Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 22 2015)
И тем не менее проводишь время – куда же деваться – со старыми знакомыми, например, с «Машей» М. Елизарова, или заново переживаешь трагическую историю молдавской гастарбайтерши от А. Иличевского, ещё в 2008 г. появившуюся в «Октябре». Тут же красуется и «Бабочка» Л. Юзефовича... Впрочем, наряду с Валерием Поповым, Андреем Рубановым это явные «паровозы» сборника. Правда, у перечисленных авторов рассказы всё же проходные. Сергей Шаргунов и Герман Садулаев представили далеко не лучшие свои работы. Белорусский москвич Владимир Козлов продолжает эксплуатировать угрюмые реалии провинции. К несомненным удачам можно отнести «Русскую женщину» Александра Снегирёва, рассказ «Станция Крайняя» Вадима Левенталя и новый рассказ «По ссылкам» Алексея Евдокимова. Литературу ближнего зарубежья представляют популярный на родине украинец Сергей Жадан и Владимир Лорченков (лауреат премии «Дебют», кстати, как и Снегирёв с Шаргуновым), которого можно с полным правом назвать молдавским Буковски, впрочем, только это о нём и можно сказать определённо. Рассказ детективщика Кивинова, отца многочисленного семейства «Ментов», можно было бы охарактеризовать как «пасхальный» (был до революции такой слезоточивый жанр).
В суровую прозу затесался и стихотворный экзерсис Всеволода Емелина «Снежана» с такими строчками:
В её пальцах кипела работа,
Не чураясь любого труда.
Она всё же хотела чего-то.
Всё стремилась не ясно куда.
Вопреки гендерной заданности гранд-дамы «женской прозы» не участвовали в проекте, поэтому прекрасная половина авторской сборной выступила более чем скромно. Так, Майя Кучерская и Анна Матвеева выделили ради общего дела из своих свежих сборников по рассказу, фантасты Макс Фрай и Мария Галина написали по сентиментальной сказке.
Жизнестойкость подобных сборников объясняется тем, что как бы они ни были объёмисты, читатель не успевает заскучать: вымученная история неизбежно сменяется динамичной, неуклюжий текст – мастеровитым, везде разная оптика, у старых мелодий новые аранжировки – в общем, каждый находит своё.
Теги: Русские женщины , 47 рассказов о женщинах
Тихотворчество возле моря
Евгений Чигрин. Неспящая бухта. - М.: Время, 2014. – 224 с. – 1000 экз.
Первое, чем запоминается поэзия Евгения Чигрина, – изысканным узором неожиданных ассоциаций, с первых же строк захватывающих внимание читателя и смело творящих пространство лирического сюжета и настроения. Не исключение и его новая книга "Неспящая бухта".
Словарь реки читается с конца,
Сначала «я», а после остальное.
Лицо волны, от солнца золотое,
Морщинится, как кожа мудреца[?]
Читая стихи Чигрина, погружаешься в новую, необычную поэтическую реальность, со своей особенной стилистикой и метафорикой и обширной поэтической географией. Книга разделена на восемь глав: «Островистые земли», «Серая роза», «Смычковая музыка», «Виниловый Хендрикс», «Колониальные песни», «Подводный шар», «Яшмовый берег», «Нетрезвое солнце». Уже по этим названиям легко предположить, что автор приглашает нас в путешествие по самым разным географическим поясам и полюсам. Мы переносимся из Сахалина в Керчь и Феодосию, от северного моря – «сатанеющего» Охотского – к Чёрному, где «белопенные волны подобны осколкам фарфора»; после Парижа – города «цвета испуганной мыши» – оказываемся в Брюсселе, где «с метёлкой выходит март», потом в Западной Фландрии, в Брюгге, где «облачко гладить стремится башенку»… А далее – таинственный Восток, пленяющий неисчерпаемостью красок и запахов: Египет, Марокко, Тунис… И это далеко не все географические зарубки на поэтическом древе книги Чигрина. И вот что интересно: лирический герой «Неспящей бухты» легко и свободно странствует не только по земным широтам. География затейливого полёта музы Чигрина – это также прошлое и будущее, сновидения, фантазии, кладовые подсознания и даже лабиринты небытия, и вообще бесконечное множество иных миров – разумеется, в преломлении авторской фантазии:
С какою птицей выдохну строфу
В знакомый мир, в каком теперь едва ли
Я окажусь (в других мирах живу)…
Суть собственного творчества автор зашифровывает в поэтическую формулу:
…Вот и чудится-мнится кто-то,
кто в другие ведёт миры, –
это муза. Её забота:
занимательный дух игры
в тихотворчество возле моря…
А вот своеобразное предсказание будущего:
Не Господень ли знак – острова, островки, маяки?
Может статься, и я – после смерти смешаюсь с Охотским
Сатанеющим морем. Какие миры и круги
Заприметят меня – кашалотом, тюленем неброским?..
Если же говорить всё-таки о мире земном – Чигрин не довольствуется прямым отражением его явлений. Он сам творец и поэтому вольно обращается с жизненным материалом. Всё необычно смешивается в его стихах – явления природы, мифы и легенды, впечатления настоящего мига и далёкие воспоминания, образы мировой культуры и бытовые детали. Из этих разных, казалось бы, несоединимых «пазлов» он составляет одно гармоничное поэтическое целое.
Вообще, вживаясь в творчество Евгения Чигрина, понимаешь: поэзия для него – не просто некое увлечение, существующее параллельно с основной линией судьбы. Это и есть его судьба. Как говорит сам поэт: «недолгую жизнь я упрятал в лирический миф». Все в его жизни события и впечатления, чувства и переживания – прежде всего исходный материал для поэзии. Где бы ни был автор, что бы он ни делал – он живёт, дышит, думает и чувствует поэзией, всё пропуская через восприимчивое сознание. Почти в каждом стихотворении поэт так или иначе говорит о процессе стихосложения, задаётся вопросами, откуда берутся стихи, чем навеяны, как происходит их рождение и, наконец, куда они ведут, чему служат. Зачастую даже явления природы для Чигрина непосредственно связаны со стихосложением:
Сбегает день, чтоб постареть смогла
Строфа, в которой музыки негусто,
За окнами сверчковая игра,
Материя, с которой слишком грустно,
Неспешно раскрываются слова
в потоке алфавита, ведовства
стоящей надо мной большой луны…
Мир вообще существует для этого автора лишь настолько, насколько он назван поэтическим словом, то есть поэтом дотворён. Сквозь это слово, как сквозь цветное стекло. Евгений Чигрин, несомненно, импрессионист – певец мимолётного ускользающего впечатления, пойманного и отражённого его поэтическим зеркалом. Потому так часто автор обращается к художникам-импрессионистам. Работает с «подстрочником бытия» – переводит его на поэтический язык лишь ему одному известным способом и образом, не боясь необычных сравнений и, казалось бы, несочетаемых понятий – таких, например, как «солёный полумрак» или листва, которая «огнём зелёным весела». И у Чигрина это работает, живёт, добавляет свой неповторимый «импрессионистический мазок» на общее стихотворное полотно.
Словарь Чигрина, несомненно, богат, причём «в поэтическом хозяйстве» у него для всего есть место – для штилей высокого и разговорного, для архаики и для сленга:
Как быстро темнеет над местностью сильное небо,
с которым контачить в моём одиночестве лепо…
Вообще Евгений Чигрин настолько самобытен и ни на кого не похож, что не стоит и стараться даже условно причислять его к каким-то литературным направлениям, разве что в порыве творческой эклектичности он заимствует черты – «мазки» – разных поэтических жанров и стилей: акмеизма, имажинизма, футуризма, модерна и постмодерна. И всё это не ради игры словами или плетения абстрактных стихотворных виньеток. «Неспящая бухта» – это не «записки путешественника», не пейзажная лирика. Это книга по сути своей философская, мудрая и поэтому немного грустная, ведь автор «играет жизнь и смерть на дудке-виво»:
В этом свете что хочешь привидится для
Самопальной неспешной строфы..
В этом свете что хочешь смогу объяснить:
Сновидения, смыслы, холсты,
Будто сети тяну полуночную нить
Стихотворства, иллюзий, мечты…
Стихотворчество – «тихотворчество у моря» – попытка Чигрина ответить на вечные вопросы бытия, найти своё место не только в поэзии, но и во Вселенной. Вообще море – один из его излюбленных образов. Чигрин – «ловитель моря на приманку строк». И речь тут, разумеется, идёт не только о морях земных – Охотском, Чёрном, Красном, – воспетых поэтом. Речь скорее о море житейском, куда Чигрин-поэт погружается в «батискафе-стихотворении».
