Эксперт Эксперт - Эксперт № 35 (2013)
— Ощущаете вы спрос со стороны нынешней политической элиты на решение этих вопросов?
— С каждым годом этот спрос, по-моему, растет. Но он все еще недостаточен. К сожалению, очень многие решения и проекты проходят мимо нашей экспертизы. И это, конечно, удивительно, потому что, с моей точки зрения, приносит очень большие потери нашей стране.
Более того, совершаются действия, которые прямо противоречат экспертной роли Академии наук. Например, архитекторы реформы академии, которую мы с вами обсуждаем, утверждают, что цель реформы — сделать Академию наук главным экспертным органом: там профессионалы, там люди всех специальностей, поэтому они способны оценить последствия принимаемых решений с точки зрения науки, экономики, безопасности и тому подобное. Вроде все правильно, но такой важный вопрос, как реформирование самой науки, попытались решить втайне, без нас. Вот ответ на ваш вопрос о востребованности научной экспертизы. Хотя, например, в Америке до двадцати процентов стоимости проекта тратится на стадию экспертизы, оценки. У нас, конечно, этого еще нет.
— Есть еще проблема измельчания этого запроса. Задачи, которые стояли перед страной в пятидесятые- шестидесятые годы, ставились в том числе и перед Академией наук, они были более масштабными и в этом смысле соответствовали интеллектуальному потенциалу академии. Сейчас таких больших проектов нет.
— Большие проекты типа космического, ядерного были продиктованы не какими-то амбициями, а просто необходимостью выживания страны. Я, например, хорошо помню, что, когда был школьником, все были уверены, что на нас нападут американцы. Сейчас так никто не думает. И слава богу. Сегодня проблемы носят скорее экономический характер и их часто ставят перед наукой крупные корпорации.
Вообще, организация научных исследований и техническая политика — это, конечно, одна из ответственнейших задач государства. Здесь сосредоточены очень большие риски, но и очень большие перспективы, которые могут быть реализованы в том случае, если вы правильно все рассчитаете и сделаете.
Но опыт показывает, что работу по выбору направления научно-технического прорыва хорошо обсуждать, когда прорыв уже сделан. На самом деле нет какой-то готовой дорожной карты, которая может подсказать, что так прорыв произойдет, а так не произойдет. В каждом конкретном случае поиск направлений прорыва — это очень сложное дело, сродни искусству. Мы должны поддерживать высокую научно-техническую и образовательную культуру в стране, и тогда будут возможны прорывы даже там, где мы сейчас не в состоянии их предсказать. Но если мы перестанем понимать, что делают в науке другие люди в других странах (а это вполне возможно, потому что уровень образования падает, интерес к науке падает), тогда действительно наступит трагедия. Но пока в России есть области науки и техники, где мы вполне конкурентоспособны. Во многом эти области сосредоточены в РАН.
Обязанность руководителей страны — сделать так, чтобы ученые могли свободно заниматься наукой. Им интересно, и они этим занимаются. А если говорить: или ты откроешь элементарную частицу ко второму кварталу 2014 года, или мы тебя закроем, — то это никуда не годится. Это предельный примитивизм. А замена академических свобод администрированием, о чем мы говорили, как раз сильно отдает именно такой логикой отношения к науке, когда администратор начинает диктовать ученому свои условия.
— Но министр предлагает перестроить всю организацию науки и поддерживать лаборатории, а не институты. Есть даже программа поддержки тысячи лабораторий.
— Как академик Павлов говорил после революции, «на собачках бы вначале попробовали, на собачках». Действительно, наука делается в отдельных лабораториях. Но лаборатория не может существовать отдельно от института. Это показывают примеры наших крупных институтов, например ленинградского Физтеха, Физического института РАН. Это большие коллективы, где под одной крышей собраны специалисты разных специальностей. И сегодня одна лаборатория эффективно работает, завтра другая. Бывают прорывы, потом бывают спады. Не закрывать же из-за этого лаборатории. Тем более что иногда результатов, прорывов приходится ждать очень долго. Возьмите Перельмана. Он очень долго работал по своей теме в Академии наук, пока не получил выдающийся результат, потому что именно в РАН у него была такая возможность. Никто его не дергал и не говорил: выполняй план, а то закроем. А потом у него произошел прорыв. Так же было у Эйнштейна. Но давайте посмотрим, как будет развиваться эта инициатива с лабораториями. Это может быть интересный эксперимент.
— Как говорят некоторые критики академии, одна из ее проблем в том, что организация РАН жестко привязана к традиционным научным направлениям — физике, химии, биологии и так далее, а сейчас очень многие интересные исследования осуществляются в междисциплинарных сферах.
— Все ровно наоборот. В чем сила Академии наук? Кроме свободы научного творчества и возможности обмена идеями она состоит в том, что здесь под одной крышей собраны все научные дисциплины. Буквально все. Это дает уникальные возможности.
— И есть какой- то более или менее регулярный механизм обмена научными идеями?
— Разумеется. Таких механизмов у нас множество. Например, на заседаниях Президиума Академии наук каждую неделю выступают представители разных научных направлений с научными докладами. Их слушают представители самых разных научных направлений. Ежегодно академия проводит десятки научных конференций по широкому спектру научных направлений. У нас издаются журналы широкого профиля, где есть статьи по биологии, по физике, по математике, по вычислительной математике и так далее. Я утверждаю, что другой такой научной структуры, способной к самому широкому междисциплинарному общению, в России нет.
Фото: Олег Сердечников
— В последние годы сложилось так, что политическая элита, которая принимает решения, в большей степени гуманитарная. А научная и технократическая элита оказалась не у руля.
— Дело в том, что у нас ученые моего поколения и старше не привыкли себя рекламировать и продвигать в СМИ. Мы не привыкли бороться за свое дело. Почему? Потому что раньше наука и без нашей борьбы была визитной карточкой государства, частью государственной идеологии. За границей совсем по-другому. Там ученые сами объясняют обществу, чем они занимаются, что это дает обществу, почему это важно, как это интересно. Я почетный член Американского физического общества. Там, когда приезжаешь на конференции, очень большой раздел посвящен тому, как представить наши результаты обществу, как доказать ему, что проводимые исследования необходимы. Кризис, вызванный новым законом, и вызванный им протестные акции показали, что и наши ученые стали понимать: в нашей сегодняшней системе нужно бороться за свои идеи, за свои интересы.
А пока во всем мире за учеными идет настоящая охота. Толковых, талантливых людей выявляют на конференциях, по статьям в журналах, предлагают хорошие условия работы, облегченные условия для получения виз и тому подобное. А у нас люди вынуждены были уезжать и до сих пор смотрят скептически на то, что происходит. Это одна из ошибок руководителей науки, которые это допустили. Я надеюсь, что ситуация начнет исправляться.
