Газета Завтра Газета - Газета Завтра 918 (25 2011)
Д.О. России нужно обновление?
О.П. Я не верю в обновление. Традиция — это возвращение к тому, что было смыслом существования, но оказалось утрачено. Это обретение смысла существования через покаянное чувство тоски по тому, что утратил. Возвращение домой, к очагу, любимым. К своему долгу человеческому. Совсем другое — обновление. Обновить — значит рационально освободить от чувства любви, родства, долга. Почему-то нам внушили, что развитие происходит только через обновление. Это не так — развитие происходит через накопление опыта. В Китае мы наблюдали, как одна цивилизация перешла в другую. Накопление опыта — это и есть культура. Обновление — это разрыв своей исторической традиции, уничтожение предыдущего опыта, варварство, бескультурье. Оно ни к чему не ведёт. Мы бесконечно обновляемся уже 20 лет и бесконечно погружаемся в новое и новое варварство. Откуда, например, появились у нас фашисты? Ведь что-то более противоестественное и придумать нельзя — это же внуки тех, кто воевал! Но забыли, не помнят, обозлились, это уже не свято. Передают любовь к чему-то в каждом народе — а у нас плодится через безродство такая ненависть.
Д.О. Как вам видится будущее?
О.П. Я хотел бы видеть страну, которая развивается не путём обновления, а путём сбережения своих богатств — духовных, народных, стратегических. Но именно накоплением и продолжением своей национальной, то есть русской традиции. Мы же не можем жить своей традицией. То есть у русских нет права на свою культурную самостоятельность, историческую память. Национальный статус русских, в отличие от якутов или башкир, никак не гарантирован. Но мы имеем такое же право на своё образование, свою культуру, жизнь в рамках своей традиции. У русских же нет права и на родину. Ведь у нас 20 миллионов русских вне России! Но по официальным программам возвращаются на родину, гражданство получают единицы. Если мы видим подобное отношение государства к своему народу, то как мы должны к нему, государству, относиться? Нас пичкают какими-то идеологическими проектами. Но идеология приходит тогда, когда нет веры… Нам этими идеологическими проектами заменяют то, что держало нас слитно веками, сделав из племён народом, — христианскую веру.
Д.О. Во что вы верите?
О.П. Верю — что если мы будем с Богом, то и Бог будет с нами. Правители приходят и уходят, пусть меняются эпохи, но остаётся это святое — родина и вера. Весь этот проект обновления России — предательство её национальных интересов. Нас учили предавать. Предательство, продажность — суть одно. Лишить народ своей традиции — всё равно что стыда и совести лишить. Теперь они сами не понимают, как остановить все те чудовищные процессы, которые запущены? Ведь у нас сейчас продажно всё и вся… Исправить невозможно такое. Нет способов таких, средств. Это и называется вырождением. Только принуждение что-то остановит. Только если каждое преступление будет иметь наказание — и это, скажем так, устрашит. Это будет борьба, когда больное будут вырезать, как вырезается раковая опухоль, которая не поддаётся лечению. Но к этому всё идёт. Нынешний продажный режим испарится. Мы получим новый, более жесткий политический режим, основанный на духовном авторитете церкви и армейском порядке. И это будет ответственная за будущее своего народа власть — или не будет уже никакой другой, самого нашего государства.
Д.О. А что будет с литературой?
О.П. Cудьба русской литературы — это безвестность. Мы забываем о своей литературе. Теряем и теряем память о ней… Я не мог бы даже сказать, что она прочитана. Пусть хотя бы прочитают — и будут помнить.
Валентина Ерофеева -- Житные мы... Вани
Вероника Кунгурцева. Похождения Вани Житного, или Волшебный Мел. — М.: ОГИ, 2010, 481 с.
Так пронзительно и обострённо, на мой взгляд, о России последних двадцати лет её жития-бытия-выживания — никто ещё не писал. То ли оттого, что взгляд женский — пристальный, но отметающий все боковые ответвления, а оставляющий только прошедшее через оценочные испытания души. То ли оттого, что главный-то персонаж этой "современной сказки" (так уж сподобилась Вероника Кунгурцева обозначить свой роман, не признаю совершенно пустого слова текст, здесь — роман или повесть, с элементами глубоко народной, исторической по своей природе волшебной фантастики) — ребёнок, мальчик-найдёныш Ваня. Так и хочется одно это имя — русскую музыку, здесь оставить… Но ведь Ваня-то у Кунгурцевой — ещё и Ваня Житный. Ну, уж тут совсем симфония русского космоса — корневого, того самого, признайтесь себе, который лежит в глубине сердца каждого из нас, если ещё не задушена, не угроблена глубинная генная память об идеале, о той самой светлой дороге жизни — одной-единственной, истинной. Был ли он когда-то вживе, этот идеал? Был ли кем-то прожит и реализован? Наверное, всё же был, иначе не ощущали бы мы его так грозно-прекрасно дышащим где-то там, за нашей спиной, в патине веков ли, тысячелетий; не тянулись бы к его робкому весеннему прорастанию в нашу жёсткую, почти механическую уже действительность.
Вот и Ваня Житный — святой маленький человечек, подкидыш. Но с именем и фамилией, обозначенными в сопроводительной записке. И с обещанием — вернуться за малышом. Какая главная задача у маленького человека будет при такой родовой истории? Конечно же, ожидание и поиски мамы…
Вот такой стержень у романа. И на него нанизано всё остальное. Больница, приютившая ребёнка и державшая до первых классов начальной школы, когда весть о нём дошла до московского корреспондента, показавшего о нём телерепортаж. Внезапно проявившаяся после этого настоящая или лжебабушка, но всё равно — бабушка, забравшая его к себе в деревню. И мир, который постепенно стал открываться Ване через неё и новых друзей. Да, более чем странных, но друзей: домового Шишка и петуха-гиганта Перкуна. С ними Ваня путешествует по миру русскому начала (так и хочется сказать бандитских) 90-х годов. Территориально это, скорее всего, происходит в зоне (зоне!) Подмосковья. И события, и встречи — ирреальны, но… куда уж реальнее и шайка малолеток, регулярно отнимающих у мальца магазинные бабкины деньги, и другая шайка — пострашнее — призраков из Нави, готовящих ему гораздо более жуткое наказание. Призраков, которые впоследствии окажутся фантомами не рождённых абортированной мамой Ваниных же братьев и сестёр.
Самое мощное место романа, пожалуй, — вот это признание: "А мы бы … за один только день человечьей жизни всё отдали! Безрукими, безногими готовы жить... Безмозглыми, у которых слюна течёт, — готовы. В тюрьме, в одиночной камере, — это ж мечта сидеть-жить! Либо в лагере!.. На всё готовы... На всё! Да нету нам жизни…" Это кричит обвинительно Ване, которого родили, которому оставили жизнь, его навий брат Соловейко. Вдумайтесь — СОЛОВЕЙКО. Вот они генные корни всех Соловьёв-разбойников… И обвинительный этот вопль-крик не Ване — миру всему, жестокой бездушной несправедливости его.
И какая же это сказка, если в неё уместились и события расстрельного октября 93-го года, и борьба с напёрсточниками на улицах столицы, и посещение (в поисках проявившейся наконец-то на горизонте мамы) в ДК "Красные зори" конкурса красоты, который уже по природе своей — антикрасив, почти безобразен...
Даже сцены с лешими, с их блистательным новорожденным Младенцем, с водяным, утопленниками, русалками, колдуньями (родными сёстрами бабушки Василисы Гордеевны) — не столь уж и ирреальны, наполнены не испугом и жутью, а мягким притаённым юмором, приглушённым ощущением братьев наших меньших — порождения нашей фантазии, которое ближе к яви, нежели нави…
Юмор, лёгкая, с оттенком грустной мудрости, ирония. Мы забыли уже об этих прекрасных полутонах в литературе и искусстве последних лет. Всё выпукло, броско, обнажённо, хищно, с криком, с жаждой крови (не физического, так морального удовлетворения) теперь у нас. У Кунгурцевой — по-иному. Тебя с первой фразы и до конца романа обволакивает аура истинной русской речи. Даже Владимиру Личутину, признанному мастеру в этой области, почти вровень встаёт Вероника Кунгурцева своим "Похождением Вани Житного…" Да и у Личутина это часто по-мужски тяжеловесно, с надрывом. Кунгурцева же — рыбкой плавает в русской корневой речи. И сам поток этот и для читателя — целителен, светоизлучаем, умиротворён. Вот прислушайтесь…
"В стороне от тропы, впритык к стволу древней ели с разлапистыми ветвями жил старый камень, похожий на голову обернувшегося коня. Ваня мало что уже соображал. Камень так камень, конь так конь. Запыхавшаяся Василиса Гордеевна ссадила Ваню на землю, сама встала перед камнем и, поправив лямки котомки, забормотала:
