбачеве. Перестройка Горбачева — это затянувшийся «февраль», в терминах революции начала прошлого века, а распад СССР и новый революционный всплеск 1991 года — «октябрь». Когда же наступила революция Гайдара? Это, безусловно, 1993 год и последующие экономические реформы, в первую очередь приватизация, хотя сам Гайдар был в это время, казалось бы, не на вершине власти. Но это был триумф его идей. И безусловно, это были годы нового «великого перелома», которые и стали «революцией Гайдара». Годы, когда, как и после завершения того «великого перелома», новый строй победил полностью и окончательно.
То, что именно 1993 год был годом «великого перелома» не только в политике и экономике, но и в настроениях граждан, косвенно подтверждает интервью Анатолия Чубайса, в котором он признается, что в этот и последующие два года произошли два важнейших «перелома» общественного настроения. Первый — когда после расстрела парламента в октябре 1993 года в России пропал «спрос на демократию», то есть изменился вектор революции. А дальше Чубайс и составители-интервьюеры начинают рассуждать, почему это произошло, и им не приходит в голову, что именно расстрел и обрушил этот «спрос»: стало ясно, что правящая в стране группа политиков настоящей демократии не допустит. Кстати, перелом после расстрела ВС, как отмечают несколько интервьюеров, произошел и с Ельциным, который стал «более злым и мстительным».
Второй «перелом», как признают все трое, произошел, когда залоговые аукционы и ваучерная приватизация «сломали советское представление о справедливости», которое жило в народе. И Чубайс, с присущим ему цинизмом, подводит итог обсуждению: «Это было неспасаемо». Хотя ясно, что слово «советское» здесь вставлено для самооправдания, потому что в действительности была попрана справедливость как таковая. А Кох замечает, что это была «плата за рыночные реформы», которые в свете всех их рассуждений выглядят этаким Молохом, в жертву которому можно принести и демократию, и справедливость. Авторы Американской декларации независимости и Французской декларации прав и свобод гражданина, этих икон для любого либерала, в гробу бы, наверное, перевернулись, узнав, что под флагом либерализма их идеалы приносятся в жертву, причем, как теперь ясно, даже не безликим реформам, а будущим олигархам. Позволю себе напомнить читателям слова Французской декларации: «Свобода есть присущая человеку возможность делать все, что не причиняет ущерба правам другого; ее основу составляет природа, а ее правило — справедливость ». После всех этих рассуждений Чубайса, Авена и Коха испытываешь неловкость за автора предисловия Лешека Бальцеровича, который пишет, что команда Гайдара представляла светлую сторону истории, защитников основных прав человека.
