Артем Боровик - Как я был солдатом американской армии
— У вас что — два имени?
— Да, — улыбнулась она, — и я меняю их в зависимости от настроения. Сегодня у меня дождливо на душе: так что зовите меня Доминик.
— Как вы оказались в Колумбусе? — спросил Сорс, усаживаясь на стул и ставя на клетчатую скатерть три кружки пива.
— Точно так, как и все остальные кореянки, работающие в этом и других барах, — почему-то обиделась Доминик-Инесса.
— А-а, старая история… — Сорс сделал большой глоток. — Объясняю иностранцам: ее родители заплатили американскому военнослужащему порядка тысячи долларов…
— Тысячу двести, — опять обиделась девушка.
— Ладно, — махнул рукой Сорс, — тысячу двести долларов, чтобы он женился на ней и увез в Америку. Здесь он с ней разводится, помогает получить натурализацию и получает за это еще столько же долларов. Она устраивается работать в этот бар и выписывает всех своих сестер из Сеула…
— Из Чхонджу, — опять поправила девушка.
— Они зарабатывают тут деньги, большую часть переправляя на родину. Но некоторые солдаты не дают развода и продолжают сосать деньги из своих жен в течение многих лет. Пока те не потеряют «товарного вида»… Нам пора возвращаться на базу. Прощай, Инесса!
— Пока, Доминик! — сказал я.
— Бывайте, — бросила она и повернула свою миниатюрную головку в сторону сцены.
Хребет американской армии
— Давайте, ребята, пошевеливайтесь! Залезайте в свои ботинки! — Сержант Джеймс Барнэби идет по казарме, сверкает во все стороны глазами. — Я, кажется, сказал — пошевеливайтесь!
Очередное утро в Беннинге. «Любовник смерти» соскакивает со второго этажа койки.
— Как дела? — интересуюсь я у Вилли.
— Не родила! — Взяв зубную щетку, пасту и полотенце, Вилли направляется в сторону ванной.
Дождавшись очереди, я подхожу к умывальнику, гляжу в отполированный до зеркального блеска железный щит на стене. Вилли делает то же самое, но при этом с отвращением мнет пальцами свою заспанную физиономию.
— Ненавижу! — тихо, но четко говорит он, словно видит перед собой Джоди. — Ненавистная морда.
В комнатке сержанта Барнэби — ни пылинки. Он сидит за письменным столом. Лампа дневного света придает его лицу синеватый оттенок.
Барнэби что-то строчит в суточной ведомости. Иногда заглядывает в здоровенный словарь Уэбстера.[35]
— У меня паршиво с орфографией, — говорит он в ответ на мой вопросительный взгляд, — а офицеры ошибок не любят. Капитана Сориано они выводят из себя. Так что приходится иногда консультироваться у мистера Уэбстера.
На столе Барнэби лежит кипа пожелтевших журналов, пачка жевательной резинки. В специальной подставке выстроились по росту идеально заточенные карандаши. На ножке стола нацарапано: «Кровь и сила воли!».
Ветер теребит географическую карту мира. Она покачивается за сержантской спиной на стене. Красным фломастером помечены города в Камеруне, Венгрии, Саудовской Аравии и Перу: стратегические интересы сержанта Барнэби явно не укладываются в рамки Форт-Беннинга. На самом краю карты, чуть выше Северного полюса, выведено аккуратным сержантским почерком: «Рандеву с судьбиной».
— Ты не вешалка для мундира, — бросает сержант солдату, появившемуся за моей спиной, — застегнись! — Потом опять обращается ко мне: — В моей роте поступившему на службу легко продвинуться. Я смотрю за тем, чтобы каждый получал столько, сколько заслуживает. Солдат должен чувствовать, что начальство замечает его старания. И, конечно, его халатность.
Барнэби глядит на часы и резко поднимается:
— Пора строиться, уже пятьсот[36] натикало!
Мы выходим на улицу. Солдаты стоят рядами вдоль казармы. Я пристраиваюсь за Вилли.
— Здоров! — Кто-то резко всовывает в мою ладонь широкую мокрую кисть. — Не забыл еще меня?
Это Билл Уолтон. Всю вчерашнюю вторую половину дня он где-то пропадал.
— Билл, я не забуду тебя до конца своих дней.
Такое впечатление, что за прошедшие две-три минуты в глотку Барнэби вставили громкоговоритель: сержант орет на всю округу — стекла в казарме вот-вот треснут.
По асфальтированной дорожке, ведущей в столовую, идет блондинка. Рота мигом берет ее на прицел. Грудь блондинки покачивается в такт шагам. Тонкая бежевая юбка плотно обтягивает ее бедра. Десятки глаз эскортируют дамочку.
— Спокойно, солдат, — говорит Вилли сам себе, — спокойно! Это — приказ.
Коленки блондинки ритмично бьются под юбкой.
— Она нас не замечает, — шепчет парень слева.
— Чего ей тебя замечать?! — откликается Вилли. — Такая согласится минимум на подполковника.
— Ребята, закройте рты и дышите глубже, — раздается баритон сзади, — это жена майора. С такой застукают, ей стоит один раз пискнуть «ой, насилуют!» — и ваша песенка спета.
— Майор?! Ну и что?! — не унимается парень слева. — Тоже мне — восьмые штаны в тридцатом ряду!
Блондинка исчезает за дверью столовой. Над дорожкой, по которой она только что шла, остается висеть лишь шлейф едва уловимых духов.
Строем идем в столовую: завтрак длится минут десять. А оттуда — прямиком в барак, где уже начали выдавать автоматические винтовки M16. К стволу каждой прикреплен штык-нож: всю первую половину дня мы будем отрабатывать приемы штыковой атаки.
— Еще лет тридцать назад, — объясняет мне командир роты капитан Деррик Сориано, — солдаты обычно хранили оружие в казармах, в железных шкафах вместе с вещами. Потом было решено держать винтовки в специальных бараках, охраняемых и оборудованных сигнализацией.
Сориано — худощавый филиппинец лет двадцати девяти. Он очень строг, почти не улыбается. Тонкая, с сильным смуглым подмесом кожа обтягивает его широкоскулое лицо.
— Куда мы идем? — спрашиваю капитана, пристроившись в самый конец марширующего строя солдат.
— На плац, — отвечает он. — Милях в четырех отсюда.
Сержант Барнэби запевает, солдаты дружно подхватывают:
Привет, Джозефина!Как твои дела?Вспоминаешь ли ты обо мне так,Как я вспоминаю тебя?
— Деррик! — кричу я капитану. — Хоть ты и командир роты, но за все утро ни разу не отдал ни одного приказа. Ротой практически командует сержант Барнэби. Это характерно для всей армии или лишь для роты капитана Сориано?
«Погоди, — как бы говорит жестом Деррик, — дай им допеть куплет — отвечу».
Солдаты продолжают сотрясать своими глотками могучие стволы сосен:
Привет, Джозефина!Даже когда тебе было девять,Ты была жутко мила.Я часто причесывал твоиРоскошные волосыИ готов был расплакатьсяОт несправедливости,Потому что вместо этого мне хотелосьТебя целовать!Но было нельзя!О-о! Джозефина!Как твои дела?..
— Сержантский состав, — орет в ответ Деррик, — хребет американской армии. Сержант — и учитель, и воспитатель, и непосредственный командир подразделения. Мы, офицеры, обычно отдаем приказания через сержантов. Мы им доверяем. Правда, с них и спрашиваем. Сами же не стремимся вступать в непосредственный контакт с рядовым составом. Пентагон делает все возможное, чтобы завлечь сержантов, оставить их служить как можно дольше. Многие из них находятся в армии двадцать и более лет.
Открутив крышку от фляги, Сориано делает несколько глотков воды. Предлагает мне.
Я гляжу на Джеймса Барнэби, бойко шагающего впереди. На таких, как он, и впрямь держится армия США.
Рота идет несколько минут молча.
— В семьдесят втором году, — говорит Билл Уолтон, — лишь 70 процентов сержантов нашей армии хотели продолжать службу в рядах вооруженных сил. Зато сегодня около 90 процентов тех сержантов, чей срок службы вышел, желают продлить контракты с Пентагоном.
— Они, — Сориано засовывает флягу в чехол, — обучают не только солдат, но и вторых лейтенантов — выпускников военных училищ, передают им основные навыки обращения с рядовыми. Что интересно — лейтенанты в течение трех-четырех недель подчиняются сержантам. Прямо как солдаты. При этом молодые офицеры не считают для себя унизительным выполнять приказания сержантов. Не в обиду лейтенантам будет сказано, но без них армия обойтись может, а вот лиши ее сержантского состава, моментально наступит, как говорят в Голливуде, «конец фильма».
— Если нет поблизости капеллана, — Уолтон перебивает капитана, — его обязанности выполняет — частично, конечно, — не кто иной, как сержант. Скажем, получил солдат письмецо «Дорогой Джон!», начинает шарить глазами в поисках хорошего сука на дереве. Видя такое дело, на помощь парню приходит сержант.
— Как же поможет сержант?
— Элементарно, — Уолтон взмахивает рукой так, словно отбивает тыльной стороной ладони теннисный мячик. — Подходит он к солдатику, кладет ему руку на плечо и говорит что-нибудь вроде: «Послушай, браток, не вешайся ты из-за нее. Если она тебе изменила, значит, она б… А разве из-за б… стоит вешаться? Верно, не стоит. Так что будь молодцом, служи исправно, и мы пошлем тебя в Германию. Встретишь там симпатичную немочку, а про эту стерву, обещаю тебе, и не вспомнишь. Поверь мне — я не через такое прошел…» Глядишь, через день-два солдатик уже улыбается… Вопрос о самоубийстве с повестки дня снят.
