Газета День Литературы - Газета День Литературы # 174 (2011 2)
Притянуть к себе ветку с дрожащим от зноя листом –
И взлечу, и смогу до высокой звезды дотянуться.
Но зола всё течёт между пальцев в пространстве пустом.
А её всё несёт, а она всё ложится на лица,
На усталые души и наши немые сердца...
Пепелище моё! Дай же силы мне снова родиться,
Сохрани и спаси. Я пойду за тебя до конца.
РОДИНА
Осень. Звон ветра. Синь высоты. Тайнопись звездопада.
Если на кладбищах ставят кресты, Значит, так надо.
Значит, и нам предстоит путь-дорога
За теплохладные наши дела.
Скольких, скажи, не дошедших до Бога,
Тьма забрала.
Скольких, ответь, ещё водишь по краю,
По-матерински ревниво любя.
Я в этой жизни не доживаю
Из-за тебя.
Из-за тебя на могилах трава –
В рост! – где лежат друзья...
Но истина в том, что не ты права,
А в том, что не прав я.
***
Рука не тянется к перу, перо не тянется к бумаге.
Пришёл декабрь, и снег лежит, и на дорогах гололёд.
И жизнь, конечно же, – не мёд, но в печке от хорошей тяги
Гудит огонь, трещат дрова, и скоро будет Новый год.
И кто бы что ни говорил, – всем хватит места в этом мире
Или в другом, где все равны, и всем воздастся по делам.
Мать затевает пирожки и ставит тесто на кефире,
Мешая белую муку с ржаной мукою пополам.
Грядут иные времена, вожди на трон ползут иные
И думы о насущном хлебе возводят во главу угла.
Мы ляжем в нашу землю здесь, мы не уйдём, мы коренные,
И рюмку водки с коркой хлеба оставим на краю стола.
***
Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен:
Туча – словно портьера, а небо – оконный проём.
Ничего, ничего...
Пусть мой голос и слаб, и простужен,
Поднимая глаза, всё равно говорю о своём.
Я до солнца встаю, чтоб увидеть, как звёздные ноты
Рассыпает Господь для поэтов на Млечном пути,
Заполняю словами тетрадок бумажные соты.
Если мне суждено, я до правды смогу дорасти.
Вознесусь над землёй, позабуду о мире и граде,
Предпочту пораженью весёлую смерть на лету,
Чтоб, ломая перо, не просить у людей Христа ради
И, ударившись оземь, зажать в кулаке высоту.
Это проще простого – умри да с восходом воскресни,
Ухватившись за гриву крылатого злого коня.
Ничего, ничего... Я приду и спою свои песни.
Я ещё постучусь к тем, кто знать не желает меня.
***
Колокольцы на шею пожалуйте мне
И ночлег в запорошенном снегом стогу!
Кто-то может иначе, а я не могу,
Потому не ищу утешенья в вине.
Если веру вчерашние топчут друзья,
Если память — лишь кровь под ногтями Руси,
Принимаю в наследство закон бытия:
Не бойся! Не верь! Не проси!
Валентина ЕРОФЕЕВА «ВОТ ОН - РАЙ...»
***
Владимиру Бондаренко
Эпоха Рыб, эпоха Рыб ушла,
Но хвостиком эпоха Водолея
По ней прошлась,
По ней слегка прошлась.
И ничего-то толком не умея,
Младенец шустрый, потешаясь всласть,
Вдруг растерялся, всё ещё не смея
Так – отторженьем – всю присвоить власть.
И стих, восторгом пред отцом немея,
И – задремал… Эпоха Водолея –
Мальчишки, фантазёра, лицедея –
Незрелая, того гляди дозреет
И ошарашит всех в который раз.
Эпоха Рыб, пока не пробил час,
Благослови Младенца – без проказ
Восцарствовать, об Истине радея.
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Загадочная русская душа
Взлететь всегда готова к поднебесью.
Ей на земле до одичанья тесно,
Тоскливо в суете, когда спешат,
Куда и с кем – не ведая про это.
И забывают помянуть поэта,
Пришедшего кануном Рождества
Грустить по родине, так нежно им любимой,
И вопреки законам естества,
Для человека жестко возводимым,
То быстрой ласточкой, то горестной вороной,
То стылым терпеливым воробьём –
Иль вольной сильной птицей, осторожно,
Крылом, скользяще лёгким на подъём,
Взлететь, не нарушая тайны
Глубоких снов недвижных деревень,
И плыть в истоме, нежной и печальной,
Над светлым Храмом родины своей.
И в нём угаснуть...
***
Старая пьяная баба упала,
И рядом с дорожкой, где я гуляла.
Интеллигентно, чинно гуляла,
Воздухом чистым вечерним дышала.
А старая пьяная баба – упала.
Но может не старая – просто больная?
И может не пьяная – просто такая?..
От жизни от этой многих шатает,
По жизни по этой многих болтает.
Руку мне женщина тянет во тьме,
Руку за помощью – прямо ко мне.
Больше-то не к кому – я да она,
Да над дорожкою светит луна,
Только что юркий ночной "ястребок"
Нос ей дельфиний приделал и бок.
Глазом смешливым туманным глядит –
Горе и смех невесёлый с людьми.
А старая пьяная баба – упала.
И рядом с дорожкой, где я гуляла.
Да, она старая – лет сорока.
Да, она пьяная – грязны бока,
Грязна рука, подвернулась нога.
Ну настоящая баба Яга!..
Зубы сцепив, её тяжко тащу.
Мёртво схватилась, прилипла к плащу,
Что-то там шепчет в бессильном бреду:
"Дочка, родная, прости, не дойду.
Пьяная дура!.. Прости ты меня,
Что не хватило мне светлого дня,
Чтобы добраться. Вон там я живу, –
Тычет клюкою направо ко рву. –
Там у меня уж готова постель…"
Мерзкая осень. И скоро метель…
ЕВРАЗИЙСКИЙ РОМАН
Ты – татарских кровей, милый хан.
Я – чеченка по дальней прабабке.
Твоя родина – степь да курган,
Что хранит тайны рода, отгадки
И твоей и потомков судьбы.
Только некому считывать знаки:
Мир тускнеет, безлик, одинаков,
Как вон те вдоль дороги столбы.
Моя родина – там, вдалеке,
И почти уж совсем в поднебесье,
То ль гордыней больна, то ли местью
Переполнена к "сильной руке" –
Так российскую длань называли
(Что теперь уж насмешкой звучит) –
Я не знаю, мне трудно судить,
Но полна я любви и печали
К этой маленькой горной стране,
Зовом крови навязанной мне
И блеснувшей сквозь русские дали,
Как в забытом, но благостном сне.
Что нам делать, мой хан?
Да и сколько нас в России подобных славян
С круто мешанной буйною кровью?
Не решить ли нам это любовью,
Не впустить ли других басурман,
