Вениамин Кольковский - 1953. Ликвидация Сталина
1 марта 1951 г. «миги» атаковали группу из 18 В-29, летевших без истребительного прикрытия (встреча «летающих крепостей» с 22 истребителями F-80, значительно более устаревшими, чем «Сейбры», не состоялась из-за неблагоприятных метеорологических условий), так что «мигам» удалось сильно повредить 13 «летающих крепостей», три из которых должны были сделать вынужденную посадку. Зато 3–4 апреля группа «Сейбров» сбила четыре МиГ-15, сама при этом потерь не понеся. А 12 апреля над Аньдуном (китайский город на корейской границе, напротив Синыйджу) было сбито два американских истребителя и 10 бомбардировщиков (там же. С. 173–175). О советских потерях не сообщается, однако у американцев пять шестых всех потерь приходится именно на бомбардировщики.
Перенесемся теперь в осень 1951 г. (о летних боях в воздухе источник почему-то не сообщает). Так вот, 16 октября было сбито 9 «мигов». В дальнейшем, правда, военные действия шли более удачно для советской стороны. Например, 23 октября советским летчикам удалось сбить три В-29 из восьми, несмотря на прикрытие из 89 истребителей. Несомненный успех, однако о потерях истребителей (как советских, так и американских) ничего не сообщается (там же. С. 180). На другой день при бомбардировке американцами моста в Сунчхоне 40 «мигов» атаковали 34 американских самолета, в результате последние потеряли один истребитель F-84 и один бомбардировщик В-29 (там же. С. 195). О советских потерях не сообщается, но половина американских потерь – опять-таки бомбардировщики, причем с американской стороны истребители – не F-86 «Сейбр», а менее совершенные F-84.
27 октября над Синыйджу 95 «мигов» атаковали восемь В-29, сопровождаемых 32 F-84 и 16-ю австралийскими истребителями «Метеор». В итоге четыре «летающих крепости» было повреждено, о потерях же истребителей как той, так и другой стороны сведений нет.
30 октября 1951 г. стало «черным вторником» для союзников: было сбито 12 «Метеоров», «миги» потерь не имели (там же. С. 180). По другим данным, в этот день было сбито 12 В-29 из 21 и четыре F-84 из 200; три дня спустя было сбито еще три В-29, после чего командование союзников отказалось от применения В-29 днем ( Суровцев А. И . Война в небе Кореи // Война в Корее 1950–1953 гг.: взгляд через 50 лет. М., 2001. С. 118). Вроде бы большой успех, однако обратим внимание на то, что, во-первых, советским истребителям противостоят опять-таки не «Сейбры», а менее совершенные машины, а во-вторых, три четверти потерь противника (в бою 30 октября; данные по потерям истребителей войск ООН за 2 ноября вообще отсутствуют) опять-таки составляют бомбардировщики.
Общий итог всех этих воздушных боев: первое – от половины до ста процентов (в разных боях, итоговые данные мне не попадались) потерь воздушных сил ООН – бомбардировщики; второе – чем более новые у противника истребители, тем результат для советских ВВС менее благоприятен; и третье – общая динамика соотношения потерь с годами все менее благоприятна для советской стороны. А ну-ка, разделим потери американцев в 1952–1953 гг. (да и в 1950–1951 гг.) на два, а тем более на четыре или на шесть (а в некоторых боях и 100 % потерь – бомбардировщики) – и каким тогда будет соотношение потерь в истребителях? Да и сам факт, что советская, а теперь российская сторона упорно не желает приводить общее соотношение потерь истребительной и бомбардировочной авиации со стороны воздушных сил ООН, о чем-то говорит.
Отметим еще, что, когда в августе 1952 г. приехавший с визитом в СССР Чжоу Энь-Лай (об этом визите, как уже говорилось, впереди будет отдельный большой разговор) предложил Сталину начать бомбежки Южной Кореи (а впервые китайская сторона устами самого товарища Мао просила прислать, кроме истребителей, также и бомбардировщики еще 13 октября 1950 г.) ( Галенович Ю.М . Сталин и Мао. Два вождя. С. 523), то Сталин отказал на том основании, что «авиация государственная и добровольцам (каковыми считались китайские солдаты в Корее . – В. К. ) ее использовать не следует» ( Ледовский А.М. СССР и Сталин в судьбах Китая. С. 162), хотя вполне можно было посадить на бомбардировщики советских летчиков, сделав вид, что это северокорейские (уж со стороны КНДР-то даже формально были не «добровольцы», а части регулярной армии!), как было с истребительной авиацией. А может, испугались, что их истребители устроят нашим бомбардировщикам еще худший разгром, чем мы устроили их «летающим крепостям»? Да еще многие летчики в плен могут попасть, и выяснится, что советские пилоты в Корее воюют! У СССР уже был неприятный момент, когда представитель США в ООН в ответ на заявление советской стороны о том, что «мы передали Северной Корее только старое, оставшееся от наших войск там оружие», продемонстрировал неразорвавшийся советский снаряд 1950 года выпуска ( Ванин Ю.В. Корейская война и ООН. С. 130).
И наконец – самое главное. Зачем вообще посылали советскую авиацию в Корею? Просто так, чтобы позабавиться – посбивать американские самолеты? Или все-таки для ликвидации господства противника в воздухе? Скорее все же второе. Ну и каков результат?
Вот впечатление советских военных, посетивших Корею в мае 1951 г. «Днем по корейским дорогам двигаться было невозможно: они контролировались с воздуха F-80 и F-84… Жестко соблюдалась светомаскировка, так как дороги непрерывно бомбили В-26» (Цит. по: Орлов А.С ., Гаврилов В.А . Тайны корейской войны. С. 156–157). А три месяца спустя товарищ Мао пожаловался товарищу Сталину на господство противника в воздухе ( Торкунов А.В. Загадочная война. Корейский конфликт 1950–1953 гг. С. 174). А ведь это самый благоприятный по соотношению воздушных потерь 1951 г., и «тарелочное» супероружие противник, в отличие от осени 1950 г. в Японском море, пока не применяет…
После всего сказанного уже не удивляет, что 23 июня 1951 г. произошло еще одно событие, которое вроде бы знаменовало начало ослабления международной напряженности: постоянный представитель СССР в ООН Я.А. Малик предложил начать мирные переговоры по прекращению корейской войны. Таким образом, инициатива мирных переговоров исходила от советской стороны, которая всего лишь без малого год назад эту войну начала (или как минимум благословила ее начало) и всего полгода назад с презрением отвергала все мирные инициативы противника и нейтральных стран. 10 июля в местечке Пханмынджон близ г. Кэсон (севернее Сеула) эти переговоры действительно были начаты. Правда, уже 23 августа они были прерваны, однако 25 октября 1951 г. возобновлены. В ноябре 1951 г. уже была достигнута принципиальная договоренность о том, что стороны останутся «при своих», с одной поправкой: новая граница пройдет не строго по 38-й параллели, как это было до 24 июня 1950 г., а по сложившейся к тому времени линии фронта ( Ванин Ю.В. Корейская война и ООН. С. 230); на западном побережье Кореи это означало небольшое исправление границы в пользу Севера, на восточном – в пользу Юга.
Однако Иннокентий Володин тогда, в конце лета и осенью 1951 г., предупреждал американцев: это не конец! Собственно, он еще 22 марта говорил: следует ждать важных событий, политических, военно-политических или чисто военных, и не только в Корее. Причем связаны они будут поначалу не с эскалацией, а, напротив, с ослаблением военной напряженности. Но это будет обман.
Американцы не поверили, спросили: откуда вы, всего лишь государственный советник первого класса, то есть полковник, знаете планы высшего руководства страны? Но вот предсказание сбылось: СССР предложил переговоры. Вообще, рисковал Иннокентий Артемьевич, на крайние меры шел, чтобы ему поверили…
Тем временем империя ГУЛАГа трещала по всем швам. В 1951 г. имела место протестная голодовка 500 человек в лагере, задействованном на строительстве тоннеля под Сахалином (того самого), после того, как трое заключенных были исколоты штыками у входа ( Солженицын А. И . Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 5. Гл. 10). 27 мая 1951 г. произошло восстание в лагере под Бийском (Алтайский край). Однако ГУЛАГ не только за Уралом лихорадило, а и в оставшихся в Европейской России лагерях тоже было неспокойно. Так, 1 июня ГУЛАГ сотрясло восстание в лагере под Муромом. 24 июня – восстание в лагере под Александровом (оба лагеря – Владимирская область). Чуть позже, 17 августа – восстание на Северном Кавказе, в лагере под Бесланом (Северная Осетия).
Но больше всего напугало восстание заключенных на Сахалине. Тех самых, что тоннель под Татарским проливом строили. Опять-таки: пусть это, собственно, и не восстание, а всего лишь голодовка, ну а что будет, если американцы в самом деле в случае войны Сахалин блокируют?
В общем, надо было что-то срочно решать с «капиталистическим окружением». Поэтому Иннокентий Володин теперь с полным сознанием своей правоты предупреждал: «Будут новые действия. Теперь – напротив, связанные с эскалацией, а не с мирными инициативами». На вопрос о том, какие именно, ответил: «Пока не знаю, когда. Не знаю, где. Не знаю, какие именно, хотя очевидно, что военного характера. Но будут, это точно».
