Русская доля - Сергей Львович Григоров
Примерно такая же картина вырисовывается и для Закавказья. Хорошо, что дружественный армянский народ спасли от геноцида. Но попутно помогли и грузинам – на свою голову.
Так что же выходит? То, что в умении организовывать жизнь, свое хозяйствование на земле нет равных нам, русским! Ни один народ на планете не может похвастаться даже малой толикой тех успехов, которых мы добились несмотря зачастую на прямое противодействие родных и чужих государственных структур. Излишне, наверное, напоминать о нашем вкладе в мировую сокровищницу наук и искусств. В общем, можно и нужно гордиться не только своей историей, но и самим собой. И с большой долей снисходительности воспринимать выпады в наш адрес западоидов.
Вероятно, представления о русском национальном характере целенаправленно искажаются Западом из-за ощущения собственной подпорченности.
Во все времена достойной задачей для любого уважающего себя человека было докопаться до истины. Поскольку большая наука не может помочь нам в познании нашей души, приходится опереться главным образом на субъективное знание, на ощущение самого себя «изнутри». Начнем с разговора
О фундаменте русского мироощущения
На протяжении многих лет звучит один и тот же вопрос: «Кто мы, русские, такие – европейцы или азиаты, Запад или Восток?». Большинство воинственно восклицает: несомненно, мы европейцы. И добавляет какое-нибудь невразумительное «но».
Внесем ясность в это самое «но».
И схожесть, и различие мироощущений определяются фундаментальными представлениями о себе и о Мироздании, описанными в предыдущем этюде, в «Народах».
Мы, русские, полагаем окружающий мир независимым от человека и потому наше мышление подобно европейскому. Но мы не «чистые» европейцы, ибо строй нашего мироощущения принципиально отличается от европейского.
Русский человек склонен к реализации наиболее древней стратегии обустройства жизни и хозяйствования на земле – приспособления к окружающему миру. Выбор этот, напомним, неосознанный и «добровольный». То есть не навязанный внешними обстоятельствами, не обусловленный бессознательным ощущением бессилия или пониманием нецелесообразности, нерациональности замены естественного искусственным. В этом – первое фундаментальное отличие нас, русских, от западных европейцев, воспринимающих среду обитания скорее как область приложения своих сил, как фабрику.
Согласитесь, что в нас присутствует какая-то тяга ко всему естественному, являющемуся не плодом человеческого труда, а вылепленному природой. Мы восхищаемся английскими газонами и японскими садиками, а сердцу ближе первозданные ландшафты, куда не ступала нога человека. Даже кухня наша старается как можно меньше «испортить» продукты. Густые соусы из многих ингредиентов, перемешивание по-разному приготовленного мяса, фруктов и овощей – это не наше, заимствованное. Винегрет по-русски – это капуста отдельно, свекла отдельно, горох отдельно и так далее. Алкогольный напиток? – водка, то есть фактически один разведенный спирт, никаких примесей. Гуся жарить? – только целиком. А рыба в пироге желательна одним большим куском… Естественность – вот наш идеал.
Второе фундаментальное отличие нас от западных европейцев в том, что они склонны относиться к себе, любимому, как к суверенному государству, со всех сторон окруженному явными и тайными врагами. Нам же, русским, ближе понимание лично созданной свободы, требующее поступать с учетом интересов других людей, в соответствии с заботами и проблемами окружающего мира.
Понятно теперь, почему мы, русские, иные? Почему мы мыслим подобно европейцам, но не единообразно им?
Отмеченное различие фундамента мироощущения многое объясняет. В том числе – сетования европейцев и их духовных учеников по поводу «загадочности» нашей души. Мы для них потому и загадка, что отличаемся от них, что им приходится думать о русских чуть глубже, чем они привыкли. А для нас не должно быть особых проблем с разложением самих себя «по полочкам».
Что же мы видим, устремляя взор свой внутрь себя? Первым делом надо отметить
Терпение
Легендарное русское терпение является, очевидно, наиболее яркой чертой нашего национального характера. Оно проявляется во всем, а начинается со стойкой привычки контролировать, сдерживать свои эмоции в повседневной жизни. В публичных местах у нас не принято проявлять излишнюю веселость, громко разговаривать, демонстрировать какую-либо необыкновенность. Вообще не принято чем бы то ни было привлекать к себе внимание окружающих.
В целом наше поведение окрашено не в яркие мажорные, а в мягкие, пастельные тона. В бытовом общении превалирует серьезность и сосредоточенность, и даже между близкими людьми часто пролегает определенная суровость. Бурное проявление эмоций, особенно ложной, наигранной радости, лобызания при встрече – это не наше, не русское. Это пришлое, как и оргиастическое дерганье при выступлении поп-музыкантов, как громкое пение в неурочное время и в неположенном месте, как эпатажная одежда и многое-многое другое.
Психиатры в связи с отмеченным ставят следующий диагноз: у русских гипертрофированы психические механизмы репрессии и суппрессии, то есть вытеснения из сознания нежелательных видов активности.
Обусловлено наше терпение, конечно же, выбором фундаментальных основ мироощущения, но в повседневности всегда объясняется конкретными, соответствующими случаю причинами. Всех их не перечислишь, но главная и наиболее часто встречающаяся – это, несомненно, чувство уважения к окружающим, нежелание беспокоить их по пустякам.
Следует признать, что сдерживание в себе эмоций в целом неблагоприятно сказывается на здоровье граждан и на атмосфере в обществе. Если человек эмоционально «заряжается» до какого-то критического уровня, то любой мелкий повод может неожиданно вызвать бурную и сокрушительную реакцию. Все равно что в паровом котле срывается клапан. Вспоминаются прошлые незначительные обиды и уколы, обидчики получают все причитающееся в полной мере и еще сверх того. А когда разрядка завершена – перед нами вновь тихий человек, раскаивающийся в своей несдержанности. Вновь готовый терпеть, накапливать в себе новый заряд эмоций.
Привычка терпеть входит нам в плоть и кровь, становится неотъемлемым свойством личности и рано или поздно создает особую привлекательность самоограничению во всем и всюду. А затем уже в нас просыпается жертвенность, а точнее – саможертвенность с ударением на «само», как независимая нравственная ценность. Причем чем воспитаннее человек, тем более ярко высвечивается в нем это качество.
Материалов для доказательства доминанты жертвенности, потребности служения в русском национальном характере множество. Но по моему мнению, чтобы разом убедить всех неверующих Фомов, достаточно попросить их ответить только на один вопрос: кто из русских первым был причислен к лику святых и за что? Так вот, первые русские святые, канонизированные вопреки слабым возражениям тогдашних церковных руководителей, приехавших из Константинополя, были князья Борис и Глеб, младшие сыновья Владимира Ясно Солнышко, убиенные по приказу их старшего брата Святополка. Духовный подвиг их заключался в непротивлении смерти в последовании Христу. Исконно русский далеко не сразу постигает величие этого деяния. Удел же человека западного строя мышления – недоумение.
Русское государство давно б рухнуло, кабы не жертвенность миллионов наших
