Газета Завтра Газета - Газета Завтра 901 (8 2011)
После всего сказанного, думаем, взгляд на архитектурное сооружение на Красной площади, содержащее бальзамированное тело В.И. Ульянова-Ленина, не может не измениться. Кажется, теперь должно быть ясно, что Мавзолей — вовсе не памятник реальному Ленину как деятелю российской и международной социал-демократии конца XIX — начала ХХ в.в. (хотя я согласен с Николаем Устряловым, что и этот Ленин — основатель советской государственности, при всей неприемлемости его материалистических взглядов, достоин гражданского почитания — как человек, под чьим руководством была отражена иностранная интервенция, предотвращено превращение России в полуколонию Запада и фактически собрана империя, только под другим названием и другим флагом). Считать, что мавзолей — памятник ему, европейскому социал-демократу Владимиру Ульянову — это значит, не понимать ничего ни в метафизике, ни в политике. Ведь, очевидно, что Мавзолей как символ густо пронизан религиозными, хотя и не вполне христианскими интуициями и энергетикой народного стихийного монархизма. Мавзолей на Красной площади — памятник русской вере в справедливость, в настоящего царя-Христа, а значит, памятник русскому традиционному крестьянству и его правопреемнику русскому советскому народу, в общественном сознании которого европейский социал-демократ превратился в народного святого царя. Это народ наших отцов и дедов, в определенной мере это до сих пор и наш народ. Можно говорить о том, что этот народ в чем-то и ошибался, но вычеркивать его из истории, уничтожая его святыни (независимо от того, верим мы в них или нет), убежден, и вправду кощунственно.
Окончание следует
Исраэль Шамир -- Мост над бурной водой
Писать о критике — всё равно, что готовить для повара. Обычно они сами о ком хочешь напишут. Но о Владимире Бондаренко мне давно хотелось написать. А тут представился и повод — ему исполняется 65 лет.
Ладный, невысокий, тонкокостный, ухватистый стройный, моложавый Бондаренко с узким лицом русского интеллигента, немного похожий на Чехова, только без пенсне, поставил перед собой трудную задачу — объять необъятное, описать весь живой поток современной русской литературы, со всеми ее школами и направлениями. Он спас от забвения множество поэтов и писателей, не ставших модными, прямо литературный МЧС в одном лице. Хотя он прочно стоит в русском национальном патриотическом лагере, он стал мостом над бурными водами расколов, соединяя талантливых писателей и поэтов разных станов.
Да и сам он по стилю жизни, по манерам и поведению мог бы оказаться и в стане либералов. Он родился и вырос в Петрозаводске, а учился в Ленинграде, где сдружился с "западниками", с Бродским, с Горбовским, писал авангардные стихи, "как Крученых", но потом ему стало душно в космополитическом лагере — он не соответствовал его русско-карельской душе. Он рассказал мне в ходе долгой беседы на его уютной подмосковной даче.
Владимир Бондаренко. Водку-то все пили, но я вдруг ощутил — что мне интереснее потолковать с шофером Васей, чем с этими клановыми ребятами. Русский народный национализм только начинался, а в Питере его еще не было. Не то что Питер был более евреизирован — он был более европеизирован. Мои друзья-евреи думают, что еврейская тема самая важная, но для меня она на сто восемьдесят шестом месте. Мы тогда и не задумывались — вот, мол, Елена Шварц еврейка, а Кривулин или Пригов — русские. Это был спор не этнический, но идеологический, между космополитами и почвенниками. А в Москве уже складывалось русское движение, и я его нашёл и нашел в нем свой дом.
Исраэль Шамир. Но ты всё же писал с любовью о таких разных авторах, и о западниках и о националистах-почвенниках.
В.Б. У писателей бывают разные идеи, но творчество — это главное. Мы с Ларисой в Венеции сплавали на остров мертвых, где похоронен Бродский — и прямо напротив его могилы увидели гробницу Эзры Паунда, великого американского поэта, который был близок фашистам, просидел в американской психушке лет десять за свои выступления по радио из Рима в годы войны. Проханов как-то представлял себе, что по ночам Эзра Паунд и Иосиф Бродский выходят из могил и ведут долгие разговоры о поэзии.
И.Ш. К слову о Ларисе, она ведь тоже из либерального стана? Красавицей-актрисой блистала в ультралиберальном "Современнике", жила в Америке…
В.Б. Мы с Ларисой познакомились на небесах. Точнее, в авиарейсе Москва—Красноярск, куда летели на театральный форум. Мы сидели рядом. Потом выяснилось: Лариса заключила пари, что она заведёт со мной роман. У меня уже тогда была кошмарная репутация русского кондового фашиста — хотя я был человеком широких взглядов, принимал и националистов, и либералов, но тогда в московских кругах все было жестко: если ты симпатизируешь русской идее, значит, ты — фашист. И Ларисе — она принадлежала к самой либеральной и прозападной актерской тусовке "Современника" — было интересно соблазнить эдакого строгого целомудренного консерватора. И она ко мне и так и сяк, а я ей говорю: "Вот, мол, книжка, почитай". Так это тянулось до Красноярска, а там уже вспыхнула у нас любовь-страсть, и так возникла наша семья — уже двадцать пять лет вместе.
И.Ш. Преодолен ли сегодня в русской литературе раскол, который начался в 70-е годы: между прозападным и прорусским направлениями?
В.Б. Внешне он вроде бы преодолен. Та гражданская война, которая вовсю бушевала в начале перестройки и позже — в начале 90-х в СМИ (как в печатных, так и на телевидении) — и была представлена достаточно мощными в интеллектуальном отношении прозападным и патриотическим лагерями, давно стихла. Но победили не левые и не правые. Победил рынок. Вот что, на мой взгляд, самое печальное и страшное. А сам раскол не вреден, он лежит в основе русской культуры.
Ведь русская культура в течение всего минувшего тысячелетия металась между представлениями о России как отдельной цивилизации типа Евразии или Святой Руси и России как части Европы. Достаточно вспомнить полемику Курбского и Ивана Грозного, "Слово о полку Игореве", "Слово о погибели земли русской"... Везде мы найдем отзвуки этой полемики и борьбы мировоззрений. Вся русская культура развивалась и формировалась под влиянием двух этих мощных тенденций, и каждый русский гений волей-неволей совмещал в себе и почвенническое, и западническое начала. Да тот же Пушкин! Как-то язык не поворачивается назвать его как почвенником-славянофилом, так и чистым западником. У него есть такие стихи, которым позавидовал бы любой патриот из патриотов. То же можно сказать и о Лермонтове. А Достоевский! Казалось бы, стопроцентный консерватор. Однако сама ткань его прозы, да и весь ход мысли у него западнические — иначе Запад так бы им не восхищался. Так что русская культура формировалась именно на стыке двух диаметрально противоположных мировоззрений. Поэтому не стоит стараться преодолевать "противоречие" между ними.
Но создается впечатление, что либералы тихой сапой, в конце концов, "победили" почвенников. Государственная политика сегодня в большей степени прозападная, проамериканская, и либеральное крыло имеет гораздо большее влияние на президентскую администрацию. Среди представителей России на культурных форумах не встретишь ни Проханова, ни Личутина, ни Володю Сорокина, ни Виктора Пелевина. Дело в том, что яростно либеральный лагерь сегодня не такой авангардный, каким был еще недавно. Я обратил внимание, что наши самые главные авангардисты и новаторы в любых сферах — в литературе это Дмитрий Пригов, Всеволод Некрасов, Виктор Пелевин, Володя Сорокин — в первую очередь русские. В то время как еврейско-либеральная среда поставляет авторов довольно среднего уровня — пусть и мастеровитых, но не таких ярких.
Если брать самые откровенные прорывы, то они совершались на русском направлении. У русских есть мощная авангардная основа, отталкиваясь от которой нам легко прийти к "Дню опричника" или любой славянской утопии или антиутопии. Недаром у Пелевина тоже немало чисто национальных образов.
И.Ш. А сетевая литература? Не восполняет ли Интернет изъяны рынка?
В.Б. Сетевая литература в России еще не стала достаточно профессиональной. Сетевые поэтические сайты переполнены. Там море графоманов. Это не удивительно. Традиционно в России пишут стихи почти все. Массовое увлечение стихотворчеством — наше национальное преимущество, которое свидетельствует о духовности населяющих Россию народов. Не секрет, что в европейских странах людям просто не приходит в голову мысль написать стихотворение. Их общество настроено прагматически. А в России самые широкие слои населения — от простого пьяницы до домохозяйки, кроме всего прочего, еще и стишата пописывают. Конечно, этому обстоятельству можно только радоваться, если бы Интернет не захлестнул поток графомании. К сожалению, этот поток пока определяет лицо всей сетевой литературы — в то время как на Западе сетевая литература уже встала более-менее на профессиональные рельсы и вовсю начинает подменять собой книжные издательства. Сейчас в России пытаются создавать литературно-публицистические сайты, но на них сразу появляется редакторская цензура.
