Птица Карлсон - Владимир Сергеевич Березин
Городские гости переглянулись и тут же вцепились друг другу в волосья. Я поразился этой экономии: ведь обычные люди только начнут с романа, потом перейдут на нравственность, затем ― к личностям, наконец ― к долгам и только потом примутся драться; а тут дело было налажено без лишних реверансов.
И я пошёл на конюшню, где, по слухам, собирались сечь одного слепого за воровство вязаной шали.
Впрочем, вечером поехали в губернское собрание. Давали сцены из времён нашествия двунадесять языков. По сцене бродило множество юношей в неверных мундирах с одинаковыми эполетами и девицы в ночных рубашках. Они плясали, будто бы на балу, но случилось затемнение. Грохнул выстрел, за ним другой ― и я начал сомневаться, верно ли, что стреляют холостыми. Подумалось: вот верный случай свести счёты с врагом ― прилюдно и вместе с тем безнаказанно, якобы по случайности. Выстрелы утихли, и выбежали драгун с гусаром, исполнив танец с саблями. Всё было успокоилось, как вдруг из-за кулисы выскочил Русский Сцевола и принялся так отчаянно махаться топором, что у некоторых дам в первом ряду слетели шляпки.
Но вот Антихрист был посрамлён, басурманы изгнаны со сцены, а её запрудил русский народ в поддёвках и лаптях. Вывели и несколько чистеньких крестьянских детей с пустыми лукошками.
Все восславили Государя, после чего я вышел вон.
9 сентября
Речь, произнесённая перед студентами. Державность и народность. Судьба пряника.
Чтобы я не скучал в дождливую погоду, граф позвал меня в город ― рассказать студентам о высоком. Студенты меня всегда привлекали своей отчаянностью. Прохор однажды поймал одного такого у меня в спальне. Молодой человек рылся в секретере, пытаясь найти деньги. Мне самому это не удавалось и в лучшие годы. Чего уж говорить о чужом человеке!
Пришлось напоить несчастного сладким чаем.
Итак, я всегда любил молодежь ― нам время тлеть, а им ― цвести. Здравствуй, племя младое, незнакомое.
Швейцар принял мою шубу, я взбежал по чугунной узорчатой лестнице и увидел своих подопечных. Ей Богу, вид у них был хуже, чем у бурсаков. На задних скамьях зазвенело покатившееся стекло, и кисло пахнуло притушенными самокрутками.
Несмотря ни на что, я начал. В произнесении речей перед юношеством нет ничего сложного ― в этом может преуспеть каждый. Для начала нужно польстить слушателям, заявив, что и сам был таким: в корпусе тебя секли за проказы, и ты тоже шёл за мидинетками по бульвару, ожидая, когда они поправят чулок. Затем нужно прижать ладонь к сердцу и крикнуть: «Духовность!» Это важно. Зато потом можно забыть все правила русской речи. Знай себе, выкрикивай: «Припасть к корням! Исконно! Душевная искренность! Простит ли нас народ? Нет, не простит, если мы доколе исполать! Вековая мудрость! Пронзительная чистота!..»
Под конец хорошо вздохнуть и произнести: «Позвольте, перефразируя слова нашего графа…» (Главное ― обернуться и проверить, не слышит ли всё это сам граф, а то, неровен час, можно и пострадать.)
Вот видишь, читатель, нет в этом ничего сложного. Разве что в обществе мытарей нужно несколько раз крикнуть: «Государственность! Государственность!», а в полковом собрании: «Кровь, пролитая на полях Отечества, вопиет!»
Так я и сделал.
После моей речи студенты преподнесли мне адрес и печатный пряник, изображающий в натуральную величину русалку с такими огромными грудями, которых ты, читатель, верно, не видывал.
Мысль об этом прянике грела мне душу целый день.
И каково было мое возмущение, когда я обнаружил пропажу подарка!
Поиски были недолги, и он обнаружился в каморке Селифана. Мерзавец возлежал с моей русалкой и целовал её в сахарные глазурованные уста!
Велел свести его на конюшню, а осквернённую наяду отдал дворовым детям.
10 сентября
Свадебный переполох. Несколько слов о том, как изумлены бывают люди на свадьбах.
Наступила суббота, время свадеб и связанной с ними суматохи. Селянки гладили рушники и скатерти, после жарких споров сватов о приданом перинный пух летал по улицам, будто снег.
Раскурив чубук, я наблюдал за этим столпотворением из окна, вспоминая былое.
Как-то, когда наш полк стоял в N., я был приглашён на свадьбу местного казначея. Ну, сначала всё шло обыкновенным образом ― родственницы невесты хихикают и скачут, гг. офицеры рвут им длинные подолы своими шпорами.
Настала пора бросать букет.
И тут случился конфуз.
Собственно, к букету бросились сразу три или четыре прелестницы и сшиблись не хуже, чем негритянские невольники в их любимой игре с мячом и корзиною. Вдруг вокруг умолкли разговоры, пресёкся смех и поздравления. Потому как из означенной группы, выбитая ударом, будто елементарная частица, вылетела накладка, что помещают на грудь для оптического увеличения оной. Свидетельство девичьей нечестности упало на пол и подпрыгнуло несколько раз. Оно зазвенело и запрыгало, как пятак по мостовой.
Все как зачарованные глядели на эти прыжки. Казалось, сам чорт прыгает меж нами.
Старухи падали в обморок, закатив плёнкой куриные глаза, старики, бывшие не в одной кампании и смело смотревшие в глаза смерти и неприятелю, мелко крестились.
Вот так.
Есть и иная история. Однажды, чтобы успокоить старые раны, я отправился на воды. Там я встретился с поручиком N***-ского полка, знакомым мне, правда, за карточным столом. Он решил жениться.
Я был приглашён на свадьбу.
Родственники хлопотали, невеста нервничала, и по традиции наших южных губерний ей подносили рюмочку за рюмочкой ― для успокоения.
Успокоение случилось, молодая стала клевать носом, попадая прямо в букет, да и присутствовавшие тоже лечились изрядно.
Настала пора откинуть вуаль и запечатлеть поцелуй на губах молодой жены.
Незапно (ах, как я люблю это слово ― незапно, незапно) раздался крик, от которого кровь стыла в жилах. Кричал жених.
Он не узнал невесты ― на него глядело красное извозчичье лицо с фиолетовым носом.
Оказалось, что несчастная страдала жестокой нутряной непереносимостью какого-то сорта зловредных цветков. Но, успокоившись настойками, забыла об этом.
Обнаружилось это лишь в момент ритуального поцелуя.
Хорош был вид жениха!
Не дожидаясь развязки, я повернулся, забрал в прихожей вполне острую саблю, чью-то вполне приличную шубу. Так я и вышел безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «Пошёл!»
11 сентября.
Путешествие в имение к Кашиным. Народный оркестр и любование просторами.
Целый день провёл в постеле. Никого к себе не допускал, думал о том, не лишний ли я человек, не зря ли живу. Надо избавиться от иностранного и
