Птица Карлсон - Владимир Сергеевич Березин
«Нога! ― подумал я. ― Ля вибрасьен са моле гош этюн гранд синь! Уи сан дот, человек, который не специалист, может быть, даже удивится, как я отношусь к этой ноге. Но ведь всё великое обнаруживается в малом, компрене ву?»
― Ай, наяривай! ― крикнул меж тем дядюшка, и все пустились в пляс.
Тут уж и мне было не устоять. Я сноровисто вынул из китайской вазы розу и, зажав её в зубах, повел в танце свояченицу графа.
Прелесть что это был за танец! Столько в нем было русской души… Право, почти столько же, сколько в расписной матрешке, мистическом прихвате русских колдунов и ворожей.
Чудо что это был за танец, прямо хоть святых выноси.
Нам уже переменили три розы, а я ещё был полон сил. Впрочем, к ночи все притомились и сели за вист.
Я очень помнил, что выиграл много, но руками не взял ничего и, вставши из-за стола, долго стоял в положении человека, у которого нет в кармане носового платка.
Наконец под утро граф велел закладывать.
Светало.
Аристократический писатель, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в дрожках, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, верно, приехавши домой, привёз в усах своих два репейника.
Я, однако, решил остаться у дядюшки ― с тем, чтобы на следующий день сходить на вальдшнепов.
К тому же свояченица делала мне пассы ― надо было разобраться, что сие означает.
И вот я помахал моим друзьям, и поклонился прямо в пыльное облако, и остался в имении дядюшки.
Впрочем, старого писателя Фирсова просто забыли.
4 сентября
Приключения на охоте. Беседы с русским народом, а также народные воззрения юношества на мироздание.
Чтобы развеяться, я отправился на охоту. Был прекрасный день из тех, что случаются только в начале осени, когда погода установилась ненадолго, и вот-вот ясное небо затянется тучами, робкий румянец зари сменится пожаром, раскалённое солнце исчезнет на неделю, а зарядившие дожди отравят эту неделю своей свинцовой мерзостью.
Сперва я охотился за тетеревами, затем за вальдшнепами, потом за куропатками, вслед за всем этим ― на гусей, ну а после ― на рябчиков. За это утро я набил довольно много дичи (не считая дроздов) и вот решил вернуться домой, в имение к молодому графу.
Но скоро, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и ржавым колхозным трактором в отдалении, я увидал совершенно другие, мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Ночь приближалась, росла и наваливалась, будто хотела поглотить ненавидимый кем-то город. Скоро я стал различать свет в отдалении, а приблизившись, увидал костер, у которого сидело несколько хамоватых деревенских подростков.
По своему обыкновению они показали мне ножи, но я передернул затвор, и тогда они радостно уступили мне место у огня и пару печеных картофелин.
Я не стал признаваться пацанам, что заблудился, а как ни в чём не бывало вступил в разговор, чтобы быть ближе к своему народу. Народ внимал мне, да и сам делился печалями.
Всего подростков оказалось трое: Толян, Костян и Вован. Заговорили о работе (двое подростков работали на фабрике у чечена Мурада, Вован же промышлял по мелочи), затем разговор перешёл на вампиров, угнавших старый грузовик аварийной службы.
― Это ещё что, ― молвил Костян и рассказал про Гаврилу ― слободского плотника, что женился на француженке, которая его научила таким кунштюкам, что после развода он так и не смог обрести счастье и повесился на осине.
― С нами крестная сила! ― шепнул Толян.
― Да то ― ничего ещё страшного, ― отвечал Вован. ― Вот Ермил-почтальон у Мурада-барина как-то украл барана. Такого ужаса, что случился с Ермилом после, я и вовсе не припомню. Вышло страшнее, чем история про старого графа, что приходил на родительскую субботу.
Старого графа и вправду видели здесь ― он шёл босой, похожий на старика с плаката «Помоги голодающим Поволжья!», и проповедовал крестьянам не бросать общинно-колхозную землю, искал разрыв-траву да жаловался, что могила давит, хоть и нет на ней креста.
Мальчики вспомнили о предсказаниях ― проходившие мимо цыгане, что торговали дурными травами, нагадали им всем что-то гадкое. С того времени Вован боялся воды, а Костян с Толяном ― тюремных содомитов.
Но пиво сморило подростков, а усталость ― меня.
Очнувшись, я почувствовал, как какая-то свежая струя пробежала по моему лицу. Но это лишь зачиналось утро, забелелось на востоке. Деревенские спали как убитые вокруг тлеющего костра; один лишь Вован приподнялся до половины и пристально поглядел на меня, но я показал ему кулак и спокойно отправился восвояси.
Мне не терпелось записать это всё в свой мескалиновый дневник, да и убитые птицы в моём ягдташе начинали подванивать.
Минул год, а я вспоминаю этот костёр так, будто это было вчера.
Мальчики за это время подросли, вот только Вован… Нет, он не утонул, а расшибся насмерть в угнанном для глупого веселья экипаже. Жаль его, хороший был парень!
5 сентября
Визит человека в фуражке с кокардою.
Когда я вернулся, сторож предупредил меня, что какой-то человек «в фуражке с кокардою» ищет со мной встречи и несколько раз уже заходил ко мне во флигель.
И верно, это оказался графоман. Молодой талантливый автор, как он сам отрекомендовался, принёс мне рукопись своего романа. Я посмотрел на пришельца волком. Но что делать? Он принялся читать.
Это была драма из рыцарской жизни, с волшебниками и драконами. Главную героиню звали, впрочем, Лариса Ивановна. Её возлюбил мрачный байронический красавец с большими усами и преследовал повсюду.
Я давно пользовался в столичных кругах известностью покровителя молодых талантов. Я знал в них толк и понимал, как с ними обращаться, ― поэтому уснул на пятой минуте и проснулся лишь к финалу.
Вечерело. Со своей волчихою голодной выходил на дорогу волк, и я надеялся, что они пожрут моего гостя, когда он двинется в обратный путь.
Пришелец не обращал ни на что внимания. Наконец он поведал мне о том, что Лариса Ивановна собирается венчаться с неким безумным Князем. Герой страдает и ревнует, кто он ― простой рыцарь, пусть и наследник огромного состояния, против благородного, хоть и безумного Князя? Но
