Леонид Бершидский - Ремесло
Дослушав, Миша легко подхватывает Лизу на руки и несет в спальню.
А другой мой приятель, Артем, работает новостником на популярном частном сайте. Сам я за новостями не очень слежу и люблю, сидя с ним в пабе, послушать, как он мне пересказывает самое сладкое за день.
— Бывший глава московского управления Следственного комитета Анатолий Багмет подал в суд иск к Генпрокуратуре, — говорит Артем, отхлебнув ледяного светлого и вытерев пену с губ. — Багмет утверждает, что его в 2007 году незаконно уволили из прокуратуры, и требует компенсировать ему заработную плату за период „вынужденных прогулов“. Ранее решение об увольнении Багмета было в судебном порядке признано законным, однако теперь, как утверждает юрист, он готов представить суду „вновь открывшиеся обстоятельства“. Изложить суть этих обстоятельств он отказался. Багмет также подчеркнул, что восстановление справедливости его интересует больше, нежели деньги[2].
Я закрываю глаза от удовольствия и прошу повторить. Артем не сразу понимает, что я про новость, а не про пиво.
Ну да, конечно, я придумал эти истории — кроме самих новостей. (И да, я дочитал сорокинскую „Тридцатую любовь Марины“ до конца.) На самом деле никто так не рассказывает новости мужу за ужином или другу за кружкой пива. А на самых посещаемых сайтах Рунета — рассказывают только так и не иначе. И еще на радио, от „Эха Москвы“, где так любят правильный русский язык, до последней музыкальной радиостанции, где исчезновения новостей никто бы и не заметил.
По телевизору тоже, и не только в программе „Время“. Три года назад меня попросили собрать свежую молодую команду, чтобы делать новости на одном новом телеканале. Я кинул клич, и отозвались несколько десятков парней и девушек, уже поработавших журналистами, иные и в хороших редакциях. Каждого я просил выбрать какую-нибудь сегодняшнюю новость и изложить ее по-человечески — как рассказывал бы друзьям. У двух третей это не получилось. Даже ясно поставленная задача не смогла перебить привычку: новости должны быть написаны самым адским официозным языком, на какой только способен журналист.
Молодой человек из интеллигентной семьи, которого этот условный рефлекс заставляет изъясняться на ментовском, эмчеэсном, чиновничьем жаргоне, на уровне инстинкта все же сопротивляется. Тогда получается ерунда: например, пишут „против такого-то заведено уголовное дело“, тогда как надо, по законам жанра, „в отношении такого-то возбуждено“. Носители жаргона морщатся, обвиняют журналистов в некомпетентности: лезут, мол, со своим налитературенным рылом в наш калашный ряд, со своим хипстерским уставом в наш оперативный Шаолинь. Компетентный журналист, тот, конечно, давно уже говорит „возбуждено“ с правильным ударением на втором слоге.
Ну так вот, тех, кто смог перейти на человеческий язык (на нем вообще не надо говорить, что там случилось с уголовным делом, достаточно сказать „полиция подозревает такого-то в том-то“), новый телеканал взял в штат. С тех пор он сделался модным. На днях я зашел на его сайт и понял, что рефлекс победил. Новости здесь читают все на том же языке — этаком эсперанто, основой для которого послужили в равной степени передовицы газеты „Правда“ из 1980-х и блатной канцелярит 90-х. И на сайт вешают вот такое: „В США начато расследование по факту появления в интернете личной финансовой информации супруги американского президента Мишель Обамы. Также в сети была опубликована аналогичная информация вице-президента США Джо Байдена“[3].
Черта с два поймешь из этого текста, какая именно информация и где появилась. И кто расследует. Идиотское эсперанто новостников позволяет полностью исключить из текста все существенные моменты, заменив их трескотней и белым шумом. Надо сказать, идеально приспособленными для воспроизведения с интонациями диктора Левитана. Может показаться, что чтец новостей перед включением микрофона произносит про себя: „От Советского информбюро“, чтобы настроиться на правильный лад. Но нет, сам строй кошмарных, нечеловеческих предложений, изрыгаемых агентствами, заставляет читать их голосом дворецкого, объявляющего о прибытии важного гостя на бал.
И я не могу больше слышать эти интонации. Во время новостей переключаюсь с „Эха“ и „Коммерсанта FM“ на какую-нибудь, любую музыку — даже шансон приятнее для уха.
Конечно, новостное эсперанто родилось задолго до меня. В 1972 году Нора Галь писала в книге „Слово живое и мертвое“: „Считается несолидным в газетной статье или очерке написать, к примеру: Мы решили больше не пытаться… Нет, непременно напишут: Мы приняли решение прекратить попытки… Или о работе экипажа космической станции: Проводился забор (!) проб выдыхаемого воздуха. Этот забор не залетел бы в космос, если бы не стеснялись сказать попросту: космонавты брали пробы. Но нет, несолидно!“
Я и сам журналист, про солидность понимаю. Когда-то в газете „Ведомости“ мы старались сохранять язык зарождавшихся тогда в России финансового сообщества и управленческого класса: нам казалось, что, если говорить с новыми профессионалами на их жаргоне, полном англицизмов, им будет легче нам поверить. Да и вообще им будет с нами комфортнее.
Максим Трудолюбов, многие годы возглавляющий в газете раздел „Комментарии“, написал мне недавно: „Леня, наверное, одна из причин — стремление вызвать доверие к своему высказыванию. А этого, в свою очередь, можно добиться, придав ему звучание публичного выступления, например с кафедры, со сцены, с экрана и т. д. У каждого в памяти много таких выступлений — все это замусоренная и часто приблатненная речь наших чиновников, депутатов и, конечно, президента. А еще есть старая история с сакральностью языка для особых нужд. Исторически в России было два языка — разговорный (низкий) древнерусский и богослужебный (книжный, высокий) церковнославянский. Последний использовался и в обычной речи для придания ей торжественности — по-простому „враг“, а если для речи с амвона, то „ворог“. Это „диглоссия“ — сосуществование низкого и высокого языков (об этом писал филолог Борис Успенский). Возможно, пережитки этого сохраняются, только роль высокого языка играет теперь какая-то канцелярская феня“.
Попытка „Ведомостей“ говорить на языке финансистов и менеджеров была из той же оперы, и я понимаю, почему она у многих вызвала раздражение. Сейчас я могу придумать для нее только одно оправдание: бизнес тогда искал свой язык, и его поиски требовалось отражать и поддерживать. Новой среде нужно было увидеть, как ее голос трансформируется в печатное слово, которое она могла бы считать своим.
Иное дело с чиновниками и полицейскими. Сколько ни имитируй их кривую речь, в доверие к ним не вотрешься: их жаргон не профессиональный, но кастовый. Да и у слушателя или читателя, к бюрократической касте не относящегося, такая речь вряд ли вызывает больше доверия, чем человеческая, — скорее она вызывает отторжение.
Я готов держать пари на деньги (об условиях можем договориться в комментариях), что СМИ, которое первым осмелится перейти на нормальный русский язык, аудиторию не потеряет, а начнет набирать.
Да, это будет нелегкая работа: тексты придется (о ужас!) редактировать, а иногда и переводить. Надо будет попотеть, чтобы из сообщения, которым журналистка Лиза покорила сисадмина Мишу, сделать нормальный абзац: „На нефтяном месторождении в Ямало-Ненецком округе взорвалось (какое вещество? из оригинала новости я так и не понял), когда в одном из цехов налаживали новое оборудование. Восемь человек отправили в медсанчасть, но никто не ранен так серьезно, чтобы понадобилась эвакуация. Пожара не случилось, но в цехе придется ремонтировать стены и потолок“. Не бог весть какая новость, но хотя бы по-русски. Для людей, которые до сих пор — на удивление — говорят между собой на этом чудом уцелевшем языке».
После того, как эта колонка собрала свою пару тысяч лайков, мне захотелось воплотить содержащуюся в ней идею на практике. Я предложил читателям моей «стены» в Фейсбуке вместе сделать сайт, на котором журналисты «переводили» бы новости агентств с ужасающего канцелярита, на котором они написаны «для солидности», на человеческий русский. Откликнулись два десятка журналистов из разных изданий, которые были готовы совершенно бесплатно переводить одну новость в день. Неплохой результат, учитывая, что ремесленников нашего цеха непросто уговорить практиковать бесплатно, — и это правильно: из дармовой работы лучше привычку не делать. Владелец одного интернет-холдинга предложил бесплатно передать нам удачное доменное имя. Веб-студия взялась сделать сам сайт.
Но начинать с таким маленьким составом участников-добровольцев я все же не рискнул: побоялся загубить идею, которую когда-нибудь можно будет воплотить профессионально. Я уверен, что, заявив НОРМАЛЬНЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК в качестве уникального торгового предложения, можно сделать успешное СМИ, редакция которого состояла бы не из репортеров, а из переписчиков чужого материала.
