«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999 - Дмитрий Сергеевич Лихачев
В 1929 г. Пастернак пишет о соотношении романа в стихах «Спекторский» и прозаической «Повести» — см. Большую серию «Библиотеки поэта», стр. 671.
В 1934 г. (25.12) — родителям в Берлин: «А я, хотя и поздно, взялся за ум. Ничего из того, что я написал, не существует. Тот мир прекратился, и этому новому мне нечего показать. Было бы плохо, если бы я этого не понимал. Но, по счастью, я жив, глаза у меня открыты, и вот я спешно переделываю себя в прозаика диккенсовского толка, а потом, если хватит сил, в поэты — пушкинского. Ты не вообрази, что я думаю себя с ними сравнивать. Я их называю, чтобы дать тебе понятие о внутренней перемене. Я бы мог сказать то же самое по-другому. Я стал частицей своего времени и государства, и его интересы стали моими».
Этот пассаж из письма может Вам также пригодиться в связи с разговором об изменении эстетики Пастернака.
Наконец, говоря в 1956 г. об опыте Шекспира, но опираясь в значительной мере на свой собственный, Пастернак пишет: «Стихи были быстрой и непосредственной формой выражения Шекспира. Он к ним прибегал как к средству наискорейшей записи мыслей. Это доходило до того, что во многих его стихотворных эпизодах мерещатся сделанные в стихах черновые наброски к прозе». Автобиографичность этого наблюдения явствует из сравнения слов Ю. А.[2135] в романе, который всю жизнь отделывался стихами, как писал бы художник эскизы к задуманной картине.
Милый Дмитрий Сергеевич, эта авторская концепция не обязательно последовательно выдержана, существует и обратный ход. Замеченное Вами предвосхищение Гамлета в «Апеллесовой черте» именно такого рода. В письме Н. Табидзе[2136] («В[опросы] [литературы]», № 1, 1966 г. С. 194) содержится удивительное описание будущего стихотворения «В больнице». Примеры таких перепевов бесконечны. Дело просто в том, что, как всякий художник, Пастернак всю жизнь занимался определенными картинами и положениями, составившими содержание его духовного мира. Вопросы формы возникали (стихи или проза) конкретно биографически, а не принципиально.
7. Удачно упоминаемое «вечное детство», по определению Анны Андреевны[2137], Пастернаком ощущалось как необходимость. Он сознательно аскетически культивировал в себе непредвзятость, свежесть взгляда, впечатлительность и верность детским воспоминаниям. Лучшее, что им об этом сказано: «Единственное, что в нашей власти, — это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас» («Несколько положений»).
К таким «детским» положениям относится свойственная еще раннехристианской эстетике мысль о праздничности жизни, повседневности. Искусство, и шире — всякая наглядно плодотворная деятельность (творчество), создает праздник из будней, красота есть свет повседневности.
8. Вы прекрасно коснулись эволюции пастернаковской эстетики, его стремления к простоте, слово, часто отождествляемое им с естественностью. Мы будем рады, если последующие отрывки помогут Вам уточнить и расширить то, что Вам хотелось сказать об этом (стр. 8–9).
На вечере чтения стихов в Университете в 1944 г. Пастернак говорил о своем поколении, в первую очередь Асееве, Маяковском и себе: «Мы были сознательными озорниками. Писали намеренно иррационально, ставя перед собою лишь одну-единственную цель — поймать живое. Но это пренебрежение разумом ради живых впечатлений было заблуждением. Мы еще недостаточно владели техникой, чтобы сравнивать и выбирать, и действовали нахрапом. Высшие достижения искусства заключаются в синтезе живого со смыслом. Литература всегда нуждается в оправдании».
«На лит[ературном] посту», 1927, № 5–6: «В своей работе я чувствую влияние Пушкина. Пушкинская эстетика так широка и эластична, что допускает разные толкования в разные возрасты. Порывистая изобразительность Пушкина позволяет понимать его и импрессионистически, как я понимал его лет пятнадцать назад, в соответствии с собственными вкусами и царившими тогда течениями в литературе. Сейчас это понимание у меня расширилось, и в него вошли элементы нравственного характера. […] Мне кажется, что в настоящее время менее чем когда-либо есть основание удаляться от пушкинской эстетики. Под эстетикой же художника я понимаю его представление о природе искусства, о роли искусства в истории и о его собственной ответственности перед нею»[2138]. См. также стих[отворение] «Все наклоненья и залоги».
О простоте и сложности, медиумизме и детскости — в статье о Верлене. Особенно в заключительной части: «Просты и естественны многие, если не все, но они просты в той начальной степени, когда это дело их совести, и любопытно только то, искренне ли они просты или притворно. Такая простота — величина нетворческая и никакого отношения к искусству не имеет. Мы же говорим о простоте идеальной и бесконечной. Такою простотой и был прост Верлен. По сравнению с естественностью Мюссе Верлен естественен непредвосхитимо и не сходя с места, он по-разговорному сверхъестественно естественен, то есть он прост не для того, чтобы ему поверили, а для того, чтобы не помешать голосу жизни, рвущемуся из него».
Говоря о сложности на стр. 9, нам кажется, Вы упускаете возможность того, что Пастернак имел в виду ложное глубокомыслие господствовавших тогда бездушных теорий: «Ты куришься сквозь дым теорий, страна вне сплетен и клевет»[2139], чем и вызвано предупреждение о беспощадности общества к тем, кто предан простоте и не таит этой преданности.
Замечательное письмо к Елене Дмитриевне Романовой[2140], полный текст которого мы Вам посылаем, характеризует итоговое, за полгода до смерти, отношение Пастернака к искусству прозы. Думаю, что, опустив начало, Вы сможете его процитировать.
Таковы возможные пополнения к Вашей статье, используйте их по мере надобности. Вчера я звонил Александру Васильевичу Лаврову. Он был у нас в марте, знакомился с рукописью, и, мне кажется, у него есть полный текст книги и работ, которые могли бы служить к пополнению предисловия и примечаний. Они в Вашем полном распоряжении. Лавров считает, что к 9 мая окончит чистовой вариант примечаний. Мы перепечатали основной текст и сидим над вычиткой и уточнениями. Кроме того, издательство решило оформить книгу набросками моего деда Л. О. Пастернака. После просмотра огромного их собрания мы выбрали и отфотографировали примерно 60 рисунков для заставок и концовок. Дай Бог, чтобы они это воспроизвели.
От всей души надеемся на то, что Вы успешно и вовремя доработаете статью.
