Сергей Голубов - Когда крепости не сдаются
— Во-первых, не густые. А во-вторых, у Новогрудка, то есть, как раз на пути к Минску, очень много лиственных, и притом жидких…
— Позвольте… Вот на карте…
Начальник штаба показал пальцем какое-то место на карте.
— Здесь…
— Видите ли, — упрямо сказал Наркевич, — я эти места знаю не только по карте, но и потому еще, что родился в них.
Действительно он родился неподалеку от Несвижа и по ранним детским воспоминаниям, еще до отъезда за границу, довольно ясно представлял себе природу этой части Белоруссии. Случалось ему также наезжать в Несвиж впоследствии студентом, даже еще позже. И сейчас ему казалось, что нет ничего проще, как вывести штарм через Несвиж и Узду к Могилеву. Только именно — к Могилеву, а оттуда на Смоленск, но никак не к Минску, который наверняка занят гитлеровцами. Подобно Наркевичу, почти у каждого из собравшихся имелась своя собственная точка зрения на вопрос. Кто-то, например, доказывал, что единственная гарантия спасения — двигаться через Беловежскую Пущу и Пинские леса, обходя гитлеровцев с юга. Черноватый, голосистый полковник, начальник одного из отделов штарма, подал справку:
— Чтобы выйти на Беловежскую Пущу, надо пересечь занятую гитлеровцами большую дорогу. При движении на Минск переходить ее не надо. Следовательно…
— А шоссе Слоним — Новогрудок? — спросил Наркевич.
Все эти слова — и Наркевича, и других споривших — не бежали, даже не шли, а ползли, точно выжимаясь из-под пресса, — тяжелые и сердитые. Особенно много возражений вызвал полесский маршрут.
— Это — чтобы живыми провалиться в бездонную прорву ржавых пинских трясин… Нет, уж лучше в прямом бою…
Командующий армией поставил точку:
— Полесье нас примет, но не выпустит, — раз. Второе: разведка показывает, что неприятель жмет главным образом к Смоленску и Могилеву; значит, и полицейская служба там у них крепче. Три: нажим на Бобруйск и Рогачев — всего слабее. Туда и будем отходить. Еще вопрос: в каком порядке отходить?
Карбышев сказал:
— Фронт дырявый. Поэтому — выйдем. Но…
Он быстро оглядел лица собравшихся, точно прощаясь с этими людьми. Вероятно, он знал, что его предложение принято ими не будет.
— Но отходить, товарищи, надо не так, как мы идем.
— А как, товарищ генерал-лейтенант?
— Мелкими партиями.
— Ну нет, — заговорили собравшиеся, — это напрасно…
— Что вы разумеете под партиями? — спросил командующий.
— Небольшие группы людей… Крупнее, мельче, но в общем небольшие. Место ближайшего сосредоточения — старая граница.
— Почему?
— Потому что на старой границе мы наверняка встретим наши войска. Сегодня вечером можно будет разделиться на партии, а ночью вырваться из котла.
— Дельно, — задумчиво произнес командующий, — очень дельно насчет границы. Хм! А насчет того, как отходить, — в одиночку, мелкими, крупными отрядами или всем вместе, как до сих пор, — это вопрос, который решим… по обстановке!
* * *Вечером все было готово. Колонна штаба армии выступала на старую государственную границу. Колонна была построена в трех отдельных отрядах. Передний, головной, состоял из нескольких бронемашин, пятнадцати человек пограничников и двух мотоциклистов. Его вел начальник штарма. Во втором шли танки и батальон пехоты: здесь же находился командующий армией. В третьем двигался обоз с ранеными, которых было около ста пятидесяти человек.
Головной отряд быстро вышел на полевую дорожку. Туман, еще вечером поднявшийся с болотистых речных верховьев, подобно белой кисее, затягивал окрестность. Кисея эта плотнела, плотнела; постепенно ее влажная тяжесть становилась такой густой, что хотелось раздвинуть ее руками. И, наконец, пошел мелкий холодный дождь. Отряд перевалил через шоссе и углубился в лес…
…Машин, набиравших ход по гладкому шоссейному полотну, было не меньше тридцати. Впереди шли полуброневики с пулеметами. За ними — легковые авто. В окнах мелькали высокие офицерские фуражки, бархатные воротники с разноцветными петлицами и разнохарактерные профили то жирных, то сухих физиономий. Колонну стремительно мчавшегося по шоссе фашистского штаба сопровождала рота самокатчиков. Генерал, ехавший в самой большой из пассажирских машин, говорил своему соседу-полковнику:
— Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших уставов. В Польше и на западе мы могли позволять себе известные вольности и отступления от уставных принципов. Но здесь это недопустимо…
Когда генерал высказывал свою мысль, его машина несколько замедлила ход: сквозь серую мокреть туманной ночи шофер разглядел впереди черное пятно селения. Это было местечко Дятлово — самое тихое и спокойное селение на свете, где с незапамятных времен жили и трудились мастера-паркетчики. Но именно здесь, перед Дятловом, мелкий березовый лес подбирался к самому шоссе, и это требовало осторожности.
— Утверждаю, — продолжал свою мысль генерал, — что в немецком языке существуют лишь два слова, которые могут в полной мере соответствовать нашей задаче здесь, в России.
— Какие слова, господин генерал-полковник?
— Eisen und Blut![65]
Вдруг что-то случилось. Машина остановилась с такой порывистой внезапностью, что фуражка еле усидела на бритой голове генерала. Шофер выскочил из-за руля и точно провалился в березовые кусты. Пули били по щебнистому полотну шоссе и высекали из него маленькие желтые огоньки. Полковник открыл дверцу и выглянул, но сейчас же закрыл и упал на подножку. Генерал шагнул через него. В кузове шедшей сзади машины кто-то лежал, запрокинувшись. Неужели квартирмейстер? Пули щелкали. Генералу показалось, что это пистолетные выстрелы. Он страшно удивился и быстро сделал два шага в сторону от своей машины…
* * *Отряд командующего почти сразу по выступлении отстал от головного. Он не столько шел, сколько боролся с неожиданно возникавшими на каждом шагу препятствиями. То вдруг откажет машина, то трактор, и из-за этого стоит весь отряд. Обходных путей не было. Отряд находился как бы в коридоре из гитлеровских частей. Сквозь холодный и мокрый туман трудно было что-нибудь разглядеть по сторонам расстилавшейся впереди долины. Но сомневаться, что все дороги на ней заняты гитлеровцами, не приходилось…
Подтянувшись к шоссе у Дятлова, с радостью увидели, что оно пусто. Дождик усиливался с каждой минутой; темнота ненастной ночи сгущалась. Надо было поскорей перебраться через шоссе, но батальон болтался где-то далеко позади, — опять задержка. Стоя возле своего танка, командующий вполголоса отдавал распоряжения. Вдруг сбоку, откуда выбегала дорога, мутно засветились желтые пятна автомобильных фар. Два… пять… Без счета! Командующий выхватил револьвер. Ледяной пот облил его большое бледное лицо. Да, сейчас все решится…
— К бою! — скомандовал он.
Люди вмиг залегли по канавам вдоль шоссе. В танках хлопнули люки. Гитлеровские полуброневики придержали ход. И в тот же момент рой стальных смертей, сразу выпущенных всеми автоматами, револьверами и пулеметами советской стороны, влепился в стекла и лак фашистских авто. Прошло несколько решающих мгновений, прежде чем полуброневики очнулись. Но огонь их бил наугад, вслепую. А штабные машины наскакивали одна на другую и, встав на дыбы, одна за другой валились с шоссе…
Карбышев и Наркевич стояли в березняке, против места, где только что оборвалась затейливая декларация фашистского полководца на тему «Eisen und Blut». Карбышев видел, как кто-то выпал из машины, как кто-то другой перескочил через выпавшего и, сделав несколько шагов деревянными ногами, изготовился дать стречка.
— Врешь! — сказал Карбышев и нажал револьверный спуск.
Генерал присел, а потом улегся на бок, делая такие движения, как будто ему хотелось лежать поудобнее. Карбышев показал на него капитану ОН.
— Труп забрать. Документы снять.
— Слушаю.
Из шестидесяти лет, прожитых на свете, в течение сорока двух ежедневно тренировать глаз и руку на меткость — шутка? Карбышев обернулся в ту сторону, где только что стоял Наркевич.
— Видали?
Но Наркевича уже не было ни рядом, ни поблизости. Бой затихал. «Какую булгу подымут теперь гитлеровцы!» — подумал Карбышев. В воздухе что-то завозилось, зашумело, подсвистывая. Разведка? Ищут?
— По машинам!
Это был голос командующего. На шоссе свирепствовала суматоха. Рядовой и сержантский состав набивался в полуброневики. Надменные хозяева уцелевших офицерских авто смиренно шлепались мертвыми тушами в канаву, а по их местам живо рассаживались советские офицеры, медленно и неудобно устраивались раненые. Вот комбриг ВВС… Вот — заместитель начальника артиллерии. Сильные руки двух лейтенантов подхватили щуплого Карбышева и поставили на шоссе у машины, которую только что очистил от постоя фашистский генерал. Трое раненых — в ногу, в живот и в голову — лежали в кузове. У руля сидел капитан и нетерпеливо поглядывал на Карбышева. Место возле него было свободно.
