Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 22 2015)
В нём изящно сплелись многие черты эстетского модернизма начала прошлого века, ощутима игра и одновременно прослеживается глубинная автобиографичность.
Интересно также и то, что перевод в данной книге отличается от издания 1971 года и даже от окончательной версии, переработанной Элиотом. Этот текст самой первой редакции «Бесплодной земли» впервые печатается по-русски полностью.
ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Сергей Переляев. Индийское кино. – М.: Самокат, 2015. – 144 с. – 2000 экз.
Книга предназначена для детей среднего школьного возраста. Это самый подходящий возраст для того, чтобы всерьёз заинтересоваться чтением. Произведение должно быть, с одной стороны, увлекательным, с другой – серьёзным и поучительным, то есть этическая составляющая необходима. Герой рассказов Сергея Переляева – подросток: влюбчивый, ранимый, неунывающий и доверчивый, остроумный и независимый, с первых же строк он очаровывает читателя, доводя его попеременно то до смеха, то до слёз. Ребята с удовольствием узнают о приключениях главного героя, учась вместе с ним переживать и радость, и первое осознанное горе. Родителям книжка также будет небезынтересна: наверняка вспомнится собственное детство. А если попробовать прочесть книгу вместе с ребёнком, то такой процесс будет полезен обоим – в сущности, ведь главное назначение произведений, написанных для этого возраста, – научить любви и уважению к своим близким, да и просто общению – с родителями, с учителями, со своими сверстниками.
Шостакович для русской музыки – как Петербург для России
Фото: РИА «Новости»
В Москве открыт памятник Дмитрию Шостаковичу. Теперь композитор смотрит на вечно меняющуюся Москву от Дома музыки. Наверное, теперь не раз юные москвичи, гуляя с родителями в этих местах, спросят у них: кто это? Надеюсь, что старшие найдут возможность заинтересовать младших личностью этого музыкального гения XX века. Шостакович для русской музыки - что Петербург для России. Он словно слеплен по каким-то иным меркам, не вполне понятным, но загадочно прекрасным. К его музыке тянет, от неё иногда хочется отстраниться как можно дальше, чтобы потом мечтать к ней вернуться. Шостакович равен своей музыке, он чувствовал себя хорошо только внутри неё, а всякое столкновение с немузыкальной, глухой жизнью воспринимал как трагедию. Музыка революции, музыка строящегося нового мира вознесла его на музыкальный олимп столь стремительно, что он по инерции едва не скатился по нему с другой стороны. Его "Песня о встречном" – эстетический ключ к пониманию строящегося молодого советского государства. Его «Ленинградская симфония» – образец победы муз над пушками, над пушками фашизма. Его Десятая симфония – это гимн противостояния личности стаду, в какие бы одежды это стадо ни рядилось. Его вокальная Четырнадцатая симфония – торжество единения поэтического слова и музыкального звука. Его альтовая соната – это преодоление смерти, реквием по самому себе, насмешка над теми, кто считает ад всесильным. Его наследие столь огромно, что погружаться в него стоит постепенно. Но когда вместишь его мир в себя, поймёшь, что надо быть достойным этого мира, расти до него, расти с ним, не позволять ему счесть тебя негодным.
Шостакович воспитал немало талантливых учеников. Многие учились у него и после его ухода из жизни, двигаясь по его музыкальным следам с замиранием сердца и творческим восторгом. Мы надеемся, что вслед за памятником Шостаковичу в Москве появится памятник его выдающемуся ученику Георгию Свиридову. Возможно, когда два этих титана будут выситься над Москвой, им удастся завершить все их неразрешённые творческие споры и два крыла русского музыкального искусства взмахнут наконец согласно и радостно.
Никита КУТУЗОВ
Теги: искусство , музыка
Мрак Захарова, или Ночь без рассвета
Фото: Сайт театра «Ленком»
Марку Захарову надоело просто рассказывать истории. Захотелось вольной бессюжетности, беспечной бессистемности, ничем не скованных перелётов от афоризма к афоризму, от репризы к репризе. По собственному признанию худрука Ленкома, выбор для постановки прозы Венедикта Ерофеева был чуть ли не случайным. Но вот что любопытно: спектакль составлен из фрагментов книг "Москва - Петушки", «Записки психопата», дневниковых записей, но название ему дано по пьесе, от которой оставлена фактически одна не столь уж значимая сцена. Вальпургиева ночь – ночь с 30 апреля на 1 мая, шабаш нечисти накануне майского дня, который с давних языческих времён является праздником пробуждения созидательных сил земли. Лукавит, ох, лукавит Марк Анатольевич. В его театре случайностей не бывает. Всё продумывается на десяток ходов вперёд.
Захаров – мастер нелобовых атак. Ставит он не кого-нибудь – Венедикта Ерофеева, а на сцене, к удивлению многих, матерятся мало и, что ещё удивительнее, практически не пьют, и даже следы алкоголя в речах и поведении персонажей прослеживаются не без труда. И ни Москвы тебе, ни Петушков, а такое себе сталкерское междуземье. Пространство сцены решено художником-постановщиком Алексеем Кондратьевым как объёмная «карта» в деревянной раме с цифровыми пометками: тут вроде как высотка, там, похоже, ручеёк, а за ним не иначе болотце. Время от времени видеопроекция выдаёт зрителю очередной вроде бы узнаваемый фрагмент «местности», но проложить маршрут – пусть не к свету, хотя бы просто к выходу – в этом бесовском лабиринте всё равно не получится: в нём нет пространства, только время – бесконечная ночь пред Первомаем.
Впрочем, лабиринт этот всё же скорее ведьминский – ночь-то Вальпургиева. Три юных грации в белых «шопенках» (Анна Зайкова, Анастасия Марчук, Алиса Сапегина) нервно поводят плечиками, дабы привести в движение стрекозиные (а ангелам по чину – лебединые) крылышки, прячут ножки в кроссовки (на копытца пуанты не натянешь) и с напускным смущением вставляют к месту и не к месту самое распространённое из нецензурного. Миссия шекспировских ведьм им явно не по крыльям, но и Веничка не Макбет.
Похоже, что именно Игорь Миркурбанов, актёр совершенно неленкомовской генетики, становится и «лицом», и «идеей» сегодняшнего Ленкома: его Отрепьев из богомоловского «Бориса Годунова», которым театр открывал сезон, и Веничка, сыгранный под его финал, – разные вариации одного и того же архетипа демона-разрушителя. Почему режиссёру Марку Захарову перестали быть интересны герои-созидатели? В поисках ответа на этот вопрос не обязательно апеллировать к уже окутанным флёром театральной легенды графу Резанову, Хоакину Мурьете, Тилю или к их телевизионным «соратникам» – Волшебнику, Ланцелоту и Мюнхгаузену. Даже в недавней истории Ленкома персонажам, принявшим вызов жизни, ещё находилось место: и Пер Гюнт, и дона Флор вместе с обоими своими мужьями сквозь хаос мироздания продираются к жизни, к свету: они – не герои в патетическом смысле этого определения, но в меру отпущенных им сил стараются привести в порядок тот уголок мироздания, который отведён им Провидением. Но сегодня их место заняли другие персонажи...
И ленкомовских звёзд потеснил «варяг» из МХТ. Игорь Миркурбанов – актёр, безусловно, одарённый, способный держать на себе зал, транслировать режиссёрский замысел, усиливая посыл постановщика собственной незаурядной харизмой. Однако ничего нового по сравнению с тем, что уже было явлено им на мхатовской сцене в тех же богомоловских «Карамазовых», актёр не открывает ни в Отрепьеве, ни в Веничке. Интонации, позы, взгляды, жесты – всё уже видено, всё уже слышано, вот только разрушительная их энергетика, похоже, лишь усиливается. Весь спектакль Веничка практически не уходит со сцены, причём во втором акте он по большей части просто стоит, прислонившись в порталу сцены, не произнося ни единого слова. Остальные персонажи – Черноус (Виктор Раков), дедушка Митрич (Сергей Степанченко) и его полоумный внучек (Дмитрий Гизбрехт), Умный пассажир (Геннадий Козлов) и иже с ними – пытаются пробиться сквозь это молчание – спорят, просят, проповедуют. Тщетно. Яркие, сильные, наделённые недюжинным темпераментом ленкомовские актёры истаивают, как дым от ведьминого костра. Только Виктору Вержбицкому (Психиатр, Камердинер) удаётся на короткое время нейтрализовывать Миркурбанова энергетикой более мощной (тоже, кстати, совершенно неленкомовской).
Уцелеть же среди адских миркурбановских протуберанцев удаётся одной Александре Захаровой. Её Зиночка, одногранно-гротескная и многоликая спутница Венички в его фантасмагорическом путешествии – медсестра в психушке, вокзальная буфетчица, вагонная попрошайка, запредельно-потусторонняя дама в чёрном – неизбывная вечная женственность, пробивающаяся, как подснежник сквозь лёд, навстречу отчаянному призыву: «Ты мне нужна!»
