Николай Лесков - Еврей в России: несколько замечаний по еврейскому вопросу

В немного отдаленное от нас время (о котором мы выше упоминали), т. е. когда до воцарения императора Александра II у евреев брали в рекруты малолетних детей (от 12-летнего возраста), между общинными или катальными старшинами, с одной стороны, и родителями детей, с другой стороны, шла ожесточенная борьба. В интересе сдатчиков было доказывать, что изловленные и представляемые ими еврейские малютки имеют уже в данное время требуемый законом двенадцатилетний возраст; а в интересе родителей было доказать противоположное. Закон принимал в доказательство того и другого «присяжное» показание, «добросовестных евреев». Соблазн был велик, и земля, предоставленная русским правительством для жительства евреев, покрылась лжесвидетелями, которые давали ложно всякое любое показание какое кому нужно. Бывали очень нередкие случаи, что одни и те же «добросовестные евреи» свидетельствовали раз для общины, что известному ребенку уже минуло двенадцать лет, а потом они же самые по найму родителей ребенка присягали, что дитяти идет восьмой или девятый год. Представляло это картину безобразную и растлевающую, о которой однажды посланный в Киевскую губернию кавалерийский полковник Ардалион Николаевич Новосильцев докладывал в своем отчете государю императору. Но как только отменился ужасный закон отторжения детей от родителей, так и лжесвидетельство, как профессиональная формула в еврейском обществе, сейчас же исчезло. Значит, прекратился запрос, сейчас же не стало и предложения.

Но вот прошло четверть столетия, и постыдная профессия лжесвидетельства с ожесточением появляется снова, но только теперь уже не среди евреев, а среди христиан, и притом не в какой-нибудь одной определенной местности, а по всему лицу земли русской. Мы разумеем очевидцев акта нарушения супружеской верности, показания которых составляют прецедент к разводу ищущим расторжения брака супругам православного исповедания.

Появился опять запрос, и он тотчас вызывает точно такое же постыдное предложение. Лжесвидетельство у приходящих в православные консистории наблюдателей акта совокупления супругов с несоответствующими лицами сделалось повсеместным и притом крайне бесцеремонным. Оно даже поставлено ныне на правильно организованную коммерческую ногу, — имеет известных антрепренеров, нанимающих достоверных лжесвидетелей «и официальных сплетников», которые будто невзначай доводят до сведения оскорбленного якобы супруга о том, что случилось. Никто не может сказать, чтобы это было иначе, и всякий знает, что этому нельзя быть иначе, ибо никто не обращается с своими ласками к женщине так, чтобы другие видели его с нею «в самом акте», но, тем не менее, все, кому нужно, обращаются к этой преступной комедии, закрепляемой страшною ложною клятвою именем всемогущего Бога.

Двадцать пять лет прогрессивной жизни и некоторое оживление христианской мысли, происшедшее в это время и у нас, и в Европе, не помешали развить христианам такое усиленное лжесвидетельство, перед которым бледнеют картины лжесвидетельств еврейских ради спасения детей.

Современный русский сатирик назвал нынешних «очевидцев акта» «сословием достоверных лжесвидетелей», и прививчивость этой клички лучше всего свидетельствует, как она верна и сколь заслуженна.

Но между лжесвидетелями из христиан и евреев есть и разница. Лжесвидетельствовавший еврей, без сомнения, превзойдет в своей старой профессии не-еврея. Евреи развели у себя торг клятвой ради спасения малолетних детей, к чему их побуждала скорбь, вопиющая к небу, ибо «Рахиль рыдала о чадах своих и не хотела утешиться, ибо не суть», а в делах лжесвидетельства развода брачного у православных мотив совершенно иной; он может быть тоже страстен, но не столь «вопиющ к небу». Напротив, мотив к разводу, иногда весьма важный, нередко поддерживается капризом чувственности или дурно дисциплинированного характера и прихотливого темперамента и варьируется «между барскою спесью и анютиными глазками». А это, без сомнения, менее уважительно, чем родительское желание спасти от чужих рук своего ребенка.

Положение, вызвавшее в заметной мере лжесвидетельство у евреев, несравненно трагичнее того, которое создало подобную же профессию и «сословие достоверных лжесвидетелей» у православных. Притом евреи все-таки сохраняли в этом извороте некоторую скромность, а у людей русского происхождения упоминаемое дело дошло до такой скандалезной откровенности, что лжесвидетельствовать о наблюдении, как два человеческих существа совокуплялись, теперь начали являться даже женщины или, лучше сказать, дамы.

Тут что-нибудь одно: или в таких свидетельницах совсем пропал женский стыд, или лжесвидетельство стало в России самым обыкновенным делом даже для женщин…

У жидов до этого еще не доходило.

В заключение не излишним кажется отметить ту разницу, что у евреев все дело лжесвидетельства производилось между чернью (мещанами), а у русских разводятся на сказанном основании только люди образованных классов, а чернь только привлекается к наемному лжесвидетельству. Таким образом здесь высший слой общества оказывает растлевающее влияние на людей слоя низшего. Это хуже всего, что мы знаем о лжесвидетельстве. По духу учения Евангельского, «кому больше дано, с того больше должно быть и взыскано».

Посвятив много 9-й заповеди, мы будем кратки с последнею десятою, которою воспрещается желать чего бы то ни было чужого — «дому ближнего, села его, вола и всякого скота и всего елико суть ближнего твоего». Существование целой юрисдикции, ведающей гражданские иски, ясно указывает, сколь обще людям всех вер «желание» получить в свою собственность что-либо принадлежащее ближнему. Все повинны этому греху, и русские тоже. Самый возвышенный в своих помыслах поэт русский, Пушкин, не счел себя совершенно свободным от этого греха. В поэтической перифразе этой заповеди о неприкосновенности «всего елико суть ближнего» Пушкин говорит: «Не надо мне его вола», и действительно, — вола, которого ему «не надо», Пушкин отнимать у ближнего не хочет, но если есть «подруга», которая «мила, как ангел во плоти»… тогда «о Боже праведный, прости!» — поэт сознается, что он воспользуется ее милостью… Его не стесняло, что потеря милой подруги будет для ближнего, конечно, тяжелее потери вола.

Еврейские экстасты и поэты в этом случае были скромнее: их Суламита сама «стережт свой виноград» и сама снимает свои «одежды легкотканные» перед тем, к кому «влекли ее желанья знойные». Нафан приходит обличать самого царя Давида за соблазн чужой жены, и царь надевает рубище и посыпает голову пеплом. Таков жидовский дух. Игривая поэтическая шутка русского поэта, столь легко извиняющая соблазн чужой жены, показалась бы преступною в глазах религиозного еврея. Но у нас, русских, это, к сожалению, даже не ставится в грех, а считается молодечеством и нередко составляет своего рода признак хорошего тона.

В изложенном мы показали, как представляется нравственность евреев на заповедной черте, разграничивающей безнравственность от доблестей духа, переходящих в область героического и святого. По нашему мнению, нивелировка, которую мы могли произвести по заповедной линии, не дает никаких оснований утверждать, чтобы евреи были хуже не-евреев.

Теперь посмотрим на то, что можно видеть в области чувств высших.

Точные определения высшей нравственности гораздо более трудны, чем указания, сделанные по заповедной линии и под нею. Героическое часто зависит от случая, а святое и доброе по природе своей всегда скромно и таится от похвал и шума.

Старая хроника Флавия и самая история осады Иерусалима Титом довольно свидетельствуют, что духу евреев не чужды героизм и отвага, доходившие до изумительного бесстрашия; но там евреи бились за свою государственную независимость. Ныне не в меру строгие суды еврейства часто требуют, чтобы евреи обнаруживали то же самое самоотвержение за интересы других стран, ими обитаемых, и притом без различия, — относятся ли эти страны к своим еврейским подданным, как матери, или как мачехи, и иногда самые недобрые мачехи. Такое требование, разумеется, несправедливо, и оно никогда и никем не будет удовлетворяемо. Но все-таки евреи и в нынешнем своем положении не раз оказывали замечательную преданность государствам, которых они считают себя согражданами. Мы видели еврейских солдат в рядах французской армии в Крыму, и они вели себя там стойко и мужественно; при осаде Парижа прусскими войсками не мало еврейских имен сделались известными по преданности их патриотическому делу Франции, и литература и общество этой стра-аы не только не отрицали заслуги евреев, но даже выставляли это на вид с удовольствием и с признательностью.

В Польше патриоты последнего восстания в своих заграничных органах долго не уставали хвалиться доблестным с их точки зрения поведением евреев в эту критическую пору для восставших. Поляки упоминали также и о больших еврейских приношениях деньгами и о личном их участии в рядах повстанцев. А там при дезорганизации сил требовалось много самоотвержения и всегда было мало шансов на победы.