Хантер Томпсон - Царство страха
Собравшаяся команда левацких байкеров, Черных Поясов, Белых Пантер[3] и избранных местных громил, которая уже давно, с самого его появления, призывала открыть сезон охоты на Бромли, не могла снести такого поведения прокуратуры. Они хотели опрыскать Бромли «Мейсом» и при помощи бейсбольных бит сделать из него вкусненькую отбивную котлету… и им было совершенно по барабану, состоял он агентом ФБР или нет. Я все еще разговаривал по телефону с помощником окружного прокурора, когда заметил, что комната опустела. «Мы едем в «Эпплджек», – прокричал мне кто-то из-за двери. – Можешь сказать этой безмазовой свинье из окружной прокуратуры, что мы решили взять инициативу в свои руки… через полчаса мы передадим их ссаного стукача в тюрьму, а чтобы они поняли, кто это, передай им, что он будет упакован в пластиковый мешок».
Я передал это в окружную прокуратуру… через 15 минут Бромли утекал по шоссе на арендованной машине. Он так быстро смылся, что мы даже не успели сделать хороший снимок, поэтому на следующее утро мы обратились в «Фотоагентство Белых Пантер» в Денвере, и они поручили молодому, невинно выглядящему Черному Поясу поехать, вооружившись фотокамерой, к дому Бромли в одном из денверских пригородов. Пол Дэвидсон постучал в дверь сексота и сказал, что он восхищен припаркованным во дворе расчудесным мотоциклом и хотел бы сфотографировать его – вместе с гордым владельцем. Бдительный Бромли с большим удовольствием сел на мотоцикл и с гордостью смотрел, как из камеры вылетает птичка, а на следующий день «Aspen Times» опубликовала фото Бромли вместе с подробным описанием его короткой, но весьма активной «поддержки» движения Власть Фриков. Мы послали Бромли эту вырезку из газеты с его фото… и он почти сразу же написал мне ответ с угрозами и фотографией, которую он посчитал намного лучшей, чем та, которую наш «смешной маленький фотограф» сделал обманным путем. Даже сотрудник БРК очень удивился, увидев свидетельство полного безумия этого опытного стукача. «В это невозможно поверить, – повторял он все время. – Неужели он действительно поставил свою подпись на письме, неужели он действительно расписался на фотографии! Как можно было взять на работу такого человека?»
Действительно, как?
* * *Эта история началась в 1968-м, когда в издательстве «Random House» мне выдали $5000 и мой редактор сказал: «Иди-ка ты да напиши про гибель Американской Мечты». Я согласился без лишних раздумий – деньги были очень нужны. Ведь помимо пяти штук аванса, речь шла о $7500 «дополнительных расходов», правда, о гонораре речь уже не шла, но я не сильно расстроился. Не говоря уже о том, что «Random House» оплачивал таким образом в той или иной степени мое обучение. Мне предстояло отправиться туда, не знаю куда, и написать то, не знаю что, – лишь бы это имело отношение к «Смерти Американской Мечты».
Задача казалась ерундовой, и долгое время я пребывал в этом счастливом заблуждении. Казалось, мне выдали кредитку, все покупки по которой надлежало оплатить, но не сейчас. Помню, тогда я еще подумал, что Джим Сильберман, редактор «Random House», не просто сумасшедший человек, но еще и полностью при этом безответственный. Иначе с чего бы он сделал мне такое предложение?
Я съездил тогда в несколько мест, сам уже не помню зачем, и вот в августе 1968 года я отправился в Чикаго освещать работу Съезда Демократической Партии с пачкой свежеотпечатанных голубеньких удостоверений для прессы и дополнительным бейджиком от своего издательства.
На самом деле меня никто не отправлял на съезд, я даже не стал брать аккредитацию от какого-нибудь журнала; мне просто хотелось оказаться там и оценить обстановку. Город настолько кишел журналистами, что я почувствовал себя туристом. Не говоря уж о том, что работающим там официально писателям и репортерам не достались более внушительные командировочные, чем они явно озадачивались при встрече со мной; хотя, если бы попросили, я написал бы эту историю и забесплатно.
Даже теперь, спустя все эти годы, мне становится не по себе, когда я вспоминаю про Чикаго. Эта неделя на Съезде существенно изменила мои представления о том, что происходит в этой стране, и определила мое место в ней. В понедельник я пришел в состояние Паралитического Шока, во вторник меня обуял Страх, потом Ярость и, наконец, – Истерия, длившаяся затем минимум месяц. Каждый раз, пытаясь рассказать друзьям, что же все-таки произошло в Чикаго, я начинал рыдать, и только спустя годы я понял причину.
Меня не били, не тащили в тюрьму. Все обстояло намного хуже. Потребуется настоящий специалист – или несколько специалистов, – чтобы избить человека и не привести его при этом в состояние шока, в котором весь эффект от избиения пропадает… затем оказаться в тюрьме вместе с закадычными друзьями – это скорее экзотичное развлечение, чем травматическая ситуация; в самом деле, это совершенно беспонтово – жить в шестидесятые годы и ни разу не оказаться за решеткой.
И все же тогда в Чикаго для меня навсегда закончились шестидесятые. Помню, как я добрел до своей комнаты в «Блэкстоуне», стоявшем через дорогу от «Хилтона», сел на кровать, скрестив ноги, и просидел так несколько часов. Меня била дрожь, ни о каких заметках я и думать не мог – только смотреть в экран телевизора расфокусированным взглядом и тихо офигевать от того, что происходит вокруг. В телевизоре творилось примерно то же самое – я видел себя самого, в ужасе убегающего от копов по Мичиган Драйв, всего в двух шагах впереди от размахивающей дубинкой свиньи, каждую секунду ждущего пули в легкое, которая поразит меня прежде, чем я даже услышу звук выстрела.
Я стоял на углу Мичигана и Бальбоа вечером в ту среду, когда копы атаковали. Помню, я тогда еще думал: «Нет. Это невозможно». Вжавшись в стену отеля, я достал из моей излюбленной голубой L.L. Bean сумки мотоциклетный шлем и желтые горнолыжные очки, полагая, что все обойдется «Мейсом», в крайнем случае – газом. Однако именно в этот раз копы не использовали ни того ни другого.
В этот вечер они пустили в ход дубинки, и разверзся натуральный ад, не имеющий аналогов в этой сучьей истории. Я стоял у стены, пытаясь нацепить шлем, а люди неслись мимо, как зверье во время лесного пожара. Люди или кричали, или истекали кровью, копы хватали их на ходу и запихивали в свои машины. Я никогда не попадал в землетрясение, но, сдается, атмосфера там примерно та же. Тотальная паника и потерянность, и притом никакого выхода. Первая волна копов ворвалась на Бальбоа, построившись клином, сметая всех на своем пути, как огонь в муравейнике. Бежать было бесполезно – со всех сторон появлялись все новые и новые копы. Вторая волна ломанулась со стороны Грант-Парка, подобно огромной перемалывающей машине, ощетинившейся длинными черными дубинками, крушившими истерически кричавших людей, отчаянно пытавшихся выбраться из этого переплета.
Некоторые пытались бежать по Бальбоа, к улице Стейт, но выхода не было и там – копы перегородили улицу, выстроившись «клещами», и быстро надвигались, избивая до полусмерти каждого, кто попадался им под руки. Иные демонстранты пытались сбиться в кучу, держа свои транспаранты и скандируя: «Держимся вместе! Держимся вместе!»
В какой-то момент я оказался в самом пекле – копы надвигались со всех сторон, и ничего не оставалось делать, кроме как искать спасения в отеле. Однако у дверей стояли два копа и отказывались пропустить меня внутрь. Они сжимали дубинки обеими руками, держа их перед собой, и отгоняли всех от входа.
К этому моменту людей уже мудохали в паре метров от меня. Мне оставались считанные секунды, когда я наконец прорвался через этих церберов с криком: «Я тут живу, мать вашу! Плачу пятьдесят долларов в день!» Я оказался внутри, ад остался позади, и я уже не видел, что происходило на тротуаре. По какому-то невероятному везению в этот день я взял с собой ключ от номера, хотя обычно оставлял его у портье. Меня спас этот ключ, да еще и безумная непоколебимая уверенность, звучавшая, должно быть, как вопль распятого Иисуса. Ведь я в самом деле жил тут! Платил наличными за этот долбаный номер! И я никак не мог представить себе, что эти козлы в синей униформе имеют малейшее ПРАВО не пустить меня в мои оплаченные апартаменты.
Я верил в это беззаветно, и этой веры хватило на то, чтобы удержать их дубинки на ту секунду, в которую я прошмыгнул в холл отеля… Однако эта вера погибла, когда через несколько дней или даже недель я наконец понял, что эти копы и в самом деле собирались меня отмудохать. Не меня персонально, но некоего анонимного «Врага», одного из толпы «негодяев», явившихся в Чикаго с намерениями, вызывавшими у мусорни только страх и ненависть.
Именно поэтому меня так трясло, когда я наконец оказался в своем номере, быстро запер дверь и накинул цепочку. Не то чтобы я испугался тюрьмы и избиений. Таким образом меня охватывал медленно подкатывающий шок, шок от понимания того, что я больше не стою в изящной позе и не Разъясняю Свои Взгляды. Эти ублюдки все знали о моих взглядах, и все-таки они намеревались вышибить мне мозги. Им было глубоко плевать на то, что Национальный Комитет Демократической партии выдал мне специальную пресс-карту, гарантирующую неприкосновенность; их не волновало, что я прибыл в Чикаго как гость с намерением поселиться в отеле, аккуратно уплатив все сборы и налоги, и что я не собирался причинять никому ни малейших неприятностей.
