Мария Баганова - Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах
Существует миф о том, как Дионис, стремясь вывести свою мать Семелу из царства мертвых, узнал о том, что некий Просимн знает вход туда. В качестве платы за услугу Просимн пожелал насладиться телом юного бога. Дионисий согласился. Однако, вернувшись, он обнаружил, что Просимн умер. Чтобы не стать клятвопреступником, Дионис поспешил к его могиле, срезал там ветвь смоковницы, придав ей форму мужского члена и, исполняя «священный» долг перед усопшим, мастурбировал, дабы его семя пролилось на могилу.
Среди любовников Диониса назывались также Гимней, Гермафродит, Ахилл и Адонис.
Поэт Антипатр Сидонский сравнивал скульптуры Афродиты и Эрота работы Праксителя:
Видя на Книде скалистом вот эту Киприду, ты скажешь:«Камень способна зажечь, хоть и из камня сама».В Феспиях, видя Эрота, невольно промолвишь: «Не камень,Но и холодную сталь этот способен зажечь».
Греки даже различали двух разных богинь любви, разных Афродит. Любви к женщине покровительствовала Афродита Пандемос — то есть «пошлая», а однополой любви — Афродита Урания — то есть «небесная». Ведь женщину мужчина любит ради детей, которых она родит ему. То есть чувство к женщине всегда корыстно. Однополая же любовь свободна от всякой корысти, она чиста и жертвенна. У Плутарха в диалоге «Об Эроте» речь в защиту любви к юношам произносит персонаж по имени Протоген: «…у истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем, и я утверждаю, что отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился, так же далеко от Эрота, то есть любви, как отношение мух к молоку или пчел к сотам или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам, к которым они не испытывают никаких дружественных чувств».
Ксенофонт:
«А что ты, Каллий, влюблен в Автолика, весь город это знает, да и многие, думаю, из приезжих. Причина этого та, что оба вы — дети славных отцов и сами — люди видные. Я всегда был в восторге от тебя, а теперь еще гораздо больше, потому что вижу, что предмет твоей любви — не утопающий в неге, не расслабленный ничегонеделаньем, но всем показывающий силу, выносливость, мужество и самообладание. А страсть к таким людям служит показателем натуры влюбленного. Одна ли Афродита, или две, — небесная и всенародная, — не знаю: ведь и Зевс, по общему признанию один и тот же, имеет много прозваний; но что отдельно для той и другой воздвигнуты алтари и храмы и приносятся жертвы, — для всенародной менее чистые, для небесной более чистые, — это знаю. Можно предположить, что и любовь к телу насылает всенародная, а к душе, к дружбе, к благородным подвигам — небесная. Этой любовью, мне кажется, одержим и ты, Каллий. Так сужу я на основании высоких достоинств твоего любимца, а также по тому, что, как вижу, ты приглашаешь отца его на свои свидания с ним: конечно, у благородно любящего нет никаких таких тайн от отца».
Любовников-мальчиков имели Сократ, Платон, Демосфен, Аристотель… Имена можно перечислять очень долго. Это не считалось пороком или чем-то зазорным. Порицалась лишь проституция. По словам Эсхина, «бескорыстно делить с кем-нибудь его любовь — это прекрасно, а соглашаться за плату заниматься проституцией — это позор». Так некий Тимарх, живший сразу с несколькими мужчинами и находившийся у них на содержании, был лишен гражданских прав. И это несмотря на то, что защищал его сам Демосфен. Но не за факт мужеложства — а именно за то, что брал со своих возлюбленных деньги. После приговора суда униженный Тимарх повесился.
Ксенофонт «Пир»:
«А ты, сиракузянин, чем гордишься? Наверно, мальчиком?
— Клянусь Зевсом, — отвечал он, — вовсе нет; напротив, я страшно боюсь за него: я замечаю, что некоторые замышляют коварно погубить его.
Услышав это, Сократ сказал:
— О Геракл! Какую же такую обиду, думают они, нанес им твой мальчик, что они хотят убить его?
— Нет, — отвечал он, — конечно, не убить его они хотят, а уговорить спать с ними.
— А ты, по-видимому, думаешь, что если бы это случилось, то он бы погиб?
— Клянусь Зевсом, — отвечал он, — совершенно.
— И сам ты, значит, — спросил Сократ, — не спишь с ним?
— Клянусь Зевсом, все ночи напролет.
— Клянусь Герой, — заметил Сократ, — большое тебе счастье, что природа дала тебе такое тело, которое одно не губит тех, кто спит с тобою. Поэтому, если не чем другим, то таким телом тебе следует гордиться».
Зенон Китийский:
«Сходиться с мальчиками следует не больше и не меньше, чем с немальчиками, а с женщинами — так же, как с мужчинами».
Известна весьма скабрезная, но остроумная шутка Аркесилая, возглавлявшего платоновскую Академию: Когда один из учеников отстаивал философский тезис об отсутствии различия между большим и меньшим, Аркесилай вместо логической аргументации спросил у него: «И нутром ты не чувствуешь разницы между штукой в десять пальцев и в шесть пальцев?»
Петроний Арбитр:
Эй! Эй! Соберем мальчиколюбцев изощренных!Все мчитесь сюда быстрой ногой, пятою легкой,Люд с наглой рукой, с ловким бедром, с вертлявой ляжкой!Вас, дряблых, давно охолостил делийский мастер.
Но не только мужчины предавались однополой любви, не были чужды этой услады и женщины. Сохранились любовные стихи Сапфо, обращенных к ее подругам:
Девы поступь милая, блеском взоровОзаренный лик мне дороже всякихКолесниц лидийских и конеборцев,В бронях блестящих.
Глава 3
Александр Македонский
Согласно преданию Александр Великий родился в тот самый день, когда в Эфесе занялся пламенем подожженный Геростратом храм Дианы Эфесской. Древние шутили, что богиня потому и не сумела защитить свой храм, что была в это время занята, помогая Александру появиться на свет, а эфесские жрецы считали несчастье, приключившееся с храмом, предвестием новых бед для Азии. Отец Александра — Филипп Македонский, только что одержавший победу в бою, в тот же день получил сразу три известия: во-первых, что его полководец Парменион в большой битве победил иллирийцев, во-вторых, что принадлежавшая ему скаковая лошадь одержала победу на Олимпийских играх, и, наконец, третье — о рождении Александра. Вполне понятно, что Филипп был сильно обрадован, а предсказатели умножили его радость, объявив, что сын, рождение которого совпало с тремя победами, будет непобедим.
Александр рос высоким, сильным и красивым мальчиком. Считается, что его внешность лучше всего передают статуи Лисиппа. Легкий наклон шеи влево, свойственный Александру, был следствием родовой травмы. По описанию, Александр был очень светлокожим и легко краснел.
Клавдий Элиан:
«…Александр, сын Филиппа, отличался природной красотой — волосы его вились и были белокуры, но в лице царя сквозило, судя по рассказам, что-то устрашающее».
Мать Александра звали Олимпиадой. Увидев ее, еще совсем девочкой в храме во время мистерии, Филипп страстно влюбился и поспешил заключить с ней брак. Однако страсть вскоре прошла, и супруги совершенно охладели друг к другу. Филипп считал жену злой и ревнивой, а также не выносил ее пристрастия к ритуальным животным Богини — змеям.
Плутарх:
«Издревле все женщины той страны участвуют в орфических таинствах и в оргиях в честь Диониса; Олимпиада ревностнее других была привержена этим таинствам и неистовствовала совсем по-варварски; во время торжественных шествий она несла больших ручных змей, которые часто наводили страх на мужчин, когда, выползая из-под плюща и из священных корзин, они обвивали тирсы и венки женщин».
Эти ручные змеи жили у нее на женской половине, грелись у нее на груди и даже спали вместе с ней. Филипп змей не любил, и его приводило в ужас то, что жена пускает их даже в свою постель. Вид змеи, вытянувшейся вдоль тела супруги, навсегда погасил его любовный пыл.
Олимпиада тоже в свою очередь возненавидела мужа и даже в отместку ему сочинила сказку, что сына зачала она не от мужа, а от самого Зевса, явившего к ней в образе змея. Затем и сам Александр принялся повторять эту выдумку.
Честолюбие наследника престола проявилось очень рано. Всякий раз, как приходило известие, что Филипп завоевал какой-либо известный город или одержал славную победу, Александр мрачнел и говорил: «Отец успеет захватить все, так что мне уже не удастся совершить ничего великого и блестящего».
А однажды, когда приближенные спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари!»
Эти качества дополнял живой и не по-детски развитый ум. Когда в отсутствие Филиппа в Македонию прибыли послы персидского царя, Александр, не растерявшись, радушно их принял и буквально покорил послов своей приветливостью и тем, что не задал ни одного детского или малозначительного вопроса, а расспрашивал о протяженности дорог, о способах путешествия в глубь Персии, а также о том, каковы силы и могущество персов. Послам оставалось лишь только изумляться способностям мальчика и его стремлениям.
