Оруэлл. Пророчества, которые сбылись - Джордж Оруэлл
Я знаю, что у английской интеллигенции имеется масса причин для оправдания своей робости и нечестности. Более того, мне прекрасно известны все аргументы, которые она приводит. Однако давайте тогда больше не будем нести чушь о защите свободы от фашизма. Если свобода вообще хоть что-то да значит, то она заключается в праве говорить людям то, что они не желают слышать. Обыватели до сих пор неосознанно придерживаются этого принципа и действуют в соответствии с ним. У нас, в Великобритании – но не обязательно во всех остальных странах, ибо иначе было в республиканской Франции и по-другому сейчас в Соединенных Штатах – как раз либералы боятся свободы, и интеллектуалы стремятся очернить интеллект. Именно для того, чтобы обратить внимание на этот факт, я и написал это предисловие.
1945. Впервые опубликовано в литературном приложении Times в 1972 г.
Предисловие Дж. Оруэлла к украинскому переводу «Скотного двора»[35]
Меня попросили написать предисловие к украинскому переводу «Скотного двора». Я понимаю, что обращаюсь к читателям, о которых ничего не знаю, да и они вряд ли имели возможность слышать обо мне.
Вероятнее всего, они ожидают, что в предисловии я познакомлю их с историей создания «Скотного двора», но сначала мне хочется рассказать кое-что о себе и о том опыте, в результате которого сформировалась моя нынешняя политическая позиция.
Я родился в Индии в 1903 году. Мой отец служил там в английской администрации, и наша семья относилась к обычным семьям среднего класса – военных, священнослужителей, правительственных чиновников, учителей, юристов, врачей и т. п. Образование я получил в Итоне, самой дорогой и снобистской британской частной школе-пансионе[36]. Поступить туда я смог благодаря стипендии, поскольку отец не располагал средствами, чтобы отправить меня в подобное заведение.
Вскоре после окончания Итонского колледжа (мне тогда не было и двадцати лет) я отправился в Бирму, где поступил на службу в Индийскую имперскую полицию. Это была военизированная полиция, род жандармерии, наподобие испанской Guardia Civil (гражданская гвардия) или французской Garde Mobile (мобильная гвардия). Я отдал ей пять лет. Служба мне не нравилась, и, как результат, я возненавидел империализм, хотя в то время националистические настроения в Бирме практически никак не проявлялись и отношения между англичанами и бирманцами не отличались враждебностью.
В 1927 году, находясь в отпуске в Англии, я подал в отставку и решил стать писателем, однако вначале мои усилия на поприще литературы не имели особого успеха. В 1928–1929 годах я жил в Париже, сочинял короткие рассказы и повести, которые никто не хотел печатать (потом я все их уничтожил). В последующие годы я влачил полуголодное существование, едва сводя концы с концами. Только с 1934-го я смог зарабатывать на жизнь писательской деятельностью. До этого времени мне иногда месяцами приходилось жить среди бедняков и полукриминальных элементов, обитавших в нищих кварталах и промышлявших попрошайничеством и воровством. Тогда я был вынужден общаться с ними из-за недостатка средств, но позже их образ жизни меня заинтересовал. Я месяцами исследовал (на этот раз целенаправленно) положение шахтеров на севере Англии. До 1930 года я не считал себя социалистом. На самом деле у меня в то время еще не было строго определенных политических взглядов. В последующем я стал сторонником социализма – скорее из отвращения к тому угнетению и ущемлению прав, которым подвергалась беднейшая часть промышленных рабочих, чем из теоретического восхищения обществом с плановой экономикой.
В 1936 году я женился. Практически на той же неделе началась гражданская война в Испании. Мы с женой хотели поехать в эту страну, чтобы сражаться на стороне испанского правительства. Нам удалось отправиться туда спустя шесть месяцев, после того как я закончил свою очередную книгу. В Испании я почти полгода провел на Арагонском фронте, пока в районе города Уэска фашистский снайпер не прострелил мне горло.
На ранних этапах гражданской войны иностранцы, как правило, не разбирались во внутренних конфликтах между различными политическими партиями, поддерживающими испанское правительство. В результате ряда случайных обстоятельств я вступил не в интернациональную бригаду, как большинство иностранцев, а в ополчение ПОУМ[37], то есть примкнул к испанским троцкистам.
По этой причине в середине 1937 года, когда коммунисты получили контроль (или частичный контроль) над испанским правительством и начали преследовать троцкистов, мы с женой оказались в числе их жертв. Нам повезло выбраться из Испании живыми и даже ни разу не подвергнуться аресту. Что касается наших друзей, то многих из них расстреляли, другие же долгое время провели в тюрьме или просто исчезли.
Эта охота на людей в Испании совпала с «большими чистками» в СССР и стала их своеобразным дополнением. В обеих странах характер обвинений (а именно: «сговор с фашистами») был одинаковым. Что касается Испании, то у меня были все основания полагать, что эти обвинения сфабрикованы. Я извлек ценный урок из тех событий: они продемонстрировали мне, как легко тоталитарная пропаганда может управлять мнением просвещенных людей в демократических странах.
Мы с женой стали свидетелями того, как невинных людей бросали в тюрьму только потому, что они якобы усомнились в общепринятых догмах. Однако, вернувшись в Англию, мы обнаружили, что множество образованных и здравомыслящих обозревателей принимали на веру самые фантастические истории о заговорах, предательстве и саботаже, которыми пресса потчевала читателей, освещая Московские процессы.
Именно в этот момент я как никогда ясно осознал, насколько негативное влияние советский миф оказывает на западное социалистическое движение.
Гражданин Океании, отрезанный от внешнего мира и от прошлого, подобен человеку в межзвездном пространстве, который не знает, где верх, а где низ. Правители такого государства обладают абсолютной властью, какой не было ни у фараонов, ни у цезарей. Они не должны допускать, чтобы их подданные умирали от голода в неудобных количествах, и вынуждены
