Эксперт Эксперт - Эксперт № 33 (2014)
Сам Бисмарк пренебрежительно относился к перспективам Германии в турецких делах. «Восточный вопрос не стоит костей одного померанского мушкетера», — говорил он. Однако кайзер с такой точкой зрения не соглашался — он считал, что с географической точки зрения Турция представляла интерес для Германии. Она контролировала Босфор и Дарданеллы, а также часть коммуникаций в Средиземном море. Кроме того, в случае войны она могла отвлечь часть российских войск — крайне заманчивая перспектива для Берлина, учитывая необходимость для Германии вести войну на два фронта и план Шлиффена, предполагавший разгром Франции до окончания российской мобилизации. Наконец, в далекой перспективе Турция была плацдармом для проникновения немецких войск и капиталов к Суэцу, на Ближний Восток и в Индию. Именно поэтому Вильгельм II придавал Османской империи большое значение — возможно, даже слишком большое. «Или германское знамя скоро будет развеваться над крепостью Босфора, или меня ожидает судьба ссыльного на острове Святой Елены», — говорил он руководителю германской военной миссии в Турции генералу Лиману фон Сандерсу. Подобный поворот во внешней политике Германии окончательно поставил крест на ее отношениях с Россией.
Германия проникала в Турцию через капиталы и через армию. Немецкие фирмы активно инвестировали в турецкую экономику. Если в 1881 году доля Германии в общем долге Турции европейским странам равнялась 4,5%, то в 1989 году она уже достигла 12,1%, а в 1912-м — 20% (второе место после Франции, доля которой составляла 57%). Для Турции же, погрязшей в экономическом кризисе и раздираемой сепаратистскими движениями, Германия была примером развития и успешности. Свою роль сыграл и тот факт, что Берлин, в отличие от Парижа и Лондона, не декларировал намерение расчленить Османскую империю — немцы всегда выступали за ее целостность. Победа в 1908 году младотурок, казалось, перечеркнула все усилия кайзера в Турции — новые власти откровенно ориентировались на Англию. Они назначили британских чиновников на ряд ответственных экономических должностей в стране (в частности, инспекторами таможен), передали Лондону ряд концессий, а также заказы на строительство новых кораблей для флота и новых портов в Персидском заливе. Однако в Берлине видели, что реальными хозяевами страны являются другие немецкие воспитанники — офицеры. «Революция совершена не “молодыми турками” из Парижа и Лондона, а одной армией и почти исключительно обученными в Германии так называемыми немецкими офицерами. Они грамотны и мыслят по-немецки. Чисто военная революция», — говорил кайзер. Через какое-то время и англичане осознали реальное состояние дел, после чего охладели к младотуркам.
Ключевым немецким проектом в Турции была постройка Багдадской железной дороги. Мало того что проект был очень выгоден для Германии в экономическом плане (турки платили 15,5 тыс. франков за километр — рекордно высокую цену за строительство железной дороги в ее истории, — и кроме того, немецкие компании получали право на разработку недр в зоне 20 км в обе стороны от железной дороги, а также на организацию поселений вдоль нее), так он еще имел и стратегическое значение. Полотно должно было идти до Басры, что давало немецкому капиталу возможность проникнуть в Месопотамию. И этот проект окончательно поставил крест на отношениях Германии и Британии. Для Лондона он был неприемлем — англичане запретили котировки акций Багдадской железной дороги на Лондонской бирже, пытаясь лишить немцев капиталов для строительства. В итоге к началу войны она так и не была достроена, в результате чего ценность Турции как союзника сильно снизилась. Не случайно Германия подписала союзническое соглашение со Стамбулом лишь 2 августа 1914 года — на следующий день после начала Первой мировой войны. И учитывая, что еще до войны под влиянием германской агрессивности Россия, Франция и Англия урегулировали все свои противоречия, предприимчивые французские дипломаты оторвали от Германии Италию и план Шлиффена оказался выхолощен, война для кайзера была проиграна до ее начала.
Бойня нового типа Сергей Журавлев
Дипломаты, политики и генералы держав, схлестнувшихся в Первой мировой, оказались неадекватны вызовам, которые предъявил первый масштабный военный конфликт индустриальной эпохи
section class="tags"
Теги
Экономика
Война
Общество
/section
Исход глобальных войн ХХ века — в первую очередь вопрос уровня экономического развития каждой стороны и масштаба ресурсов, которыми они располагают. Качество организации ресурсов и мотивация людей также имеют значение, но богатые страны обычно организуются более эффективно, чем бедные, и лучше решают вопросы мотивации.
Первая мировая война стала классическим примером проявления этих закономерностей. Переход в затяжную стадию конфликта, который всеми участниками вначале мыслился как блицкриг, оказался для них полной неожиданностью. Никто не считал войну на истощение, требующую отвлечения из экономики на долгий срок миллионов рабочих рук и расходования миллиардов денежных единиц, возможной в мире, где само существование наций зависело от торговли и промышленности. Новое время требовало быстрого и недорогого решения спорных вопросов.
figure class="banner-right"
var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Австро-Венгрия была убеждена, что разбирательство с сопротивлявшейся расследованию сараевских убийств Сербией не выйдет за пределы Балкан, где незадолго до этого уже были локализованы две похожие по сценариям войны. В Германии старый план начальника генштаба Шлиффена предполагал, что Франция может быть нокаутирована мощным хуком справа за шесть недель, после чего военный пыл оставшейся в одиночестве России можно будет как-то охладить, и солдаты, по выражению кайзера Германии Вильгельма II, вернутся в казармы еще до того, как листья упадут с деревьев.
В самой Франции оборонительно-наступательный «план XV» в 1907 году поменяли на «план XVI», предполагавший возможно более быстрый переход к наступлению, а принятый накануне войны «план XVII» и вовсе не предусматривал никакой оборонительной фазы. В России опасности втягивания страны в войну с переходом ее в затяжную стадию, с нарастанием экономического кризиса и анархии рассматривались разве что в записке главы МВД П. Н. Дурново, о чем говорит, в частности, «снарядный голод», поразивший русскую армию уже осенью 1914-го.
В общем, стратегия «малой кровью, на чужой земле», отраженная в песне «Если завтра война, если завтра в поход» (а не в окоп, заметьте), отнюдь не являлась изобретением советских военных стратегов. Справедливости ради надо отметить, что и к войне на истощение политическая система СССР оказалось более приспособлена, чем ее предшественница. Хотя если сравнивать уровни душевого ВВП с учетом динамики, то наше отставание в развитии от Германии в 1941 году было точно таким же, как в 1914-м, — 50 лет.
Промреволюция: победа стратегии над тактикой
Ошибкам в прогнозировании хода будущей войны способствовала недооценка влияния промышленной революции на технологию военных действий. С одной стороны, было очевидно, что индустриализация произвела решительные изменения в том, что можно назвать количеством и качеством войны. С развитием сети железных дорог впервые появилась возможность быстро мобилизовать и доставить к полю боя миллионы людей. Между 1870 и 1914 годами протяженность европейских железных дорог выросла со 105 тыс. до 290 тыс. километров. Россия в 1914-м могла двинуть в сторону Польши и Галиции 360 эшелонов в сутки, тогда как Австрия — чуть более 150. Вместе с тем выросшая производительность труда и возможность использования женского труда в ряде секторов промышленности позволяли отчасти компенсировать изъятие мужчин из экономики на достаточно продолжительный военный период.
Последней крупной европейской войной, где сторонами еще не была оценена и использована роль логистики в достижении целей, стал русско-турецкий конфликт 1876–1878 годов, где русской армии пришлось действовать на расстояниях до 700 километров от железнодорожных коммуникаций (к тому же стандарт колеи Румынии и Болгарии не соответствовал российскому) и на двух абсолютно изолированных фронтах — Кавказском и Балканском. В результате военные действия развивались медленно, сопровождаясь чудовищным геноцидом по отношению к местному населению. В Болгарии в ходе резни в апреле 1876 года было убито от 15 тыс. до 100 тыс. христиан, ответными жертвами стали 250 тыс. мусульман и еще 500 тыс. бежали в Стамбул. Не обошлось и без погромов в отношении евреев, также вынужденных искать убежища в Турции, а на Кавказе курды вырезали 30 тыс. армян, предположительно симпатизировавших России. Основным видом операций были длительные осады или лобовые штурмы. Все это сильно контрастировало с маневренными войнами, которые еще десятилетием раньше вела Пруссия против Австрии и Франции, — на каждую ушло лишь семь недель.
