Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6386 ( № 39 2012)
Мамед-Али САФАРОВ ,
читатель
"Русский репортёр",
№ 30-31 (259-260).
P.S. От редакции. Добавим к мнению читателя впечатление известного блогера Александра Трубникова (Monfore): "Большинство этих людей - больны. Их писание - выписывание, выговаривание, выплёскивание своих болей, страхов, обид и досад. Возможно, им это и помогает, но мне однозначно - вредит. Давно в мою душу не плескали такого
количества личной дряни[?]
При всех перечисленных проблемах подборка "Русского репортёра" на удивление точна. Точна - как диагноз обществу, члены которого пробавляются выплёскиванием друг на
друга негатива и индуцированием тревоги, обиды, безумия. Общества без любви. Точность диагноза ужасает. Лучше бы я этого не читал. Зато теперь понимаю - за что не люблю
современную российскую литературу".
Путешествия на Олимп
Путешествия на Олимп
СЕМЬ НОТ
Два музыкальных вечера в сентябре оставили незабываемые впечатления: фонд "Музыкальный Олимп" пригласил в зал Чайковского выдающегося венгерского пианиста Андраша Шиффа, а с великим Аббадо и оркестром Люцернского фестиваля играла португальская пианистка Мария Жоао Пиреш. Каждое выступление Шиффа - событие. Впервые он появился в Москве на Конкурсе им. Чайковского в 1974 году. Его соперниками, если помните, были Андрей Гаврилов, Станислав Иголинский и другие воспитанники Московской консерватории. У меня от его конкурсных выступлений осталось впечатление особой вдумчивости пианиста, поразительной ясности его звука. Никто из его соперников так последовательно и впечатляюще не развивал заявленные качества в дальнейшем. Он - мыслитель. Настоящий, глубокий. У него не надо интересоваться, почему он включил в программу то или иное произведение. Это вполне понятно всегда тем, кто следит за творчеством пианиста. И в этот раз в зал Чайковского он привёз действительно олимпийские шедевры: сонату № 62 ми-бемоль мажор Гайдна, сонату № 32 до минор, ор. 111 Бетховена и сонату си-бемоль мажор Шуберта. Его не зря считают одним из лучших исполнителей Бетховена - какая захватывающая сила мысли, какое проникновенное прочтение последней сонаты композитора. Он был необычайно прост, строг и потрясающе, пронзительно музыкален. Заприметив на концерте молодого способного российского пианиста Дмитрия Аблогина, я поинтересовался его впечатлениями: "Гайдн и Бетховен у него - предисловие к Шуберту и были сыграны очень хорошо. Первая часть Тридцать второй сонаты показалась мне откровенно странной. Он играл её в преувеличенно сдержанном темпе, такое ощущение, что осторожничал. И даже не в техническом смысле, а в смысле темперамента. Возможно, у него нет в характере этого "кулака, грозящего небу". Вторая часть была замечательной, особенно в моменты pianissimo, в котором он один из самых больших мастеров. Но опять же она была сыграна немножко в другом ключе, чем мы привыкли. В ней были упоение, свет, даже какие-то гедонистические нотки, тогда как в моём представлении это строжайший разговор с Богом.
Интересно, что, отыграв две огромные и сложнейшие сонаты, он без перерыва и антракта начал В-dur"ную сонату Шуберта. И ещё, в качестве отступления: значительна сама концепция концерта - последние и величайшие сонаты трёх великих композиторов. Сонаты, как бы охватывающие всё.
В Шуберте Шифф погрузился в свою стихию. Всем его находкам сразу же захотелось подражать. Интересно, что ведь и Шуберт разговаривает с Богом, но совсем иначе, чем Бетховен. У Шуберта этот разговор личный и очень субъективный, а Бетховен словно за весь мир говорит[?] Шуберт исповедуется, Бетховен - служит. Изумительной и самой лучшей была вторая часть, сыгранная просто, без пафоса, с движением, в то же время строго и молитвенно. До сих пор она звучит во мне. Открытием было скерцо, которое Шифф сыграл так изящно и на таком pianissimo, что надо бы его за это расцеловать.
Финал он, думаю, нарочно связал с финалом сонаты Гайдна. Сыграл прекрасно, тонко, без преувеличений. Словом, Шифф как будто родился специально для Шуберта, что подтвердил и экспромт Es-dur, сыгранный на бис.
Потом я подошёл к нему за сценой, и выглядел он так, будто только вернулся из отпуска, а не отыграл три грандиознейшие сонаты подряд".
Мы все были гостями Андраша Шиффа, не все, к сожалению, благодарными. В партере в непосредственной близости от пианиста разместилась молодая мама с годовалым ангелом. Ангел вёл себя, как и положено: разговаривал, сопел, свистел. Ужас. Кто пропустил в зал эту даму? Неужели опытным служащим филармонии не пришло в голову, какой опасности они подвергают выдающегося музыканта? Надо возвратиться к правилам, запрещающим подобное присутствие. Для детей есть специальные программы. Вот пусть там и веселятся.
Клаудио Аббадо, оркестр Люцернского фестиваля играл с Марией Жоао Пиреш Концерт № 17 (соль мажор. К.453) Вольфганга Амадея Моцарта. Стало понятно, почему знаменитый дирижёр предпочитает многим именно эту пианистку: поэтичный, красивый, элегантный стиль, блестящая техника и абсолютное взаимопонимание как с Моцартом, так и с Аббадо. Удивительный оркестр редкого энтузиазма. Была исполнена и Симфония № 1 (до минор) Антона Брукнера. Аббадо аристократичен, я вижу его лицо, так как сижу, можно сказать, в оркестре, и это отдельная исключительная поэма. Очень выразительное лицо, редкий слух (я боялся аплодисментов между частями симфонии, такое теперь не редкость. Слава богу, в этот раз пронесло. Он бы точно такого испытания не перенёс). Конечно, независимо от предупреждений нашёлся субъект со звонящим мобильником. Как изумился Аббадо, надо было видеть выражение его лица - он извинялся перед оркестром, дескать, и такие экземпляры человеческой породы встречаются. Создание Люцернского фестиваля - находка, великолепная идея и уж какое счастье, что с оркестром блестящих музыкантов работает такой дирижёр!
Сентябрь вообще удался. Много и интересно играли совсем молодые исполнители. В залах консерватории прошёл фестиваль творческой молодёжи (озадачили: значит, есть в консерватории и нетворческая молодёжь. Кто же эти замечательные люди? Уж не ассистенты ли профессуры?). Творческая молодёжь была пёстрой, выделялся своим выступлением Филипп Копачевский, заканчивающий в этом учебном году Московскую консерваторию. Пианист исключительных способностей. Что мне особенно в нём нравится - не боится редко исполняемых произведений, в нём прекрасно уживаются любознательность, вполне симпатичный авантюризм и редкая работоспособность. Всё это мы и наблюдали в Малом зале, где Филипп замечательно играл сочинения Шумана, Равеля, Пуленка, Дебюсси.
Музыканты - люди отчаянной смелости. И пока они есть - легче переносить всевозможных обормотов.
Юрий ДАНИЛИН
Souvenir de la Malmaison
Souvenir de la Malmaison
ОДНАЖДЫ С АЛИСОЙ ДАНШОХ
19 июля 2012 года Государственная Третьяковская галерея в рамках культурно-образовательной программы к выставке "Константин Коровин. Живопись. Театр" организовала художественную акцию "Крымский пленэр с Константином Коровиным". Это было первое мероприятие, которое открыло новое творческое пространство во внутреннем дворе Третьяковской галереи на Крымском Валу. Все желающие смогли порисовать с натуры цветочные композиции, составленные по мотивам натюрмортов знаменитого художника.
Во время пленэра в музейном дворе были высажены "Розы Коровина" сорта Souvenir de la Malmaison, подаренные Третьяковской галерее Фондом поддер[?]жки искусств "Арт-Линия". Историю об этих розах написал наш обозреватель.
Однажды я получила в подарок альбом художника Константина Коровина. В детстве мне очень нравились его испанки на балконе и парижские бульвары, они так напоминали французских импрессионистов, а всё французское и про Париж бередило душу, которая несбыточно мечтала попасть в прекрасный город трёх мушкетёров, в мировую столицу высокой моды и такой же кухни.
Перелистывая новенькое красочное издание, я с умилением вспомнила теперь уже свои собственные прогулки по знаменитым бульварам с обедами в Grand Caf[?] des Capucines и спектаклями в Grand-Op[?]ra. Ранние коровинские портреты по-прежнему были хороши и чем-то неуловимо напоминали серовские, ведь недаром они додружились до объединительных фамилий Коров и Серовин. Испанки всё так же трогательно стояли на балкончике, а меня не оставляло ощущение, что я встретилась со старыми знакомыми после долгих лет разлуки. Камерное альбомное общение переросло в радостное свидание, когда в Третьяковской галерее на Крымском Валу открылась большая выставка Константина Алексеевича. Особенные эмоции вызвали работы гурзуфского периода, потому что именно в Гурзуфе меня застал августовский путч 1991 года. Через несколько месяцев Крым перестал быть советским, а СССР исчез с географических карт. Как и у Коровина, у меня остались прекрасные воспоминания о Крыме, причём мне повезло значительно больше. Покидая полуостров, я не теряла в Гурзуфе четырнадцатикомнатную дачу Саламбо с фантастическим видом на море, на скалы Адалары, на чеховский домик возле пристани. К тому же при большом желании у меня до сих пор есть возможность вернуться в места счастливого детства и юности. Коровин, уезжая из Советской России, не подозревал, что расстаётся навсегда не только с недвижимостью, но и с Родиной, и с известностью, и со всеми своими работами. Трагический поворот судьбы привёл художника к страданиям и лишениям, тогда как нам подарил волшебное ощущение крымского дня: когда "лениво тает полдень" жаркий, лениво плещется волна "и в тверди пламенной и чистой лениво тают облака", а на столе открытой веранды, прозванной "сковородкой" за нещадно палящее солнце, в простой, но тщательно подобранной вазе источают тонкие ароматы крымские розы французского происхождения Souvenir de la Malmaison.
