Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

– Я и говорю! – прервала их Аня. – Все запутано и перепутано. И на все вопросы – по сотне ответов. И не в них дело. Потому что совсем не в том главное. А главное в том, что так не хватает хорошего! Аня стояла на платформе метро у первого вагона, как и договаривались. Одной рукой она держала за руку братишку, другой – поправляла у виска белый платок. Мальчишка морщил лоб и осоловело оглядывался по сторонам. Рядом пронзительно заревел отходящий поезд. – Здравствуй! – Она посмотрела на Олега чуть растерянно. – Я думала, мы опоздали. – Приветствую вас, молодой человек! – сказал Олег. Мальчишка скривил рожицу, отвернулся и нехотя произнес: – Прифэт! – В кафе-мороженое лучше не ходить! – объявила Аня. – У меня с утра горло першит. Саша может простудиться. Давайте просто погуляем и посмотрим город. – И она обратилась к мальчику: – Сегодня праздник. Первого мая обычно тепло. Только в этом году вдруг так холодно. – Я знаю, – ответил Саша. – Поздравляли уже. В праздник очень мороженого хочется. – Но если холодно сегодня! – строго ответила Аня. – Мороженое дорожает день ото дня. – Мальчишка насупился. – Тает и дорожает. Его надо есть, пока не подорожало. Столько стоит, что у мамы уже денег нет. А у тебя? – Я не из-за денег, – говорила Аня. – Я тебе еще давно обещала. Но сегодня – и без мороженого замерзнешь. – И, вправду, господа, при такой-то дороговизне в кафе надо идти сегодня, – сказал Олег. – Ну, нет же! – Ане его слова не понравились. – Ты, как хочешь, а я иду! – Мальчишка подвинулся ближе к Олегу. – А ты, если не хочешь, можешь нас у входа подождать. – Что? – вскрикнула Аня и дернула мальчишку за руку. – Это что у меня еще? – Вам, педахохам виднее, – подразнил ее мальчишка. – Господа и товарищи! – объявил Олег. – План таков: по случаю праздника приглашаю вас в кафе. Предлагаю принять в мероприятии самое деятельное участие. Аня сделала недовольный вид, даже отвернулась, а мальчишка сказал: – Участие не приму, а мороженое съем. Они поднялись по эскалатору и в густой толпе вышли на улицу. На тротуаре было тесно. Спустились по ступеням и остановились у одной из колонн концертного зала. – Ой, сколько военных сегодня! – Аня смотрела на площадь. – Но ведь парад отменили? Да? Улица Горького была перегорожена машинами с зелеными брезентовыми крышами. В несколько рядов стояли солдаты и милиция. Перед ними собралась большая толпа. Было много знамен. На другой стороне площади у гостиницы тоже виднелись военные. – А когда салют будет? Вечером? Здесь? – спрашивал мальчик. Поднимался на цыпочки и пытался оглядеться. В трескучий мегафон резкий голос выкрикнул: – Проход в центр города закрыт! Всем повернуть в сторону Белорусского вокзала! Не собираться на тротуарах! – Разве сегодня парад? – удивилась Аня. С Первой Брестской на площадь вышел строй людей в пятнисто-сизой форме с металлическими щитами в руках. Прогрохотал вдоль кинотеатра и выстроился в цепь. И вдруг толпа загудела, пришла в движение, отхлынула от милицейских рядов, бросая знамена. И стало видно, что там началась драка. А у кинотеатра милиционеры быстро отодвинули турникеты, и люди в касках и со щитами в руках и двинулись на толпу. Двое человек вырвались, побежали по газону у памятника Маяковского. Но милиционеры из оцепления бросились им наперерез, ударами дубинок повалили на землю. – Ой, они бьют человека! – вскрикнула Аня. Схватила брата и прижала к себе. Перед тротуаром, где они стояли, начала выстраиваться милицейская цепь. Олег схватил Аню и мальчишку за руки, быстро повел в сторону. – Но ведь это ужас какой-то! – говорила Аня. – Вот так вдруг, ни с того, ни с сего. – Что-то новенькое в нашей грешной жизни, – ответил Олег. Они зашли в кафе на площади Восстания. Было прохладно, и за столиком пришлось сидеть, накинув куртки на плечи. Мальчишка съел две ложки мороженого и спросил: – А за что их били? Или они просто так бьют? – Толпа хотела в центр города идти, – сказала Аня. – Почему там ходить нельзя? – спросил мальчишка. – Ну, сегодня праздник, – нехотя говорила Аня. – Вот улицу и перекрыли. – Ты сама испугалась и кричала: «Ой, бьют!», – напомнил мальчишка. У метро мальчик долго стоял у лотков и разглядывал игрушки. Но так ничего и не попросил. На эскалаторе Аня сказала: – Странный какой-то сегодня праздник получился. И людей совсем мало. Как будто никто в гости не поехал. А утром приходила соседка со второго этажа. У нее отец в больнице умер. Так все подорожало, что даже гроб не купить. В морге ей сказали, что сейчас и без гробов хоронят. Мы ей собрали в подъезде, кто сколько мог. Аня позвонила ему поздно вечером, спросила: – Не спишь еще? А я все про сегодняшнее думаю. В голове не укладывается. И еще Саша все видел. И главное – хоть кого-то это взволновало? Хоть кто-то хочет и может такое прекратить? Чтобы не было больше никогда! Страна из всех этих революционных жестокостей с такими трудами выходила. И вдруг в самом центре Москвы такое! Неужели не понятно, что это ужас? Я даже тебя не понимаю! Ты можешь так спокойно это воспринимать! – А как я, по-твоему, должен был на все это реагировать? Ну, как? – почти выкрикнул он. – Я даже про другое. Я про то, что нормальные превратятся в ненормальных, если такая жестокость будет на улицах. Неужели трудно понять, что подобные вещи просто так не проходят! – Ты мне все это говоришь? – раздраженно спросил он. – А почему именно мне? – А кому мне все это сказать? Он вздохнул, недолго помолчал и уже спокойно ответил: – Ладно, перестань об этом вспоминать и спать ложись. А завтра, будьте уверены, я такой вам мир устрою – пальчики оближешь! – Ну, вот, ты опять… По телевизору передавали новости. Олег щелкнул на другую программу, увидел большой, заполненный почтенной публикой концертный зал. Кинокамера скользнула по сцене, по сосредоточенным лицам людей за длинным столом. У микрофона стояла Нивецкая и читала: – И ненависть моя сожжет постылую державу… Телефон зазвонил, когда Олег выходил из кабинета. Пришлось вернуться и поднять трубку. – Привет! Куда ты пропал и глаз не кажешь? – спросила Ирина. – Я вчера с твоей приятельницей на приеме в банке столкнулась. – Это кто такая? – не понял Олег. – Нивецкая! Кто еще! Опять начала у меня деньги канючить. Но я ей сразу жестко – нет и нет. Она со мной сразу другим тоном. И заявляет: «Какие-то странные, непонимающие у вас знакомые!» Ну, ты, разумеется! Представляешь, эта жопа будет мне советовать, с кем спать! В Иринином монологе было перемешано все – и неудовольствие поэтессой, и обида на него. Он так это понят и промолчал. – Сегодня у Сергея день рождения, – другим тоном проговорила Ирина. – Он ко мне заедет, посидеть и отметить. Тебя тоже приглашал. – А меня, с какой стати? – удивился Олег. – И дарить что-то надо… – Вот еще! Поздравим, да и все. – Он начнет опять… – Я тебя прошу! – настойчиво говорила Ирина. – Мне с тобой спокойнее. Разбавишь разговор. В приемной Олегу показно заулыбалась дама средних лет – новая Иринина секретарша. Поднялась из кресла и распахнула дверь в кабинет. Ирина сидела за столом с телефонной трубкой в руке и что-то записывала. Кивнула ему и показала, чтобы присаживался. Он отодвинул стул, сел и оказался, как на приеме у начальства. – Меня попросили с тобой об одном деле поговорить. – Ирина положила трубку. – Это кто же? – Веселов ваш! Говорит, что старик Ляшко ничем не занимается, институт забросил. Проку от него никакого не стало. – А от Веселова много проку! – Он говорит, что его завлабы поддерживают, и он почти со всеми договорился. В общем, они хотят институт преобразовать. – Во что? – В общество, наверное. – Ирина чуть крутилась в кресле. – И это разумно, наверное. Потом все можно будет под себя подгрести. Скупите у бабок из бухгалтерии и библиотеки их доли и будете рулить. – А заказы кто нам будет давать? – Как давали, так и будут. – Ты мне все это предлагаешь, – сказал он после паузы, – а сама прекрасно знаешь, что твой Веселов даст мне при первом удобном случае под зад коленом. – Ну, почему? – Ирина скривила губы. – Просто надо будет за этим пройдохой приглядывать. – Ты его по комсомолу лучше меня знаешь. – Знаю. Ну и что? Малый как малый. Договориться можно. Или у тебя какие-то другие планы? Чего Ляшко с Борисом говорят? – Ириш, ты это от чистого сердца спрашиваешь или по шпионской миссии? – Ну, ё…! – Она разозлилась. – Я знаю, какой ты лапоть, и хотела тебя с этим пройдохой Веселовым свести. А ты мне – про шпионство! Мне-то какого… все это надо? В кабинет быстро вошел Сергей Павлович. Сделал несколько неуклюжих шагов по бежевой ковровой дорожке и заорал: – Чего за бардак! Куда груз дели? Ни одна зараза не знает! – Из Москвы отправили, – растерянно проговорила Ирина. – Неделю назад ушел! Без тебя знаю! А куда делся? Он подошел к Олегу, молча протянул руку и обратился к Ирине: – Давай ко мне! Они вернулись только минут через сорок. Сергей Павлович продолжал какой-то начатый разговор: – Вообще-то с ними надо пожестче. А ты тоже, не хлопай ушами, когда они тебе заливают. – У нас с ними все обговорено, кто, что делает. – Это все – бе-бе, что написано, – ответил Сергей Павлович и покрутил рукой в воздухе. Уселись за журнальный столик. Разлили вино по бокалам. – За что пьем? – деловито спросил Сергей Павлович. – За тебя! – Ирина натянуто улыбнулась. – Чтобы все складывалось отлично и во всем везло! – Хорошо бы, – мечтательно произнес Сергей Павлович. – Эх, подфартило бы! Именно сейчас! Ирина поставила пустой бокал на столик: – О подарке забыла! – Подошла к шкафу и вернулась с маленькой коробочкой. – Мы с Олегом дарим тебе запонки. Сергей Павлович проворно открыл коробочку и ахнул: – С камнями! Во, здорово! – Это Ирина вам дарит, – уточнил Олег. – Ух, ты! Красота! – говорил Сергей Павлович. – Я их сразу надену. – Он вытащил из рукава не слишком свежую манжетку белой рубашки. – И к галстуку подходит, – заметила Ирина. Пили за дела и успехи, ели бутерброды с красной рыбой. Сергей Павлович вытирал руки салфеткой и говорил: – Если сейчас повезет, ого, как можно развернуться. А то – вон, что происходит! В Верховном Совете приняли закон о приватизации и думают, что всё поровну разделят. Ведь бред какой-то! Разве так бывает? Все мало-мальски ценное обязательно к умным попадет. И есть в стране профессиональные управляющие. А то вдруг придумали делиться со всякими шаромыжниками. На кой ляд это кому нужно! Кто такие законы принимал, должен был понимать, что себе приговор подписывает. Такие законы не нужны никому. Так, клочок бумаги. Правда, я за один такой успел проголосовать. Ну, это я так, сгоряча. – А кто делить будет? – спросил Олег. – Вот тут-то и заковырка – кто!? – неизвестно чему обрадовался Сергей Павлович. – Вокруг этого – вся заморочка. Как тут карты лягут. Если бы на референдуме за роспуск Верховного Совета проголосовали, совсем другое дело было бы. А из-за дураков он у власти остался. Теперь вон, вокруг нефтянки, что делается. Вот, мы и думаем, как нам быть? Вчера Геннадий Харитонович правильно говорил. Смотрели его пресс-конференцию? Говорил: если что-то начнется, привлекать и милицию, и армию. Вплоть до пальбы! Так и сказал! А что? Такие дела надо быстро решать! – И что? Тихо и мирно эту ситуацию теперь не разрулить? – спросила Ирина. – Поздно уже. – Сергей Павлович поднялся из кресла. – И незачем с кем-то делиться. Он молча протянул Олегу руку. Ирина пошла провожать брата в приемную. Дверь осталась приоткрытой. Были слышны их голоса. Сергей Павлович опять начал из-за чего-то ругаться. Ирина вернулась в кабинет и приоткрыла окно. Развалилась в кресле, закурила и попросила налить вина. – Знаешь, за что мы выпьем? – сказала она. – За нас с тобой. Все-таки подружаем мне ты был неплохим. Во всяком случае, я никогда ни о чем не жалела. Что называется, замуж собралась выходить с легким сердцем. – И когда же? – спросил он. – Очень скоро. Я все ждала, что брательник тебе об этом ляпнет. Но на него иной раз прозрение находит. Или просто забыл. – Этим, наверное, и должно было закончиться. – Это еще почему? – Ирина взглянула на него удивленно и недовольно. – Такой жанр. – Не в жанрах тут дело, а в тебе. – Почему во мне? – Сам знаешь. Но давай выпьем. И все-таки я тебя не оставлю. Не внушаешь ты мне доверия. – Это в каком смысле? – В каком хочешь. Знаешь что! Поехали к тебе. Может, я еще раздумаю замуж выходить. – Нет уж. Решено, так решено. – Все равно поехали. Надо же нам проститься. Да? – Что еще за идея? – Он скривил физиономию. – Нет уж, таких жанров не бывает. – Это уже с твоей стороны… Вообще-то ты никогда со мной не церемонился. Он поднялся из кресла. Отводил взгляд, разглядывая комнату, и старался отогнать от себя мысль, что Ирина была сегодня очень хороша. – Ну и иди! – Она отвернулась. Шел домой и навязывал самому себе мысль о том, что все когда-то проходит, и что Ирина должна была уйти и, наверное, он давно это ждал. Но вспоминалась ее квартира, звон трамваев и все то, о чем было лучше не думать сейчас, когда в его жизни ее уже не было. В субботу утром его разбудил ранний звонок. Поднял трубку и услышал Иринин голос: – Хочу с тобой поговорить. – Чего вдруг? – спросил он. – Я обо всем этом подумала. Меня, честно говоря, возмущает твое свинство. – Это в каком смысле? В общефилософском? – В прямом. – А как твой брат? – Чего ему сделается! Жеребца вчера себе купил. – Почему не кобылу? – Куда все – туда и он. Будут кобыл покупать – и он со всеми. – Чего ты сегодня такая задерганная? – А какой мне быть? Я все-таки не думала, что ты ко мне так потребительски относишься. – Она помолчала и сказала: – А что? Не правильно разве? – Считай, как хочешь, – раздраженно ответил он. – Я хочу знать! – почти выкрикнула Ирина! – Я хочу знать, права я или нет? – А что тебя так задело? – Ты издеваешься, что ли? Просто я никогда не думала, что окажусь для тебя пустым местом. – У тебя с работой все нормально? – спросил он. – У меня вообще все нормально, – ответила она почти спокойно. – Только, кажется, дурнею. – Это ты кокетничаешь. – Если бы… Но интересно, кого ты себе в конце концов нашел. Какую-нибудь молохольную. В очках и со скрипкой. – Ты сегодня не в форме. – Зубы мне заговариваешь. Но я это тебе все равно запомню. – Что именно? – Хамство твое. – Странные у тебя, Ирина Павловна, сегодня фантазии. – Что, хочешь сказать, что все это – окончательно? Да? Ну и… с тобой! – Давай на этой высокой ноте… – Я к тебе сейчас приеду! – С какой стати? – резко ответил он. – А! Ты не один! Тем лучше! Он помолчал и бросил трубку. Борька быстро вошел в комнату, сел на стул и, не здороваясь, спросил: – Слышал? У нас тут тоже начинается. – А кто у них за главного? Веселов? – Разумеется, – ответил Борька, перебирая карандаши в стаканчике. – Сейчас их депутация была у Ляшко. Требуют собрания. Он им сказал, что на собрание не пойдет и пусть решают без него. Ты в их команде участвуешь? – С какой стати? – изумился Олег. – Я так и подумал, что они врут. – А что? Говорили? – Разумеется. Пойдешь на собрание? – Надо идти. Не одни же идиоты соберутся. – Скажи мне, ты Веселова нашим начальником представляешь? – В страшном сне. – Тогда я пошел. Собрание началось в конце следующего дня. Нежданно-негаданно появился чиновник из министерства, – всем улыбался и кивал головой, приветливо поблескивая лысиной. Веселов был серьезен и деловит. Заявил, что собрались сегодня по инициативе коллектива, дабы разобраться в ситуации, и проговорил часа полтора. Показывал любопытствующим собственноручно составленное штатное расписание, уверял, что зарплату можно поднять раза в два и осторожно намекал на участие в зарубежных проектах. Ему долго аплодировали человек двадцать. На сцену поднялся Борька. Чиновник из министерства попытался его остановить: – Простите, но у нас тут список выступающих. – Я как раз там и записан, – ответил Борька. – Вы посмотрите получше. Итак, господа и товарищи! О чем сегодня идет речь? А речь идет о том, что сейчас у нашего коллектива есть отличный шанс воздержаться от участия в общероссийской смуте. Я боюсь, что многие из вас, выразив желание стать коммерсантами, не совсем осознают, что рискуют оказаться не просто в чужой шкуре. Они рискуют оказаться в шкуре неубитого медведя. Особо зарвавшихся на этом поприще следует призвать одуматься и поумнеть. Дамы из бухгалтерии почему-то приняли это на свой счет и зашумели. – Бухгалтерия – это нет! – провозгласил Борька, без тени смущения. – Бухгалтерия – это святое! Нужная часть любого организма. Вот так! Но посмотрим, что получается. Все, у кого есть изобретения, и кто тащит темы, желают работать с Морозовским институтом и остаться с государством. Все, у кого ни изобретений, ни тем нет, желают на вольные хлеба. – Это не аргумент! – выкрикнул Веселов. – А я сейчас покажу вам, господа и товарищи, что как раз в этом-то и аргумент, – говорил Борька. – Мы, здесь присутствующие, знаем, за некоторым исключением, что такое теория устойчивости, и знаем, как система из устойчивости выходит. Все это мы в стране в последние годы видим. Находятся центры нестабильности, канализируется недовольство, потом вбрасывается информация, вроде нового штатного расписания. Все у нас то же самое, только в меньших масштабах. А если в системе показатели устойчивости начинают меняться, то она в конце концов диссипатирует. А предыдущий оратор был оптимистичен, как автомобиль без тормозов. И совершенно напрасно. Дама из бухгалтерии подняла руку: – У меня вопрос, который еще не задействован в ваших ответах. Мы – коллектив женский, мы понимаем, что без мужских рук не обойтись. Но почему бы институту не зарабатывать деньги на платных консультациях? – …Только на консультациях таким же женским коллективам, – ответил Борька. – Так что? Будем голосовать? Кто – за? Кто – против? Кому – наплевать? Борька вошел в лабораторию, огляделся, нет ли посторонних, и почти выкрикнул: – Сам, понимаешь, удивлен до невозможности! Ты знаешь, всегда был не прочь поучаствовать в разных беспорядках. Зачинщиком, случалось, выступать. А тут – раз, и подавил. Не знаю, как получилось! – Хочешь, чтобы тебя похвалили, – ответил Олег. – В общем-то, да! Почему – нет? Но ведь олух Андрюша Веселов – это не Емельян Иваныч! Веселов распахнул дверь, не постучавшись, и последнюю фразу должен был слышать. Сунул руки в карманы и прошел к окну: – А чего Ляшко не появился? Боится, что ли? – Зачем он тебе понадобился? – спросил Олег. – Нас не хватило? – съерничал Борька. – Послушал бы он, какие мнения на его счет есть. – Веселов отодвинул занавеску и выглянул во двор. Вы ему расскажете? Олег ждал, что Борька сейчас вспылит, но не угадал. Тот выждал паузу и спокойно проговорил: – Не о чем, собственно, рассказывать. Ну, собрались, помололи воду в ступе. О деле – и слова не прозвучало. Так, хор недовольных. – Ты сегодня хватил с теорией устойчивости. – Веселов продолжал смотреть в окно. – А я надеялся, что Ляшко придет. Хоть поговорили бы, что с институтом надо делать. – Для того чтобы такие разговоры вести, в делах надо разбираться. – Борька сел за стол и сложил перед собой руки. Веселов отвернулся от окна и прошелся по комнате: – Будто только вы в них чего-то понимаете. Еще надо видеть, что кругом делается. – Я по простоте душевной всегда думал, что революции романтики устраивают. Не, они только хворост и боеприпасы подносят. А устраивают – несостоявшиеся. – Борька говорил все это Олегу. – Такими заявлениями ты просто свои комплексы засвечиваешь, – ответил Веселов. – А все очень просто – людям хочется нормальной, свободной жизни. – Послушай, Андрюша! – с расстановкой говорил Борька. – Я не первый год тебя знаю. И ты мне, пожалуйста, не рассказывай, что тебе какая-то свобода вдруг понадобилась. И всем вашим нынешним вождям, то бишь бывшим цековским функционерам она – до лампочки. Вы потреблять рветесь – это другое дело. В конце концов, каждый занимается тем, что у него лучше получается. Только не врите про свободу. Вы в ней ни… не понимаете. Веселов ухмыльнулся, помолчал и сказал: – Опять ты на меня собственными комплексами давишь. Ну, не психоаналитик я для тебя! А все мы – просто теми временами недовольны, и новых хотим. – А в старые вы чем занимались? – Хренью всякой! – Вот и я про это! – сказал Борька. – Вы свою бездарность на времена списываете. – Ой, можно подумать! Лауреат нашелся! – вскрикнул Веселов. – Не лауреат, но все же! – Борька был чем-то доволен. – Не, все-таки я правильно в это дело ввязался. А то представляешь, Андрюша, ты стал бы тут заправлять! Так хоть что-то останется до лучших времен. – Времена другие, может, и настанут, – ответил Веселов. – Вот, президенту свою власть укрепить бы и всю эту шелупонь разогнать, чтобы палки в колеса не ставила.