Газета День Литературы - Газета День Литературы # 103 (2005 3)

Я ее проплакала, пропела,

втиснула в рифмованную строчку,

и строка по свету полетела.

Расставаясь, я не голосила.

Головой вослед лишь покачала.

С потаённым вздохом отпустила

и с победой ждать не обещала.

Отпустила юность я… И точка!

Даром слёз не тратила на сборы.

А она во сне приходит ночью

и в глаза глядит с немым укором.

Что так опечалилась, подружка?

Горевать о прошлом слишком поздно.

Женская поэзия-кукушка

бросила детей в чужие гнёзда.

Глубинка русская, держись!

Трудись, родная, дотемна!

Такая, знать, приспела жисть,

что ты столице не нужна.

Задорно заголивши пуп,

кокошник сдвинув набекрень,

с любым залетным — люб, не люб! —

ей нынче пировать не лень.

С любым, как с любым, в пляс идёт,

весельем чумовым зайдясь…

Поберегись, честной народ!

Ей всё равно, что грязь, что князь!

Москва, Москва… Как та свинья,

которой не до поросят,

когда залётные князья

её саму вовсю палят.

Кремлёвские романтики.

Прагматики бредовые.

Форсит в бубновом ватнике

страна моя бедовая.

Исчадье закулисное.

Отродье зазеркальное.

Там тиснули, тут свистнули…

Эх, Русь лесоповальная!

О, сколь тобою сдюжено!..

И как ты только выжила,

чужими отутюжена,

под ноль своими стрижена?

Попсовая, загульная,

засечная, заплечная,

смиренная и буйная,

продольно-поперечная.

Саманная, хрущобная…

Любая ты — красавица!

Пыхтят сыны утробные —

продать тебя стараются.

Россия беспорточная,

острожная, гулажная,

урочная, оброчная…

И всё же — непродажная!

Милый снится… Знать, помина просит.

Али мы не люди? Помянем!

Наполняй-ка, золотая осень,

всклянь стаканы проливным дождём.

Помянем любимого по-русски.

Выпьем и ещё полней нальём.

Гроздь рябины в качестве закуски —

догорай-гори она огнём!

Слёзная небесная водица,

по могильным камушкам звеня,

глубоко под землю просочится…

Выпей, мой любимый, за меня!

И вино не пьяно на том свете.

Я тебя вовек не разлюблю.

Кто умел любить, как ты, до смерти,

тот и после смерти во хмелю.

Пусть земля родимая сырая

будет тебе пухом, мой дружок!

Далеко ещё идти до рая!..

Выпей за меня на посошок.

По-людски, по-божески, по-русски…

Я судьбу-разлуку не виню.

Гроздь рябины в качестве закуски

на могильный холмик уроню.

Догорай-гори, моя рябина!

Береди запёкшуюся кровь…

Ну, какого надобно помина

для тебя ещё, моя любовь?

Наталья Егорова

МИР ПРИНЯТЬ ТАКИМ, КАК ЕСТЬ

Дай мне пройти цветущими садами

По улочкам, не знавшим перемен,

С накрашенными дерзкими губами,

С бессмертным алым розаном Кармен.

Пусть льется свет. Звенят восторги встречных.

Гудят такси. Бегут волос ручьи.

И бьют часы в проулках — только вечность

Для всех влюбленных в городе любви.

Не говори, что время к нам жестоко —

Грядет пора стареть и умирать —

Вольней и выше времени и рока

Влюбленных женщин огненная стать.

Да есть ли смерть? И рок? И ход столетий?

Смотри — весной на улочки твои

Выходят нецелованные дети —

И умереть мечтают от любви.

А мы поем… И время множит песни…

А на вопрос: "В какую даль идем?"

Смеемся мы: "Весною — вновь воскреснуть

И вновь любить в бессмертии своем".

И вновь с моста в грядущий ливень света

Бросает розу легкая рука

И прядь волос колышется от ветра,

И пестрых юбок мечутся шелка.

Прокричал с высоты лебединый вожак:

— Мы гнездились здесь долгие тысячи лет.

Я привел на лебяжьем крыле молодняк,

Но исчезли озера и гнезд наших нет.

А бульдозером так размешало пласты,

Что в могиле одной, примирившись, лежат

Русский царь — и бродяга с последней версты,

Князь смоленский Роман — и афганский солдат.

Но машу я крылом над озерами слез,

Над культями солдат, над тоской матерей,

Что опять в лебединой упряжке Христос

Возвращается в церкви России своей.

Что ж — ржавеют "катюша" и меч золотой,

Порастая кровавою клюквой болот,

Голодают солдаты второй мировой,

И кутит полицай, продававший народ?

Будто с первопроходцем апостол Андрей

На собачьей упряжке не шел сквозь тайгу,

Не водили мы в космос своих кораблей,

Не построили царство на вечном снегу.

Только трубы качают из недр все сильней

Газ и нефть — для Европы назначенный груз,

И мечтает калмык о России своей,

По России утраченной плачет тунгус.

Но любой, от земли поднимающий взгляд,

Видит быль, от которой немеют слова:

Над Россиею лебеди к солнцу летят,

Вылетая из тучи, как из рукава.

В теплых клювах — вечной жизни млеко.

Но поют не нам, как свет, вольны,

Со стены двенадцатого века

Голуби далекой старины.

Будто в параллельном измеренье,

В прошлом, что свершается сейчас,

Жизнь плывет невидимым теченьем,

В буйстве дней не замечая нас.

И хранят свободным — мир от мира —

Над пространством — желтый свет зари,

Жар кадила, пряный запах мирра,

На камнях разбитых — алтари.

Но, стараясь память сделать целой,

В старой церкви говорю я вслух:

"Не желает знать ни в чем предела

Мой живой и вездесущий дух.

Я хотела быть и буду — всюду.

Потому в прапамяти моей

Каждый раз прошу у Бога чуда

На каменьях старых алтарей".

Над холмами — солнце спелое.

Взмах упрямой головы.

Церкви — желтые и белые —

В берегах цветущей тьмы.

Эй вы, улочки старинные,

Крыш крутых цветная жесть!

Я пришла дорогой длинною

Мир принять таким, как есть.

По булыжникам исхоженным

Мимо дамб лететь ручьем.

Заговаривать с прохожими.

С важным видом — ни о чем.

Лаять с псом на жизнь беспечную,