Владимир Бурцев - «Протоколы сионских мудрецов». Доказанный подлог
Как тайный политически агент Рачковского, Головинский, конечно, мог оказаться очень полезным для него при фабрикации «Протоколов», благодаря своим связям с французскими антисемитами.
С. П. Белецкий
Особенно памятны для меня беседы о «Протоколах» с одним из крупных деятелей Департамента {78} полиции, бывшим его директором и товарищем министра внутренних дел (1910–1916 г. г.) — С. П. Белецким.
При большевиках я был арестован в Петербурге в первый день их переворота, 25 октября (7 ноября) 1917 г., и оставался у них в тюрьме до мая 1918 года. За это время мне несколько месяцев пришлось сидеть в одной камере с Белецким и близко с ним сойтись.
Беседы наши велись откровенно. Одинаковое наше положение нас сближало. Он и я — мы оба были на положении смертников. У него, поэтому, не было оснований ни скрывать что–нибудь, ни тем более говорить неправду о давно прошедшем. Я знал, что в свое время он принимал активное участие в подготовке в 1913 г. в Киеве процесса Бейлиса, по обвинению его в ритуальном убийстве, и много расспрашивал его и об этом деле, и вообще об отношении правительства к еврейскому вопросу.[9]
Процесс Бейлиса в свое время приковал к себе общее внимание в России и заграницей. Это был в прямом смысле слова, процесс исторический. Обвинялся — без всякого основания — бедный еврей Бейлис в убийстве в Киеве в 1911 г. русского мальчика Ющинского с ритуальной целью. Ему, якобы, надо было для евреев добыть христианской крови для мацы. Обвинители, антисемиты, надеялись на этом процессе нанести убийственный удар всему еврейству. Более года они готовились к нему. Но обвинение было дутое и на гласном разбирательстве перед присяжными оно окончательно провалилось. Бейлис по суду был оправдан.
Когда этот процесс подготовлялся, мне казалось, что представители русской власти на нем будут ссылаться на «Протоколы» и, следовательно, будут доказывать их подлинность. Это я тем более допускал что в правительственных сферах было решено поддерживать на суде легенду о ритуальных убийствах.
Я поэтому стал готовиться воспользоваться этим {79} процессом для нападения на правительство на страницах издававшегося тогда мной в Париже журнала «Будущее». Но выступать по поводу «Протоколов» во время дела Бейлиса мне не пришлось, потому что ни представители правительства, и никто из антисемитов на этом процесс не решился выступить с защитой «Протоколов». Этим тогдашние антисемиты сами признали подделку «Протоколов».
Я как–то спросил Белецкого, имел ли Департамент полиции в виду во время процесса Бейлиса воспользоваться «Сионскими Протоколами»?
Он, смеясь, мне ответил:
— Ну, нет! Хотя некоторые нам и предлагали ими воспользоваться, но мы прекрасно понимали, что это значило наверняка провалить все дело. Ведь, это — явная подделка!
Нельзя же было срамиться! Разве с такими документами можно выступать на суде!
— Вы не сомневаетесь, что это подделка? — спросил я.
— Конечно! — ответил мне Белецкий. — Если бы мы допускали мысль, что это не подделка, то разве мы бы не воспользовались ими на процессе Бейлиса — и после него?
По словам Белецкого, даже те, кто предлагал им тогда воспользоваться «Протоколами», не верили в их подлинность, но сами пользовались ими и пропагандировали их только потому, что в «Протоколах» они видели совпадение планов сионских мудрецов с деятельностью русских революционеров евреев, особенно в 1905–06 г. г., а потому считали, что ими можно было бы хорошо воспользоваться для агитации против евреев.
———По еврейскому вопросу и, в частности, о «Протоколах» мне до революции 1917 г. приходилось говорить еще и с другими лицами, причастными к Департаменту полиции и к охранным отделениям, кроме {80} Лопухина, Мануйлова, Белецкого, — например, с M. E. Бакаем, служившим в Департаменте полиции и в варшавском охранном отделении. Некоторые из них, а в особенности Бакай, мне рассказывали много интересного об отношении правительства к еврейскому вопросу. Иногда они упоминали и о «Протоколах», но всегда как–то между прочим. «Протоколы» им тоже казались такой же несерьезной темой, как Лопухину, Мануйлову и Белецкому.
———Так для меня стояло дело с «Протоколами» до 1917–18 г. г.
К февральской революции 1917 г., за последние несколько лет, еврейский вопрос в России не давал себя знать какими–нибудь особенно острыми событиями, которые заставили бы бить тогда тревогу.
Существовали антисемиты и в правительстве, и в Государственной Думе, и в обществе. Были; Марков II, Пуришкевич, Замысловский, Шмаков, д–р Дубровин. Они вели свою антисемитскую пропаганду. Печатали и распространяли «Протоколы». Но этим их «Протоколам» никто не придавал никакого значения.
С первых же дней после революции, при Временном Правительстве была отменена не только черта оседлости, но были отменены и всякого рода другие ограничения евреев. Равноправие было применено к евреям, как неотъемлемое благо всех русских граждан. Евреи были введены в сенат и во все государственные учреждения на одинаковых правах с другими национальностями. В литературе и в обществе о гонениях на евреев стали говорить только, как о печальном прошлом. По еврейскому вопросу, казалось, исполнились все пожелания русских демократов. Никакого еврейского вопроса как будто не было.
Нельзя было предвидеть, что скоро в связи с «Протоколами» он снова займет страшное место в России, а затем то же самое будет сделано в мировых размерах и в других странах.
{81}
Мои встречи с антисемитами на юге России (1919–1920 г. г.)
С конца 1917 г. в России неожиданно всюду явно усилилось антисемитское движение.
Вскоре после февральской революции, большевики развили в России в широчайших размерах свою деятельность, и в октябре 1917 г. захватили власть. Они возбудили против себя величайшее негодование во всех слоях русского общества. Но так как среди них видную роль играли большевики евреи: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов и др. (правда, с еврейством не имевшие ничего общего), то многие стали говорить, что большевицкое движение, главным образом, или даже исключительно, еврейское и им руководят евреи и их какие–то таинственные организации, преследующие свои специальные еврейские интересы, враждебные России. Но эти большевики евреи, как Троцкий, на самом деле имели такое же отношение к евреям, как Ленин, Луначарский, Горький, Коллонтай — к русским, Дзержинский — к полякам, Сталин — к грузинам и т. д. Их теснейшим образом связывали друг с другом: программа, тактика, общая ненависть ко всем не большевикам, общие надежды, взгляды на будущее, Интернационал, и их общие вожаки: Маркс, Энгельс, а в последнее время Ленин и его товарищи по партии.
Благодаря такому слиянию у толпы понятий «большевики» и «евреи», тогдашние антисемиты в России, до того не имевшие в общественной и политической жизни никакого серьезного значения, получили сильную неожиданную поддержку именно потому, что они давно сливали воедино слова «евреи», «революционеры» и «социалисты».
Пользуясь анархией, наступившей с захватом власти большевиками, русские реакционеры–антисемиты немедленно стали усиленно издавать и распространять «Протоколы». Эта их пропаганда сразу нашла сочувствующих в темной массе, и они подняли голову. «Протоколы» сделались в России тогда {82} популярной книгой у тех, кто до тех пор только слышал о них, но не обращал на них никакого внимания.
———Это неожиданное массовое нарастание антисемитизма в России и его обострение мы уже в 1918 г. могли констатировать из Парижа. До нас стали доходить известия и о том, что антисемитизм особенно развивается в армии, боровшейся с большевиками на юге России, что там происходят погромы еврейского населения и усиленно переиздаются и распространяются «Протоколы».
«В это время в Париже я издавал антибольшевицкие издания «Общее Дело» и «La Cause Commune» ;
— «Общее Дело» было мною начато еще в Петербурге в 1917 г. и только возобновлено в Париже, в августе 1918 г.
По делам редакции этих изданий мне приходилось иметь постоянные сношения с высшими представителями Добровольческой Армии в Крыму и на Кавказе, как и на Дальнем Востоке. Они с горячим сочувствием относились к моим изданиям и лично ко мне, как противнику большевиков, боровшемуся с ними все время — и тогда, когда они еще только подготовляли переворот в России, и тогда, когда они захватили власть.
Но им, национально настроенным, более или менее умеренным партиям, приходилось мириться и с тем, что я — революционер, республиканец, демократ, социалист, и с тем, что в своих органах все время я, не переставая, продолжал говорить об этом.
В конце 1919 г. я решил из Парижа съездить на Кавказ и в Крым, чтобы ближе познакомиться с борьбой, которая велась там с большевиками, главным образом Добровольческой армией.
