Тимофей Круглов - Виновны в защите Родины, или Русский
И так будет продолжаться, пока не встанет на перевале 6-я рота псковских десантников. И Родина не начнет снова обретать свои черты, за которые не страшно умереть, потому что — родные. Но ведь это уже новое тысячелетие будет, правда? До которого мало кто из нас думал дожить в августе 1991-го.
…В первый день на базе мне так и не удалось встретиться с майором. У него оказалось много дел. У нас с Толяном — тоже. Только поздно вечером 24-го Мурашов внезапно оторвал меня от беседы с бойцами и почти бегом потащил в штаб.
Чехов был элегантен, чисто выбрит, несмотря на то что ночь уже на дворе. Он встал, протянул руку, мы поздоровались. Одним кивком Александр Андреевич сухо отпустил Мурашова и предложил мне сесть. Мы закурили. Питон молчал. И я молчал.
Потом, глядя в сторону, как будто оправдываясь, он сказал ровно и без эмоций, как робот:
— К сожалению, реализовать Танину информацию не удалось. Если быть точным, то донесение просто никто не захотел принимать во внимание. Военная прокуратура установила высокую точность данных. Был организован слив информации в ряд патриотических СМИ. Никакой реакции со стороны союзных органов не последовало. Очевидно, там и так все знали. Остальные, те, от кого уже ничего не зависит, просто приняли информацию к сведению. Если бы последние события не окончились так, как они окончились, тогда мы бы сумели многое сделать на основе этих документов. Сейчас пока это все…
— Сделанное не может стать несделанным, Александр.
— Китайцы, мудрые китайцы — у них людей много. А Таня была одна. — Чехов встал, длинная тень его метнулась по потолку — в кубрике горела одна лишь настольная лампа. — Давай помянем без лишних слов и забудем. Пока. — Он притушил интонацией мой ледяной взгляд. — Дел много, Валера. Неотложных.
Мы выпили по сто грамм, не чокаясь. Стоя. Питон убрал коньяк в шкафчик и снова сел, тускло глядя в зашторенное наглухо окно.
— Иди, Валера, пожалуй. Наговоримся еще. Ты все правильно сделал. Это все — прошлое. Поработай, пожалуйста, с Толиком, пока. Сам выбирай — кому доверять, кого здесь оставить, что им оставить. Мурашов все выполнит и поможет. Меня не дергайте, чем меньше ты со мной будешь контактировать, тем лучше… пока.
Возможно, всем нам придется передислоцироваться очень далеко.
— На тот свет, что ли?
— Это если не будем шустро передвигаться на этом. На днях в Юрмалу пожалует Ельцин, охранять его будет «Альфа».
— Советоваться будет.
— Я бы сказал — приказы получать, кому надо с ним советоваться?
— А они… прибыли уже?
— Они с 15-го числа здесь. Вот в том-то все и дело. Не дотянуться было никак. Никак! Еще бы один день ЧП продержалось!
— А Ельцин, значит, еще и «Альфу» притащит.
— Да. Положим весь отряд, а все равно не дотянемся. Иначе был бы хоть один шанс.
А ведь когда-то наши ребята в Юрмале его охраняли! Эх…
— Надо еще поработать с авиаторами среднего звена. Наверняка базу попытаются сверху раздолбать — ракетами с вертолетов или еще как. Я бы проехался по знакомым офицерам из Воздушной армии, поговорил на упреждение.
— Давай, попробуй. Шифрограмма уже пришла в Штаб округа новому командующему.
— Кузьмина сняли?
— Уже. Шифрограмма предлагает в случае нашего отказа разоружиться уничтожить отряд силами авиации ПрибВО. Так что ты правильно мыслишь, филолог.
— Э-хе-хе-хе… Сам филолог! У нас специальность суперширокого профиля. Ладно, пойду.
В дверях я задержался и посмотрел Питону в глаза. Он выдержал взгляд молча. Я все не уходил. Тогда только, сухо и недовольно, майор процедил:
— Она в Вильнюсе, на гарнизонном. Несчастный случай… Литовца никто не обнаружил. Куда его сунули, вместе с вашими дырками, тебе тоже интересно?
Я вышел, хотел было хлопнуть дверью, но по коридору шел какой-то сержант, поэтому я сдержался и, сжав до боли ручку, медленно и аккуратно дверь притворил.
Мурашов ждал меня в кубрике.
— Представляешь, сейчас новости смотрел в ленкомнате по ящику. Тем троим… которых в Москве под гусеницы запихнули, Ельцин торжественно присвоил Героя России!
— Да и хрен с ними! — Я посмотрел на часы, — Двадцать один тридцать! Самое время!
Переодевайся, бери водителя и еще кого-нибудь попредставительней, тоже в штатском.
Через час, не позже, мы должны быть в Пурчике.
— Слушай, Поручик, вредно тебе с Питоном разговаривать. Сразу грузить начинаешь, — проворчал Толян, однако, уже выходя из кубрика.
— Гальстерс! Холодок! Гаас! На выход! — заорал он, пробегая по коридору.
Я аккуратно ударил кулаком в стену, так, чтобы больно, но не громко, и начал переодеваться в цивильное.
На развилке за нашим «жигуленком» попыталась пристроиться какая-то допотопная иномарка, но Рыжий стряхнул ее уже на развязке перед Вецмилгравским мостом. Потом мы резво пронеслись мимо гаишного патруля, даже не попытавшегося махнуть палочкой, и свернули прямо в Межапарк. В парке было уже темно, редкая цепочка фонарей освещала только две центральных аллеи. Рыжий вырубил фары и на ощупь погнал подрагивающую машину прямо через лес, по пешеходным дорожкам — мимо старой парашютной вышки, потом левее, еще левее, забирая в сторону зоопарка. Тут, на пятачке потрескавшегося и вспучившегося от древности асфальта сталинских времен, мы остановились. Из-за полуобвалившейся раковины Малой эстрады так же тихо и без фар выехала «Волга»-такси. Вместо таксиста из передней дверцы вытащил свое длинное тело Птица.
— Карета подана! — Он засмеялся, вытащил из «Волги» спортивную сумку с автоматом, и мы стали пересаживаться.
— Ты что, один? — удивленно спросил я Птицу.
— Адын, савсем адын! — негромко схохмил отделившийся от сгустка темноты, оказавшегося окруженной кустами скамейкой, Архаров. Оружие было у него в руках.
— Ну, ясно! «Ниндзя из Земгале», часть вторая. Все не наиграетесь, блин!
— Время! — строго зашипел Толян, и я плюхнулся на заднее сиденье «Волги» вслед за ним и Немцем. Огромный Холодок уселся впереди, Рыжий опять за руль, и мы неторопливо, почти соблюдая правила, поехали через Эзермалас на Шмерли и лишь оттуда, опять скользнув через окружающий киностудию лес, въехали в Пурвциемс.
— Кто пойдет? — толкнул меня в бок Мурашов.
— Ты. Серега — он внушительный — на Рембо похож… Только ты, Сережа, молчи, как будто ты большой, но не очень умный.
— У него получится, — хихикнул Рыжий из-за баранки.
— Ты остаешься, у тебя уже получилось, — оборвал я невежливо прапорщика. — И… Гаас. Интеллигента будешь изображать. Типа, особиста-аналитика-экстрасекса высшей категории с полномочиями от Союза офицеров Москвы и Приморского края.
Немец Гаас невидимо в темноте, но явственно, голосом, тонко улыбнулся и процитировал Гете:
— Nur der verdient sicli Freiheit wie das Leben, / Der taglich sie erobern muB!
— Надоело на бой ходить, каждый день-то, — хмыкнул Мурашов.
— К машине, золотая рота! — Я вышел первым и тут же матернулся тихонько. Вы же все-то сумки с собой не тащите!
— Тащите все, — непререкаемо приказал Толян. — Ты, Поручик, извини, но это уже моя забота. Мы пятый день вне закона, если ты забыл. И не перед лабусами, а перед всей нашей бывшей страной и даже армией родной. Во! Аж стихами заговорил!
Мы зашли в подъезд хорошенькой пятиэтажки улучшенной планировки, увитой какими-то декоративными лианами или виноградом, черт их в темноте разберет.
Холодок бесшумно проскочил до верха и обратно и остался площадкой выше нужного нам третьего этажа. Мурашов и Гаас остались площадкой ниже. Я деликатно нажал на звонок.
— Кого там черти носят? — Послышались за дверью уверенные шаги, щелкнул выключатель, потом выключился, хозяин квартиры пытался разглядеть меня в глазок.
— Рыбнадзор! — хихикнул я «пьяно».
Дверь тут же открылась, смуглый капитан (в полутемном подъезде не видно было, но я знал, что он смуглый) вышел на площадку, щелкнул зажигалкой, прикуривая и освещая меня одновременно, и протянул мне руку.
— Вы один? Заходите.
— Добрый вечер! — С верхней площадки ссыпался мягко, как песок, Серега и, нежно переставив капитана в сторону, втек в квартиру.
— Это что?! — потерял дар речи летчик.
— Это все свои, Арсен, — успокоил я его. — Время такое, извините.
В небольшой, хорошо обставленной и чистой квартирке капитана было светло и уютно. Шторы, правда, были плотно задернуты. Негромко бурчал телевизор. На журнальном столике стояли минералка, фрукты, чашки, фужеры — все нетронутое. А ведь капитан ждал нас не один. Нам навстречу поднялись два майора и подполковник — все в форме, все авиаторы. Никто не возмутился поведению Холодка, быстро, но внимательно осмотревшего все помещения, прежде чем запустить нас. Офицеры сразу увидели во мне с Мурашовым старших и вели себя соответственно.
