Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6400 ( № 2 2013)
Во многих нынешних театрах творческая работа стала фикцией, несуществующим подпоручиком Киже из тыняновской повести. Крышей! И уже идёт по аналогии с бизнесом рейдерский захват элитных театральных зданий.
Парадокс, но яростно осваиваемая теперь многими нашими театрами рыночная цель добиться финансовой успешности и во что бы то ни стало переполнить кассу часто никакого отношения не имеет к собственно творческой деятельности, к спектаклям, к артистам и совсем не делает театр лучше.
Так сейчас не только в Новгороде. На моих глазах уверенно вступает на этот путь и Рязанский театр. Сначала тут подчинили художественного руководителя директору, а потом и вовсе от него избавились. А уж деньги-то директор-единоличник Семён Гречко, считающийся успешным менеджером, также сумеет заработать и без своих спектаклей. В бизнесе говорят про начальствующих чиновников - жирные быки, теперь они появились и в театральном деле. Если продолжать сравнение, жирные быки и в их представлении послушное, управляемое стадо, лишь привычно называемое храмом искусства и его служителями.
Проблема, возникшая в театрах, отнюдь не локальная, а Новгород - лишь убедительный пример!
Спектакль "Птички" поставили, три раза сыграли, сняли с репертуара, "Казнить нельзя помиловать" прошёл раз пять... Сняли по-быстрому "Любовь и деньги", ушли актёры, некому стало играть... Ставят спектакли и списывают... "Убийцу", "Женитьбу Фигаро" тоже сняли, не успев даже вернуть потраченные расходы. Да и чего их считать! Они же - из государственных денег! Значит, ничьи[?] Другое дело - пресловутые внебюджетные деньги! Сколько их и кто их считает? В "На всякого мудреца довольно простоты" сократили роль Крутицкого, вообще убрали!
Пятнадцать актёров ушли из театра только за прошлый сезон.
Конечно же, не всюду так. И не все директора стали тормозом творчеству. Но исключения из правил, белгородский В.И. Слободчук или ставропольский Е.И. Луганский, ставшие по делу художественными руководителями, лишь подтверждают необходимость для любого театра в художественном руководстве. Профессиональном. Грамотном. Любящем актёров и сам театр не только как крышу для заработков. Театр требует специального руководства, двуединого как минимум, административным творческого не заменить.
Конечно, слишком сложно театральное дело, чтобы даже модель руководства свести к единому. Но одно для меня бесспорно: единоличная власть диктатора-администратора вредна и опасна. Она уже принесла немало разрушений в том виде, какой приобрела в последнее время.
Скажут: не найти сейчас режиссёра-лидера, закончилось их время, режиссёры "поумнели", хотят ставить спектакли, зарабатывать и не брать на себя ответственность за творческое состояние театров, да ещё в условиях рынка... Всё так! Но ведь и это произошло не само по себе: их отвадили, выморили, выжили из театров. Массовое унижение, уничтожение режиссуры, действительно произошедшее по российским сценам, очевидное падение их профессионального уровня даже в смысле подготовки, школы - до лидерских ли тут качеств, если их не ждут и не любят в театрах?! - уже стало разрушительным тормозом для театрального развития.
А то ли ещё будет! Если вовремя не остановить процесс, уже идущий, и не вернуть институт художественных руководителей в театры, а значит, ограничить безраздельную и оказавшуюся противоречащей творчеству директорскую власть.
Анна КУЗНЕЦОВА,
НОВГОРОД - РЯЗАНЬ - МОСКВА
Замарашка и Луковица
Замарашка и Луковица
ЗДЕСЬ ТАНЦУЮТ
Мировая премьера Большого театра - балет "Мойдодыр" - как симптом кризиса русской танцевальной сцены
Начну с парадокса: мне спектакль понравился при всех его очевидных слабостях. Поэтому не ждите разгрома этого произведения, объективно слабого по форме и малоубедительного по содержанию.
Автора музыки, Ефрема Подгайца, я знал до "Мойдодыра" всего по единственному произведению: концерту для гитары с оркестром, который как-то слушал в исполнении столичного виртуоза и - отчётливо помню! - всё время боялся за его пальцы. Сломать которые "о Подгайца" можно было запросто. Поэтому и опасался музыки, когда шёл в балет.
Зато хореографии не опасался ничуть: единственный номер Юрия Смекалова, виденный мною, произвёл хорошее впечатление. Не исключено, из-за Евгении Образцовой, к которой давно неравнодушен.
Состав выбрал второй. Конечно, посмотреть, как дурачатся примы - нежно любимая Нина Капцова и бесконечно почитаемая Мария Александрова, - можно, но "только ради лузлов". Понятно, что данный спектакль - полигон для тренировки молодняка, поэтому Анастасия Сташкевич, которую я увидел в роли Чистюли, была сильной "переплатой" за тот пустяк, который предложили детям.
Короче, диспозиция сложилась такая, что ожидать можно было всего. Увиденное, однако, в чём-то обрадовало, ни в чём не разочаровало, а в целом даже заставило задуматься о большем, чем отдельно взятый спектакль.
Первое. К музыке претензий нет - я её попросту не заметил. Полунавязчивый мотивчик - и всё. Вспоминается без раздражения. Тут Подгайц скорее выиграл, чем проиграл.
Второе. К хореографии претензий нет - я её попросту не заметил. Что вовсе не означает, что спектакль плох. Просто это не балет. Мюзикл, кукольный театр, что угодно, но не балет. Но Смекалов, в отличие от Подгайца, скорее проиграл, чем выиграл. Хотя все "променады" и иные массовые сцены сделаны хореографом хорошо, гораздо лучше, чем сольные танцевальные номера.
Далее - без нумерации.
Потрясающе хороша сценография. Андрея Севбо. Открывается занавес - и мы оказываемся в мире Корнея Чуковского, известного нам не только по текстам, но и по чудесным иллюстрациям. И тут начинается волшебство. Ты ещё не знаешь, что ждёт тебя впереди, но уже захвачен этим миром и несёшься вперёд без страха. Яркие чистые цвета, отчётливо дореволюционный, дворянско-русский стиль как минимум уездного города, всё чинно и благородно. Дамы и господа, гимназистки и городовые, даже Крокодил, прошедший на заднем плане, - всё складывается в уютную картину счастливого быта финской Куоккалы, где естественно было рождение фантастических баек за дружеским столом, в тесном кругу поэтов, художников и писателей.
И вдруг! В налаженный красивый быт врывается Революция - Замарашка, грязное существо, пытающееся запачкать окружающих. Не думайте, что это моя беспочвенная интерпретация, - зачем тогда художник даёт "ландшафтом Замарашки" заводские кварталы с коптящими трубами? Слишком различны картинки социально, чтобы можно было говорить о случайности.
С этого момента спектакль перестаёт быть детским. В нём по-прежнему происходит невесть что, но тот, кто знает о даче "Чукоккала" образца 1906-1914 гг., не может отвлечься от самой фигуры поэта. Чуковский жил хорошо до переворота, сумел пристроиться и при большевиках. Какой ценой? Не скажем точно, но его тоска по старым порядкам оставалась неизменной.
Да, поэт был конформистом. Частый гость Куоккалы Николай Гумилёв был последователен в своём неприятии нового режима - и его расстреляли. Но Чуковский, кажется, вознамерился убедить русский народ, что "новый гегемон" может облагородиться, что Замарашку можно отмыть, что Чистюля станет ему примером. В 1921 году появляется "Мойдодыр", в 1922-м - "Федорино горе". Оба произведения на одну тему - перерождения революции. Оба можно найти в сценическом "Мойдодыре" Большого театра.
Вот только Замарашка у Смекалова отмывается вовсе не из-за положительного примера Чистюли, а под угрозой насилия - Главная Мочалка в исполнении Кристины Кретовой преследует грязнулю вездесущей ЧК-ГПУ-НКВД.
Как может не понравиться спектакль, рождающий такие ассоциации? Да и молодым артисткам, которых предостаточно на сцене, работа в "Мойдодыре" в радость, знаю из частных бесед. Значит, удача?
Не сказал бы.
Сейчас в репертуаре Большого есть детский спектакль "Чиполлино" Генриха Майорова. У него практически нет недостатков - это балет без примесей. Тогда как опус Юрия Смекалова содержит мелодекламацию, которая балетной современности чужда. Приём введения слова в танцевальное действие пока оправдал себя, на мой взгляд, только у Жана-Кристофа Майо (см. "Сон в летнюю ночь"), но там случай особый, связанный с "театром в театре". Ничего такого в "Мойдодыре" нет. Есть только растерянность перед непонятым. Непонятым принципом построения спектакля.
