Газета Завтра Газета - Газета Завтра 449 (27 2002)
Закончив обход, полицейские подошли к немцам, а пленным разрешили надеть штаны. Строй не распускали. Нам хотели показать продолжение дикой расправы. Избитых ударами палок поднимали с земли. Кто-то из них поддерживал совсем изнемогавших товарищей. Человека без сознания немцы заставили тащить за ноги самих пленных. Так гнали их, продолжая избивать, к проходной. На белом песке оставался кровавый след. За ними спокойно последовали немцы, тихо разговаривая, покуривая сигареты, обходя кровавые пятна, оставленные несчастными пленными. Я давно заметила, что немцы большие аккуратисты!
Все еще стоя в строю, мы видели, как полицаи провели всю группу вдоль проволочной ограды ко рвам. А потом слушали, как их расстреливали.
Потом я узнала, что штаны снимали с пленных, чтоб опознать евреев.
Несколько евреев удалось спасти татарам. Татары, если успевали научить иудея хоть нескольким словам по-татарски, говорили немцам, что он мусульманин, поэтому тоже обрезан.
Помимо евреев, немцы поголовно истребляли коммунистов и моряков. Достаточно было малой татуировки вроде якоря, чтоб попасть под самую жестокую казнь. Так немцы мстили русским морякам за Севастополь и Одессу.
Но мы, те, кого не расстреливали немедленно, тоже были обречены на гибель. Почему мы не пытались бежать? Я спрашивала об этом у друзей:
"Вы же взрослые мужики! Есть и офицеры, ученые! С ромбами! Один ваш горластый начальник Андреев чего стоит. Сил у вас еще хватает, жить вроде хочется. Нас здесь тысячи. Давно бы прорвались к партизанам".
Собеседники были раздражены ужасно. Похоже, я наступала им на "любимую" мозоль.
Немцы, зная, что в "Кранкенлазарете" среди пленных находятся профессора медицины высокого класса, решили устроить нечто вроде курсов повышения квалификации для своих военврачей.
В нашем блоке на втором этаже всех больных перевели в бараки. Провели ремонт. Организовали настоящую операционную, аптеку, склад белья, дезинфекционную камеру и душевую. Главным хирургом назначили начальника "Кранкенлазарета" Андреева.
Андреев разрешил мне прийти на одну операцию, как медсестре. Меня отвели в душевую. С горячей водой и настоящим мылом! Мне выдали белый халат, шапочку и марлевую повязку. Мою одежду, пока я мылась, прожарили в дезкамере. С горячей водой прошла вся ломота в теле. Сколько сил прибавилось! Я влетела в операционную, как на крыльях, раньше немцев. Мы раскладывали инструменты, коробки с марлевыми салфетками, разные бутылочки и эмалированные миски.
Санитары внесли на носилках раздетого больного и стали укладывать на операционный стол. Боже мой! Разве можно было его оперировать?! Из-под серой кожи, покрытой какими-то пупырышками, торчали кости. Возраст было трудно определить. Он тихо стонал. Вошел Андреев, за ним пятеро немцев и переводчик — все в марлевых масках и белых халатах.
— Аппендицит, — громко объявил Андреев и протянул руку сестре. Та дала ему длинную миску с ватой, марлей и флаконом.
Все склонились над больным. Запахло спиртом и еще чем-то едким. Андреев отрывисто называл инструменты. Когда я смогла увидеть между спинами живот больного, Андреев уже копался в нем. Резиновые перчатки в крови, запах крови. Голос Андреева что-то объясняет. Переводчик переводит. Немец спрашивает, переводчик переводит. Андреев приподнимает часть кишки, показывает, объясняет. Я вижу какие-то прищепки по краям разрезанного живота, кишки… Отрезают аппендицит, продолжая по ходу объяснять немцам свои действия. Я смотрела на операцию, на больного и думала: как мало у него крови?! И теперь, когда почти вся она вышла во время операции, как он сможет выжить? Потом мне сказали, что после операции больных отправляют обратно в барак, на прежнее место, на нары, без постели, без перевязок! Кормят той же баландой, что и до операции. В результате после операций все больные очень быстро умирают.
А не убийца ли этот Андреев? — думала я. Да еще немцев на живых пленных обучает. Не предательство ли это?
Во втором блоке тоже навели чистоту: халаты, душ, как у нас. Отобрали добровольцев из числа пленных. Им обещали, что их будут кормить. Только кормят одних только яичными белками, и ничего другого больше не дают. Других кормят только сахаром. Есть еще какие-то группы. Всего отобрали человек тридцать. Теперь это живые скелеты. Им меряют температуру, давление. Все записывают. Ждут, когда и как будут умирать. Персонал тоже из пленных. За главного — Поляков. Работают за еду. Получают, как и в операционной, настоящий хлеб, по шесть кусочков сахара в день. Двадцать граммов сала и яйцо на завтрак. Иногда в обед им даже дают кровяную колбасу или сыр. Кроме того, для группы Андреева варили суп из настоящих овощей. Смертельный голод от этих пленных начал отступать, но какой ценой!
Как-то раз в середине дня всех ходячих вызвали на внеочередную поверку. Все выстроились, как обычно, в три с половиной ряда на плацу и сразу же увидели, что один из бараков был окружен немцами и полицаями. Переводчик и несколько полицаев выгоняли пленных из барака. "Выходите все! С вещами!" Пленных из того барака, поспешно выходивших с небольшими узелками и тощими рюкзаками, выстраивали там же вдоль стены. Несколько полицейских, выгонявших пленных, вышли из барака последними и заперли двери на замок. Мы услыхали команду: “Все вещи из рюкзаков и мешков выбросить на песок”. Пленные неохотно выполняли команду. Кто-то мялся и получал удары палками. Немцы подошли к ним близко и кричали: “Бросай! Кому говорят! Все бросай!”
Полицаи стали сами подхватывать рюкзаки и трясти их содержимое на песок перед хозяевами. Мы с тревогой наблюдали, как немцы начали расстегивать кобуры и доставать пистолеты. Стоявших у стены остолбеневших пленных расстреливали в упор. Расстреляли почти всех. Оставшихся после казни заставили складывать трупы на стоявшие у барака тачки, вместе с их вещами лежавшими на песке.
Я спросила у Толи, за что этих пленных расстреляли. Он мне рассказал, что у них в рюкзаках нашли кусочки человеческого мяса. Они его ели. Когда медики везли тачки с умершими ко рвам, немцы заметили, что у многих трупов из того барака были отрезаны куски мышц на икрах ног и на ягодицах. Немцы спросили: "Что это значит? Следы ритуала? В этом бараке секта сатанистов?" Что им можно было ответить? Немцы сами доводили людей до сумасшествия, кто, как не они, были сатанистами?
Пока отвозили тачки с убитыми и их пожитками, немцы, ругаясь, обходили наш строй, с презрением вглядываясь в лица стоявших. Потом дали команду сжечь барак. Это пламя, гигантский костер я не могу забыть. Помню всю жизнь. Стоит мне увидеть где-нибудь горящий дом или высокое пламя, как я слышу немецкую брань, голоса ругающихся матом полицаев, их крики: “Всех вас надо сжечь, людоеды!”
Среди полицаев были русские, грузины, азербайджанцы. Они, как все смертные, заболевали. Дизентирия, туберкулез, язва. Около сотни больных полицаев отправили к нам в "Кранкенлазарет". Форму и паек им оставили прежние, но ни лекарств, ни постелей, ни воды для умывания у них не было, как и у пленных.
Тут их начал косить сыпной тиф. Умерших полицаев вывозили во рвы на тачках раздетыми, без имен, вместе со всеми непривилегированными пленными. Оставшуюся обувь и одежду немцы раздавали новым полицаям.
Однажды меня повели друзья на второй этаж, где лежали полицаи-азербайджанцы. Обещали показать цирк.
Мы остановились в дверях и увидели у азербайджанцев… торговые ряды! Вдоль стен и окон от двери и до поперечной стены были установлены сплошные деревянные нары. Между этими двумя рядами был общий проход. На каждом секторе нар сидели больные полицаи. Сидели, поджав под себя ноги, по-восточному скрестив. Перед каждым лежал "товар". Одно яйцо, кусочек сахара, пара сигарет, кусочки сахара, щепотка чая, обмылок, коробок спичек, бинты, катушка черных ниток. Все было аккуратно разложено на платках или тряпочках. По проходу, разглядывая товар, ходили пленные. Продавцы покрикивали: "Ходи! Смотри, какой яйцо! Золотой яйцо!". Или "Кушай сахар! Германский сахар, сладкий, как виноград! Не умирай, подожди! Куры последний сигарет!"
За товар просили марки, доллары, золото. Безумцы! Немцы давно обчистили нас всех, поотбирали даже обручальные кольца. О чем думали больные полицаи? За ем было золото или деньги? Разве это все могло их теперь спасти? Болезнь косила их наравне со всеми пленными. Никто из них не возвращался в казармы, попадал в тот же ров, что и мы. Базар был страшным. Торговали смертники. На краю могилы.
С холодами пришел в житомирский лагерь еще один эшелон. Всех из вагонов повели сразу же в основной лагерь. Раненых почти не было. Зато в "Кранкенлазарет" привели с поезда двадцать две пленных медсестры. Пленные сколотили для них досчатые длинные, сплошные нары. Принесли шесть ведер параш с крышками.
