Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

Лучше не скажешь!

1967–1969

КОЛЛЕКТИВ ЭНТУЗИАСТОВ

…видеть гордость и славу публичной библиотеки не в том, сколько в ней редкостей, сколько каких-нибудь изданий XVI века или рукописаний X века, а в том, как широко обращаются книги в народе, сколько привлечено новых читателей, как быстро удовлетворяется любое требование на книгу, сколько книг роздано на дом, сколько детей привлечено к чтению и пользованию библиотекой…

Во дворе, образованном белыми крыльями дома, свежо зеленели липы, обступившие бассейн круглого фонтана. Из-за кустов, окаймлявших асфальтовую дорожку, выглядывало темное, изрытое временем лицо. Странная гримаса почудилась Татьяне в стершихся чертах, в ямах слепых глаз каменного идола.

— Какая… уродина! — пробормотала молодая женщина, глядя на плоскую фигуру с маленькими ножками, короткими и толстыми. — Зачем она здесь, при таком доме?

Татьяна посмотрела на стройные колонны у входа, на белые гирлянды над карнизами, и ей снова стало страшновато.

— Трусишь! — сказала она вслух с легкой издевкой над собой. — Не обратно же идти. Вот еще новости! — И открыла большую, но послушную дверь.

Бело-голубой, ярко освещенный вестибюль. Легкие шаги почти не слышны на ковровой дорожке. Зачем столько электричества в доме в солнечный день?

Видны все штопки на стареньком платье, и ногам неловко ступать в сбитых туфлях, и кажется, не в паспорт смотрит женщина за столом, не в билет, по которому плавно скользит ее привычное перо, а на обшарпанную сумку Татьяны.

— Имя?

— Татьяна Петровна Зернова. Тридцать…

— Что тридцать?

— Лет тридцать.

— Образование?

— Семилетка…

Лицо Татьяны Зерновой еще не остыло от внезапно вспыхнувшего румянца. Яркие искры поблескивают в широких серых глазах, в медно-рыжих прядях тяжелой косы, уложенной венцом (ее единственное украшение). Решительная, даже злая, входит она в белый зал. Но никого не задел ее вызывающий вид, никто не обратил на нее внимания…

Странно, когда столько взрослых людей сидит, уткнувшись в книги, по обе стороны столов, поставленных длинными рядами через весь зал. Читающих так много, что шорох перелистываемых ими страниц точно ветер шелестит под зелеными абажурами. Очень светло, но этот дневной свет успокаивает, никого не выделяя. Не зря кто-то придумал, чтобы в помещении высотою в два, а то и в три этажа над нижними окнами были такие же большие наверху! Обилие света, которое никого не смущает… В боковой комнате, уставленной невысокими простыми шкафчиками, Татьяна долго неловко рылась в ящиках каталогов, царапая бумагу острым пером, записывала шифры и названия книг. Медлительно двигались здесь сильные ее руки с выпуклыми прожилками и суховатой кожей.

— Вы, наверное, в первый раз. Давайте я выпишу вам что нужно, — предложила шепотом соседка, кругленькая, небольшого роста девушка, крепкая и свежая, как яблочко. Странно выглядели очки на ее полудетском толстощеком лице, но взгляд за ними светился умом и серьезностью. — Что вы хотите?

— Я хочу поступить в медицинский институт, — тоже шепотом, но неуверенно ответила Татьяна.

— Вы на курсах готовитесь?

— Нет, я не готовлюсь еще. То есть я не на курсах… Хочу самостоятельно.

— Почему же? Это труднее, самостоятельно. Ведь есть курсы подготовки в вуз.

— Если на курсах, то слишком долго. Там нужно заниматься года полтора, а мне надо быстро.

— Быстро? — переспросила маленькая задумчиво и удивленно. — А какое у вас образование вообще?.. Семилетка? Вы многое, наверно, забыли. Это трудно будет, — предупредила девушка с выражением искреннего участия.

— Пусть будет трудно! — громко сказала Татьяна, испуганно оглянулась и, вся вспыхнув, почти выхватила свое «требование» из рук девушки.

В ожидании выписанных книг она присела на облюбованном месте, потом, оставив на столе блокнот и карандаш, снова прошла вдоль необыкновенной читальни, заглянула в соседний зал, отделанный под красное дерево. Очень уютно. Засесть бы в уголке… Здесь газеты, журналы. Прийти когда-нибудь и не торопясь почитать… Татьяна ощутила даже волнующее прикосновение к свежему номеру столичного журнала.

— Меня зовут Зина, — неожиданно произнес уже знакомый голос, и свежее личико, солидно украшенное очками в темной оправе, выглянуло из-за плеча Татьяны. — Вы напрасно обиделись. Знаете, я познакомилась с вашим требованием. Вы заказали столько книг, но не с того начали, и это еще усложнит ваши занятия… Уверяю вас. Прежде всего план нужен — что и как читать…

— А я попросила бы вас не беспокоиться! Зачем вы расстраиваете меня заранее!

Татьяна резко отвернулась, торопливо прошла через красно-коричневый зал, разгороженный застекленными шкафами, открыла дверь, еще раз свернула наугад и очутилась уже в другом читальном зале.

Тут было все не так, как в том, откуда Татьяна пришла. Этот был ниже, с уютными деревянными антресолями наверху. И читатели здесь другие: девочки и мальчики — подростки. У одной из кафедр скульптура Чижова: босой мужик, закрыв лицо руками, сидит на пепелище, а меж его широко расставленных колен стоит мальчуган лет шести, хрупкий, большеглазый, тоже босой. Прислонясь к отцу, с недетской скорбью в глазах он смотрит в его лицо.

В смежном, еще меньшем зале читали книги ребятишки младшего возраста, и там пестрели яркие платья к кофточки, красные галстуки, цветные ленты в косичках. Но вид этого веселого зала еще больше расстроил Татьяну. Она остановилась, забыв о заказанных книгах. Тишина. Здесь даже не улыбались. Но вот паренек с белым вихром засмеялся. Девочка, взглянув на него, фыркнула в ладошку. И снова притихли. Только у ближайшей кафедры перешептываются, пошмыгивая носами.

Подходит к столу, похоже, дошкольница, кругленькая, толстенькая, с остриженной под машинку головой, с очень живыми черными глазенками.

— Что тебе дать? — спрашивает педагог, выдающий книги.

— Какую-нибудь смешную. — Пухлые руки перебирают карточки иллюстрированного каталога. — Вот эту. Про медведей.

— Эту тебе трудно будет прочесть. Возьми лучше «Три поросенка».

Девочка молча кивает — она согласна. Пробирается к столу, быстро перелистывает страницы и через несколько минут снова торопится к кафедре:

— Тетя, я прочитала!

— Очень уж скоро! Ну расскажи, о чем тут написано. Ты только картинки посмотрела? Прочитай по-настоящему, тогда я тебе дам другую.

Молодая женщина с сияющим лицом быстро прошла по залу, обняла сотрудницу библиотеки и горячо прошептала:

— Клавдия Павловна, радость-то у нас какая! Нашелся!.. Приехал в отпуск. Я просто сама не своя. Он так просил меня не ходить сегодня на работу! Я уж всем рассказала. Может быть, и ваш найдется еще? Ведь может вернуться из окружения, от партизан.

— Нет, уже не вернется, это наверно, — глухо ответила Клавдия Павловна. — Вы насчет ребенка? — спросила она Татьяну. — Просто так по читальным залам ходить не полагается, — добавила она внушительно, но выражение ее энергично смугловатого лица смягчилось.

— Скажите… — заговорила Татьяна, чутко отметив перемену в настроении собеседницы. — Почему у вас здесь, у детей, такая скульптура?.. Ведь это прямо надрывает сердце тому, кто видел…

— Мы поэтому и оставили ее за собой. Она заставляет думать, — ответила Клавдия Павловна с тревожным, но мягким блеском в глазах. — Мы организовали этот зал в тысяча девятьсот сорок втором году, и их горе, — она кивнула на плачущего мужика и ребенка, — было нам всем так близко и понятно. — Она снова пытливо оглядела Татьяну: — Вы из главного читального зала? Я вас провожу…

— Это все ваши? — спросила Татьяна, проходя мимо подростков.

— Да, это наши. Школьники, учащиеся спецшкол и техникумов, ремесленники, занимающиеся самообразованием. — Разговаривая, Клавдия Павловна по-хозяйски распахнула перед Татьяной дверь в длинный коридор.

Он был пуст, только густые тени прятались в его углах, и у Татьяны больно защемило сердце.

— Клавдия Павловна! — тихо сказала она и неожиданно села на подоконник. — Поверьте, я никогда не жаловалась и не навязывалась, но иногда страшно одной… Вы работаете с детьми и чуточку старше меня, а может быть, и не старше… Только сразу чувствуется, что вы сильная и добрая, хотя у вас тоже свое горе. И мне… и я вдруг, как маленькая… Просто даже плакать хочется.

— Вы потеряли кого-нибудь?

Татьяна молча наклонила голову, глаза ее блестели сухо, но губы дрожали.

— У вас были дети?

— Да. Двое. И муж у меня был. И квартира хорошая… И я была хоть не такая уж хорошая, но счастливая. А теперь все надо заново. А как? У меня сейчас на душе, будто в этом коридоре, — пусто. Но надо заполнить пустоту. Чтобы опять цель появилась в жизни. — Татьяна встала, пристально посмотрела на новую знакомую, словно хотела получше запомнить ее. — Я одну девушку тут зря обидела…